***
Когда голова начала медленно проясняться, вокруг было смиренно и спокойно. До слуха доносился далёкий шум волн, постепенно приближающийся, медленно накатывающий, окружая со всех сторон. Первое, что пришлось почувствовать, и первое, что вернуло угасшее сознание в настоящий мир, — боль. Медленная, разливающаяся обжигающим ядом мурены боль в левой руке от плеча до локтя, и даже двигаться не хотелось, чтобы не тревожить, но пришлось. Второе, что начало душить после смутно осознанного пробуждения, и второе, что встало перед глазами после расплывчатых невнятных пятен перед ними, — серый, заляпанный светлой кровью, разбавленной морской водой, камень и выплёскивающиеся на него ошмётки капель от кашля. Он кашляет, пытаясь совершить вдох, и после нескольких хрипящих попыток у него получается. На руку опираться безумно больно. Взгляд светлеет, и наконец серая каменная поверхность начинает приобретать черты вокруг, стоит слегка приподнять голову и почувствовать, как щека больше не соприкасается с шершавостью скалы — целая гряда высоких камней окружает его, словно рваная стена. Больше напоминает те маленькие островки крошечных скал, возвышающихся над поверхностью моря не больше чем на два или три фута, на которых могут отдыхать тюлени и на которые порой заплывают люди, если камни недалеко от берега. Ресницы мокрые. Всё тело мокро. Он поднимает голову ещё выше, наблюдая нежно-оранжевое, как мякоть персика, небо, слегка желтоватое на горизонте. Здоровой рукой убирает налипшие на лицо пряди, встряхнув головой и наконец приподнявшись, но неожиданно понимая, что колени, присущие человеческим ногам, не сгибаются. Он их вообще не чувствует. Медленный взгляд через плечо — и… Хвост. Светло-серый, блестящий, гладкий хвост и плавник на спине чуть ниже лопаток. Чуя снова вернулся в свою форму и не знает, как на это реагировать. Кажется, всё колдовство спало, стоило оказаться в водной среде на волоске от смерти. Спало и спасло жизнь. Он отчётливо помнит, как спрыгнул с высоты не менее одного кабельтов в бушующее море, раззявившее пасть с тёмно-коричневыми клыками обломков погибших кораблей и острых скал. Помнит, как объятия колючего льда схватили его, погребая под собой, но, смилостивились над истинно-морским созданием, не разрывая зубами камней на части и не выпуская кишки наружу, а всего лишь оцарапав заточенным краем руку. Кажется, его тело сначала вышвырнуло из северных вод бурлящими потоками голодной воды, а потом отнесло мягким течением сюда, с лёгкой волной оставив здесь, в окружении страшных с виду камней. Ну не чудеса ли? Такая невероятная удача бывает только в сказках со счастливым концом, но Чуя впервые поверил в их существование, чувствуя, как тёплый морской ветер слегка развевает мокрые волосы и приносит запахи родных тёплых, согретых солнцем вод. Интересно, где это его вынесло? Приподнявшись и опираясь на одну здоровую руку, Чуя шевельнул столь непривычным сейчас хвостом по камню — кончики хвостового плавника спускались в воду с пологого спуска. Неужто море помнит всех своих детей, в любом месте бескрайнего океана принимая обратно в свою обитель и позволяя скрыться от любой угрозы в таком маленьком, незаметном островке из острых камней? Русал понимает, как ему повезло. Одежды на нём больше нет, но зачем она ему? Чуя чувствует себя свободно, несмотря — не смотря — на больную руку, хотя надо бы: кровь из рваной раны стекает на тыльную сторону ладони, пачкает пальцы и камень под рукой. Русал на всякий случай оглядывается вокруг, всё ещё помня дикий животный страх загнанного в угол существа, когда смерть ждёт на двух концах, но теперь, видя лишь бескрайнее спокойное море, предвечернее небо с желтком тонущего солнца и точки чаек над головой, он беспричинно и глупо улыбается. Тронул себя по груди рукой, глядя на ладонь. — О святой посейдон, — он шевельнул пальцами, касаясь уголка рта и отчётливо слыша, как говорит вслух, а не немо думает. Касается ладонями своего лица, чувствуя движение губ. — О м-мать моя гренландская акула… О пресвятые рыбки-ангелы, я слышу свой голос! — русала пробирает нервный смех, когда он зарывается рукой в свои волосы и жмурится, встряхивая головой. Нет, не сон, вполне себе реальность. — Я слышу сам себя! Да чтоб я… О посейдон отец мой, я могу говорить! Он смеётся. Ему кажется, что всё это по-прежнему нереально, но тело цело, а голос звонок. Он жив и свободен! Только что вырвался из цепких рук мучителей, не позволив им даже притронуться к себе, и сбежал. Русал хлопает хвостом по затопленному водой камню громче, осторожно сползая вниз, чувствуя животом гладь воды и окунаясь в неё с головой, оттолкнувшись от камня здоровой рукой. Он наконец-то может дышать, несмотря на толщу воды, и глаза больше не жжёт. Эти камни своим основанием уходят не в такое уж и глубокое дно, а если осмотреться вокруг, то виднеется на песке, вдали, коралловый риф. Чуе не терпится поплавать вновь, но для начала нужно что-то сделать с рукой: тонкая алая полоса продолжает течь из-под зажимающей рану ладони. Все подводные существа справляются с такими проблемами одним и тем же способом, отыскивая водоросли и крепко связывая ушибленное место. Плохая помощь, конечно, но выбирать не приходится, не так уж и часто тонут нынче корабли с медицинской провизией. Однако у морских созданий регенерация происходит несколько быстрее, чем процесс заживления порезов у обычных людей, потому у них всё гораздо облегчённее. Кажется, всё снова налаживается. Взмах хвостом — получеловек направился к самому дну, начиная видеть привычных рыб и отблески солнца на прозрачной глубине. Длинная зелёная водоросль, найденная у самых обыкновенных камней, служит перевязью. Немного щиплет и ноет, всё-таки рана не такая уж и несерьёзная, но Чуя полагается на то, что через несколько дней не останется и следа. Под своеобразной заменой человеческого бинта скрыто всё плечо до локтя, и русал думает, что лучше бы ему не двигать этой рукой слишком резко какое-то время. Логично? Логично. Вокруг него на многие мили простирается бесконечный морской край, желтый песок, уходящий во впадины и снова поднимающийся, блестит в солнечных лучах чешуя десятка рыбок, вновь и вновь устремляющихся к Чуе и постепенно окружающих, но это совершенно не раздражает теперь: получеловек готов их обнять, если бы они не были такими пугливыми. Переполняют чувства. Он снова дома! По морской глади трудно определить местонахождение, но по песчаному дну Чуя очень легко ориентируется: в эти места он заплывал и хорошо их помнит. Там, в трёх ярдах отсюда, будет тот самый, его, коралловый риф, в котором легко, заплывая, можно отбиться от толпы королевских грамм, но нацеплять за своим хвостом стайку жёлтых попугаев, а от того кораллового рифа рукой подать до его столь привычного и любимого солнечным теплом залива. Чуя буквально не знает, куда ему направиться сейчас, но, если честно, у него желудок сводит от голода. Зоркий взгляд падает на скопление сереньких рыбок над далёким коралловым рифом, и уж простите, рыбки, но вам следует бояться не только зубастых акул — голодные русалки гораздо целеустремлённее. В болезни всегда помогает выздороветь еда, так ведь? Ужин будет очень кстати. Он слишком изнервничался, и лучше уж набить желудок, чтобы успокоиться и думать, что делать дальше. Чуя сначала разминает костяшки пальцев, взмахнув головой и резко ускорившись — хорошо пользоваться доверием глупых морских созданий к своей персоне, когда уж больно хочется есть. Спасибо природе за острые зубы. Вода приятно облегает всё тело. Тёплая, она ничуть не страшна ни одному подводному существу, в отличие от людей, которым дышать под ней невозможно. Странные двуногие, на самом деле. Их лёгкие такие несовершенные, если подумать: они запросто могут погибнуть, просто упав в воду, когда как Чуя видел в прыжке со смертельного обрыва только спасение. На крайний случай — смерть от удара головой о скалы, конечно, но тут чисто повезло, и получеловек не может нарадоваться своему везению. Смерть на свободе была бы лучшим исходом. А вот… Хм. Если человек, желающий покончить жизнь самоубийством, оказывается спасённым от утопления, ему повезло или наоборот? Чуя даже задумывается об этом, внезапно вспоминая, что, вообще-то, в той страшной обители мороза и бесконечного холода остался доброжелательный к нему Принц и его акулий собрат. А что ему ещё было делать? Останься он там — всё было бы кончено. Нужно что-то делать. С такими воспоминаниями Чуя жить не сможет. Он настолько задумался, опустив взгляд к песчаному дну, что вздрагивает, стоит одной дерзкой рыбке внезапно стукнуться скользкой чешуёй в его лицо и резво уплыть. Русал привычно скалит зубы. Рывок — его трапеза в размере одной серой с чёрной полоской султанки с нежным мясом внутри оказывается в зубах, но, ах, всего одна, а как их тут много! Ничего не случится, если парочка бесследно исчезнет.Русал часто чистил свои клыки острой костью растерзанной им несчастной рыбки, выплывая на поверхность и опираясь спиной и локтем на какой-нибудь камень, поудобнее устраиваясь и чувствуя приятную сытость в желудке. Но всё же…
Вода так привычно стекает с волос на лицо и плечи. Чуя чувствует себя просто прекрасно, несмотря на боль в руке. Всё ещё мелькают в голове мысли о преследовании, из-за чего приходится судорожно оглядываться, убеждать себя в обратном и спокойно выдыхать. Этот Принц достаточно показал себя тем самым, кто умнее, чем кажется. Даже тем, кто нарочно занимается неподобающими вещами, чтобы не растрачивать силы интеллекта попусту. Интересно, что с ним? — Почему вообще меня это волнует, — русал крутит в руке откушенную голову султанки со стеклянными глазами, поворачивает то одной стороной, то другой, будто та на него смотрит и является полноценным собеседником. — Все остальные нормальные русалки на моём месте больше никогда не подплывут к местам обитания человека, вот и всё, а я веду себя так, будто ничего не случилось. «Нет, что ты, Чуя, всё в порядке!» — русал пальцем открывает откушенной рыбьей голове рот и двигает им, словно рыба говорит. Вздохнув и поняв, что занимается чем-то крайне тупым, швыряет маленькую голову куда-то за свою спину, слыша через мгновение всплеск. — Мне кажется, я совсем сошёл с ума рядом с ним… Чую откровенно гложет волнение. Его рука болит, он не может замереть на месте: двигает хвостом под водой, хмурясь и наблюдая за бесконечно парящими птицами в небе, затем ныряет под воду, снова выныривает, думая, что делать. Чуя готов признать, что боится. Боится за себя, боится за Принца и за судьбу тех несчастных пленников. Если бы не случилось этого всего, в том краю вечного холода, возможно, юноша даже и не подумал бы возвращаться в воду. А зачем? Самый уважаемый человек на тёплой и солнечной земле обожает его и ни в чём не отказывает, да и не такой уж он раздражающий, да и красив лицом, да и вообще пусть всем завидно будет, что морское создание, однажды спасшее утопленника, заимеет власть не только под водой, но и на суше. Дазай… Он ведь не желал ему зла. Отнюдь. Он не виноват ведь в том, что произошло, верно? Дазай не может быть виноват. Ха-ха, Чуя даже его по имени ни разу вслух не назвал. Русал качает хвостом под водой из стороны в сторону, придерживая здоровой рукой перебинтованную, и то останавливается, то, взглянув в сторону своего берега, наворачивает круги под водой и с плавником над поверхностью. Интересно, видели ли когда-нибудь люди нервничающего дельфина?.. Дазай бы мог увидеть. Чуя ловит себя на мысли, что ему, на самом деле, хочется вернуться в свой залив чисто наудачу, потому что, ну… вдруг с Принцем всё хорошо, и он не считает русала погибшим, и он вернётся? Но ему страшно. Чуя всегда считал себя более-менее бесстрашным и далеко не из пуганых, но этот случай заставляет его ёжиться, как от холода, каждый раз, когда он вспоминает тёмные стены помещичьего подвала, огромную стеклянную темницу, акульего пленника, настигающих его людей и стремительно приближающиеся пики острых камней, облизанных белой пеной голодной и холодной воды. Это жутко. До мороза между рёбер. Можно сравнить только с раскрывающейся перед твоим лицом пастью белой акулы. Чуя задумывается, открывается ли пасть русалов-акул так же широко, как у их рыбьих сородичей… И теперь ему стыдно за то, что он никак не помог. Он боится ловушки. Мало ли, тот страшный человек, стоящий за всем этим, не успокоился, проследил и устроил западню в излюбленном месте? Чуя тогда точно не спасётся. Госпожа Фортуна повернулась к нему лицом в этот единственный раз, но вряд ли будет улыбаться в другой. Уф. Ладно. В конце концов, можно ведь не подплывать так близко? Можно сориентироваться на месте и, если что, скорее податься назад. Не так уж и мало мест в бескрайнем океане, чтобы прибиться к ним и считать своим убежищем. Сложно сказать, что русалы называют хоть что-либо своим домом, но обиталищем уж точно. Не хотелось бы расставаться с воспоминаниями… Воспоминания — страшная штука. Если русал вернётся в одинокий и тихий залив без всяких скачущих в воду с обрыва утопленников, будет немного грустно, но и от появления в заливе чужаков в виде тех самых людей будет страшно. «Да что я, в самом деле, морской конёк какой? — Чуя останавливается, вынырнув из воды и в порыве решимости стукнув кулаком по воде, брызгая на своё лицо. — Я чёртов хищник! Я им, чёрт возьми, такого конька покажу, что без ног ползти будут в свои поганые дома. На сломанных руках. С вырванным позвоночником». Он полон решимости, потому что в воде русалу всяко сподручнее действовать. В крайнем случае — завлечёт за собой и утопит, как в старые добрые времена. Да, за Чуей есть небольшие грешки. Да, Чуя полон решимости только по причине внезапного желания увидеть Дазая. Он ведь точно смог бы выкрутиться из всего, что его ожидало, верно же? Верно? Он обязательно должен вернуться. Он не такой, чтобы не возвращаться. Чуя, зажимая повязку ладонью здоровой руки, изящно ушёл под воду, махнув хвостом над поверхностью. Он хотел бы плыть быстро и стремительно, но рана не позволяет, больно при резких движениях. Песок за секунды мелькает под глазами, светлая русалочья тень проносится над коралловым рифом и стайками оранжево-белых амфиприонов, распугивая всю живность, вынуждая рапанов и отшельников прятаться в свои раковины и каракатиц зарываться в жёлтое тёплое дно. Лучи свежего апельсинового солнца — и когда это русал стал сравнивать окружение с увиденными на суше вещами? — окрашивают воду в насыщенное золото, и блестящая светло-серая кожа дельфиньего хвоста сверкает проблесками под толщей прозрачной воды. Русал легко уворачивается от больших и высоких кораллов и камней, буквально скользит по песчаному дну, повторяя изгибами тела и хвоста рельеф впадин и жёлтых холмиков, вздымая хвостовым плавником целую бурю песка за собой, оставляя её медленно оседать обратно: маленькие рачки, встревоженные большим морским существом, взмывают вверх вместе с песчаным вихрем, недолго кружатся в воде и также опадают. Чуя очень хорошо знает своё местоположение по дну и устремлён точь-в-точь к своему заливу, не так давно им покинутому. Хмурится. Ему думается о многих разных вещах: что, если он приплывёт, а там никого не будет? что, если он приплывёт, но увидит лишь труп?.. что, если он попадётся на глаза выслеживающим его? что, если Принца он видел всё-таки в последний раз в это злополучное утро? Он не пожалел для «прекрасного чужестранца» лучшей мантии и усадил в свой трон. А что, если изначально Принцем задумывалось охмурить какую-нибудь русалку, втереться к ней в доверие, а потом в заговоре со своим подчинённым решить и Чую заманить в то страшное логово? Мурашки пробирают. Что ж, самое время выяснить. Даже если на русала накинут сверху сеть, будет легко из неё выпутаться. Сбросить с головы, даже если сеть с привязанными на концах камнями, ну или уплыть прямо с ней и выпутаться как-нибудь в пути, в надёжном месте, недаром ведь Чуя достаточно силён. Да и зубы у него далеко не притуплены: хватит клыками — прощай, кусок плоти. «Да я… Если я узнаю, что этим самым утопленником всё изначально было подстроено… — русал, скалясь, уже видит знакомые воды и знакомый риф, видит начинающее подниматься к берегу залива дно. — Я собственноручно затащу его в воду, отгрызу конечности и буду медленно и мучительно топить, с каждым разом всё дольше задерживая, пока не захлебнётся». Чуя не умеет контролировать гнев, но ему будет ужасно стыдно за свои мысли, если вдруг всё обернётся положительно и если его Принц неожиданно именно сейчас будет ждать его на знакомой песчаной земле залива. Настал момент истины, и где-то внутри, между ребёр, изнывающе засосало в ожидании вот-вот увиденного. Чуя не любил ждать, но и не хотел приближаться чисто из соображений своей неприкосновенности, поэтому вынырнул недалеко от берега прямо за теми камнями, из-за которых когда-то наблюдал за выброшенным им же на сушу утопленником. И… И, как и ожидалось, ничего. Пусто. Гребни маленьких волн лижут береговой песок залива, лёгкий ветер треплет листья растений на обрыве, свисающие лозы и цветы, серые чайки, крича, парят в воздухе, разрезают крыльями воду, падая камнями вниз и выныривая с той же скоростью и полным отсутствием грациозности. Русал, вздохнув, подплыл совсем немного ближе, продолжая вглядываться и думая, что просто не видит, но всё оправдалось: никого не было. Чуя смотрит на своё отражение в волнах, опустив голову и видя, как под толщей воды блестит его хвост. Иметь крылья гораздо лучше, чем дельфиний хвост. С крыльями ты властен над всеми стихиями, с крыльями суша не страшна, с крыльями можно взлететь повыше, чтобы оглядеться в поисках нужного и спикировать вниз, увидев свою цель. Чуя хотел бы увидеть Принца сейчас, но, верно, Принц поступил бы глупо, если бы после вероятной гибели «иностранного гостя» вернулся на место их встречи. Если он сам выбрался и с ним ничего не случилось, естественно. Увы, знать наперёд не дано. Русал почему-то смотрит куда-то сквозь своё отражение, думая, что вот так бездумно и странно потерял то многое, что могло бы произойти, останься он с ногами и на суше. Так глупо расстался с Принцем южной земли и не представляет больше, как бы им встретиться вновь. «И почему я вообще хочу этого? — Чуя хмурится, вновь концентрируя взгляд на отражающемся в воде своём лице. — Дазай, он… Он просто играл со мной или видел во мне нечто более забавное, чем простая игрушка? Я не понимаю, для чего он всё это делал». Русал скалится, рыча, и бьёт рукой по воде, уничтожая своё отражение на мелкие крупицы волн и всплесков, подаваясь назад и уплывая к берегу. Всё же неплохо вернуться в то место, откуда берут начало светлые воспоминания. Ха… Ха-ха. Под водой получеловек видит тот самый камень с замшелым огрызком верёвки, который отгрыз собственными зубами, чтобы утопленник не задохнулся. К камню уже присосались маленькие рыбки, хотя не так уж давно он тут лежит. Чуя подплыл к нему, коснувшись рукой и взяв обгрызанный конец привязи. Ага, его зубов дело, русал везде узнает. Только бы Принц, если с ним всё в порядке, не спрыгнул с камнем на шее ещё раз, пока Чуи нет поблизости. И теперь, задрав голову кверху, морское создание, выплыв, видит тот самый выступ, с которого Принц впервые спрыгнул. Сколько раз он летел оттуда? Раз пять? Около того. Вот бы он и в шестой раз спрыгнул сейчас… И тогда уже бы Чуя, неожиданно показавшись из воды, поднял бы руки вверх и схватил бы, не давая Дазаю даже под воду уйти. Ха-ха… Было бы интересно посмотреть в его удивлённые глаза. Он наверняка винит себя за смерть морского создания, доверившегося ему, если, конечно, поимка русалки изначально не была его коварным планом. Если так, Чуя не только поймает его, но и лично утопит. Живот касается мягкого песчаного дна. Русал всё-таки выплыл на свой привычный берег, где сколько раз спал и отдыхал. Жёлтый и тёплый песок, небольшое пространство, закрытое с одной стороны и открытое бескрайнему морю с другой, чудесная тень от палящего солнца и свежесть зелени сверху: Чуя гордился, что выбрал именно это место для своей обители, но сейчас оставаться здесь почему-то не хотелось. Лёжа на песке спинным плавником вверх, подперев щёку здоровой рукой, русал против своей воли смотрел вверх и будто ждал человеческих голосов. Одного, вернее, голоса и одних шагов, шуршащих травой, подходящих к краю и внезапно прыгающих вниз. Но — ничего. Пусто. Слышен лишь морской прибой и крики чаек. Тёплая вода оглаживает гладкий хвост, и снова идёт на убыль, и снова поднимается. Чуя сложил руки под подбородком, стараясь обращаться с раненой конечностью аккуратно и слегка морщась, двигая ею, и вновь его окутывают привычные и спокойные звуки его родного моря. Он вновь один. Свободен и агрессивен, своенравен, сыт. Только почему раньше его устраивало такое положение дел, а сейчас он будто вернулся в то состояние, которое его так или иначе угнетало? Ему чего-то не хватает.