***
Автобус приехал раньше, чем Аллен успел стать объектом ледяного творчества. И несмотря на то, что юноша три раза сверил по приложению, нужный ли это маршрут, и ещё раз пять спросил у пассажиров, будут ли они проезжать станцию «Харроу Таун», он всё равно… «Потерялся», — Уолкер с отчаяньем смотрел то на свой телефон, то на вывеску «Halford's», судя по которой его преподаватель жил в магазине автозапчастей. Студент очень явно представил перепачканного в машинном масле азиата, который бегал за покупателями с каким-нибудь гаечным ключом в руке и грозился разобрать их карбюратор на запчасти за то, что они неправильно назвали какую-то деталь или что-то вроде этого. Аллен совсем не был механиком, чтобы действительно шутить на эту тему, но картина в его голове получилась достаточно живописной, чтобы рассмешить. Только вот ни черта не было смешно. Особенно от понимания того, что за опоздание ему точно что-то, да засунут в… глотку. Да. Аллен, с выражением лица, словно выбирает между «казнят сейчас или потом, но больнее», нажал на кнопку вызова, закостеневшими от холода пальцами сжимая трубку. Гудки — словно молоточком по нервам. Секунды размеренного «пиб» — словно года пыток и волнения. «Ну. Нет так не…» — Слушаю, — чуть хриплый голос прервал жалкие мысли о побе… стратегическом отступлении. — О. Э… Ну… — сказал самое умное, на что был сейчас способен Уолкер, на фоне тех картин его кастрации, что сейчас проносились в бедной голове. «Аллен! Мужик ты или кто? Возьми уже этого быка за рога!» — говорила отвага. «Беги, дебил», — умоляюще скулили здравый смысл и чувство самосохранения. «О. Снежки-и», — кричало детство в заднице. — Стручок, говори быстрей! — подталкивал к решению… а, не, это уже Канда говорил. — Я не Стручок! — возмущённо вскрикнул он, тут же сдувшись — всё же с преподавателем разговаривает. — И я… потерялся, — твёрдо, но тихо произнёс парень. Тишина в трубке действовала на нервы так же, как и гудки. Секунда. Пять. Двадцать. И. — Что ты видишь? — Магазин автозапчастей. — Хорошо, я… И тишина. — Что «я»? Канда? — неужели от злости его преподавателя хватил инфаркт? С одной стороны за это ему будет благодарна вся мужская часть студентов, но вот женская… — Вы меня слышите, Кан… — парень взглянул на телефон в своих руках. Процент заряда — ноль. Комично «динькнув» и мигнув номером абонента, который успел сказать лишь «Стр», экран смартфона потух, затопив надежду чёрным цветом темноты. «Теперь… я могу начать истерить? — если бы не холод, Аллен даже всплакнул бы. — Мама, папа — знайте как я умру. Среди холода, в незнакомом месте, без возможности связаться с внешним миром! Снег станет моей могилой, и по весне, когда меня найдут студенты медицинского (или что ещё хуже — Канда Юу), я стану одним из формалиновых тел, и вы сможете приходить и смотреть на своего сына. Но не плачьте! Я послужу науке! — Уолкер сжал свой телефон, с надеждой смотря вперёд. — И, может быть, благодаря мне родится гений медицины и смерть моя…» — Ты точно дебил, — со вздохом раздался раздражённый голос, обладателем которого оказался никто иной, как его преподаватель по латыни. — А? — Аллен удивлённо уставился на азиата. Как он… нашёл его? Взгляд опустился на два увесистых пакета в руках японца. Так вот откуда то пыхтение между словами… — Если ты всегда теряешься в трёх столбах, то мог сказать об этом — я бы тебя возле остановки встретил, — Канда фыркнул и всучил один из пакетов студенту. — Всё равно пришлось в магазин идти. А то вдруг горох от голодухи меня съест? — Канда усмехнулся, подходя к светофору. — Чт… — Аллен задохнулся от возмущения. — Курить меньше нужно, чтоб перестал видеться горох-людоед! — не удержался от подкола он, отправившись вслед за преподавателем. «И чего он так пристал к моему аппетиту?»***
Жил Канда, как оказалось, в Гейтон-роуд, в одном из трёхэтажных домов из красного кирпича, которых тут было более чем достаточно. Чистый, аккуратный спальный район без каких-либо необычных явлений: несколько покрытых снегом квадратиков-кустов, пара небольших гаражей, спрятанные по углам мусорные баки и деревья. Много деревьев, чьи ветви сейчас были укрыты льдом, словно новогодние игрушки. «Так что неудивительно, что я тут заблудился», — успокаивал себя Аллен, пока Канда открывал кодовый замок в подъезд, и вот, наконец, Аллен сможет отогреться в тепле. Третий этаж, белая дверь справа, и они уже в квартире преподавателя по латыни. И если сказать, что студент был удивлён — значит, промолчать. Уолкер был уверен, что логово такого человека, как Канда Юу, обязательно должно представлять из себя «мечту садиста-гота-отшельника»: темно, с частями тел в формалиновых банках, с плётками и распятиями на стенах и с троном. Из костей или мечей, как в «Игре Престолов», на котором будет восседать Его Величество Китайская Принцесса. Но на деле… — Мелкий, блять. Тащи пакет на кухню! — раздалось с другой комнаты, куда исчез Канда, пока Уолкер зависал. На деле это оказалась обычная однокомнатная квартира: светлая, достаточно просторная, с пусть и минимальным, но вовсе не аскетичным количеством мебели — из разряда «всё самое нужное». Только пахло немного сигаретами и… красками? «А ещё оказалось, что наш мистер-совершенство умеет материться по-английски, а не только на латыни». Аллен прошёл на кухню: стол и два стула у окна, в углу кухонная зона с электрической печью на две конфорки, вытяжкой, микроволновой печью, холодильником, встроенным в нижние шкафчики, и кофе-машина. Чисто, словно эту комнату только сделали и её в первый раз используют. «Так странно видеть своего преподавателя в домашней обстановке. Словно он и не преподаватель вовсе, а друг или какой-то дальний родственник. — Чего расселся? — Канда обернулся к студенту, закрывая холодильник, только сейчас понимая, что… — Где твои вещи? Пожалуй, этот момент стоило записать. На медленную съёмку. Вот во взгляде Аллена читается «да тут, за спиной», вот он тянется к шлейке на плече, касается воздуха, вот серые глаза становятся размером с блюдце и парень, бледнея, подскакивает со своего места. — Моя сумка! Я её оставил в автобусе! — Уолкер сделал шаг в сторону коридора, но тут его схватили за руку и усадили обратно. — Там твой кошелёк? — Канда навис над юношей, смотря тому в глаза. — Да. — В нём много налички? — Нет. — Там твои документы? — Нет. — Что-то важное? — Да… Нет. — Так «да» или «нет»? — Там мой халат, тетрадь, ручка и кошелёк. — То есть ничего, что тебе дорого? — Да, но… У меня совсем нет налички на обратный проезд! А карты я оставил дома в пальто. — Тогда забей, — фыркнул Канда и, включив кофе-машинку, ушёл в свою комнату за пишущими принадлежностями. Всё же не стоило забывать, зачем они тут — учёба, учёба и ещё раз учёба.***
Помимо открытий в виде «Сатана ему не приносит в жертву недевственных демонов», оказалось, что Канда Юу вполне нормальная вспыльчивая личность, которая курит, как паровоз — через каждые тридцать минут, а иногда и через пять, потому что… — Тупой стручок! Ну как ты мог такое написать? — Какой учитель, такой и ученик! И из-за этого в кухне было почти всегда холодно, ведь поднимать свою царскую задницу и идти на балкон явно было ниже достоинства японской принцессы. А ещё Канда пьёт много кофе, читает Шекспира (и кидается им же в Уолкера в приступах гнева) и, как оказалось, рисует. Очень даже неплохо так рисует. Аллен узнал это чисто случайно, в один из дней он пришёл чуть раньше одиннадцати и, позвонив в квартиру, добрых пятнадцать минут слушал возню и шум воды, пока к нему не вышел как всегда чем-то недовольный Канда… у которого волосы были перепачканы в красках, и в квартире был стойкий запах ацетона. А потом, когда Канда отлучился в ванную, Аллен прошмыгнул в его комнату, и там, возле окна, стоял мольберт с незавершённой картиной — бушующее море и утёс с домом. Пусть мазки были немного небрежными, а все детали расплывались, словно художник видел мир сквозь запотевшие очки, но всё же это было по-своему красиво. Кстати, тогда же Аллен узнал и про любовь к Шекспиру (или к швырянию книгами) — столько синяков от искусства у него никогда не было. Аллен всё больше узнавал своего преподавателя не со стороны строгого педанта, хотя и не без этого, а со стороны обычного человека. Их уроки и уроками толком нельзя было назвать. Как Канда уже понял, «в седой башке» всё же были знания, просто почему-то он не мог их отобразить на бумаге, так что они просто всё время писали контрольные. А ещё разговаривали, спорили, кидались книгами, пили кофе и курили (точнее, курил только Канда, говоря, что мелким ещё рано). Дни шли размеренно, и вот уже на пороге стояло Рождество. — Тч. Мелкий, так уж и быть. Завтра можешь не приходить. Рождество ведь семейный праздник, — сказал тогда Канда. «А есть ли тебе с кем отмечать Рождество?» — подумал Аллен, когда стоял на остановке. Он снова задержался у своего преподавателя допоздна, так что Лондон укрылся одеялом ночи и только блеск снега в свете фонарей да сами фонари освещали небольшие улицы. Уолкер взглянул на электронное табло — последний автобус должен прийти через пять минут. «Интересно, где семья Канды?» Вообще, буквально несколько дней назад этот человек не особо интересовал Уолкера. Бесил — да. Раздражал — есть такое. Выводил из себя — на все 120%. Но никак не интересовал. Теперь, увидев, пусть лишь малую часть, иную сторону Канды — более домашнюю — Аллен начинал думать немного по-другому. «Не такой уж он и плохой человек», — вот как думал Аллен. Автобус остановился у пластиковой коробки, забирая в своё тепло. Люди спешили домой, спешили вернуться с магазинов, новогодних ярмарок. Спешили, потому что дома их ждали. «А мне есть… с кем праздновать?»