«Я делал то, чего требовала от меня честь», — отвечал ему Каленхад. — «Больше мне ничего не оставалось».
Солнце клонилось к закату, освещая поля и позолотив кроны Старого леса, насколько хватало взгляда. Колеи дороги, ведущей к воротам замка, начинались от края деревьев и ползли по полю черными змеями, вобрав в себя влагу многодневных майских дождей. Но сегодня погода наконец прояснилась, и в воздухе стоял запах листвы, земли и изменчивого ферелденского лета. Легкий теплый ветер трепал пряди ее волос, выбившихся из прически, и подол ее платья. Здесь, под прикрытием зубцов крепостной стены, она, потеряв счет времени, стояла и смотрела, как солдаты сворачивают лагерь под стенами ее дома. Холсты разобранных палаток щелкали на ветру, солдаты, как муравьи, сновали по лагерю. Командиры выкрикивали приказы, то там, то здесь слышались песни или грубый солдатский смех. Вправду ли им весело, или они храбрятся, как и она? Там есть солдаты моложе нее. Они также родились много позже окончания войны с Орлеем и никогда не участвовали в настоящей битве. Страшно ли им идти на юг так, как ей страшно сознавать, что ее отец и брат уходят из дома на войну с тварями, которых, как говорят, проклял сам Создатель? — Миледи, простите… — послышался рядом низкий голос кастеляна Джона. Сэр Джон был грузный, но крепкий мужчина, его русые волосы и бороду уже густо припорошила седина. Он часто находил ее на стене замка, когда она была маленькой и приходила сюда, чтобы смотреть на дорогу — не возвращается ли отец из поездки в Орлей или Денерим. — Тэйрн Брайс посылал за Вами, он в Большом зале. Элисса наконец оторвала взгляд от суматохи внизу и посмотрела на сэра Джона. В его взгляде она безошибочно различила заботу и сочувствие, как в детстве, когда она обдирала коленки или падала со своей лошади. Нет, она не может позволить себе показать ему слабость. Ни ему, никому другому. Она уже взрослая, и то, что ее ожидает впереди, под силу достойной дочери тэйрна Брайса Кусланда, а не обиженной на весь мир девчонке. Но обида стояла в горле комом – несмотря на переживания, на липкий страх, пробирающий нутро, она точила изнутри, как ржавчина точит сталь. Приготовления к походу развернулись повсеместно. Всюду на ее пути мелькали на щитах гербы отца и его вассалов. Среди суматохи слуг солдаты строились в колонны, и многие из пехотинцев и рыцарей украдкой провожали ее взглядом. Сегодня, для приема знаменосцев отца, она надела бирюзовое платье из орлейского атласа с вышитыми цветами. В прорезях его проглядывало безупречно белое шелковое нижнее платье, шею украшало ожерелье из серебра с крупным гранатом. Ее светлые русые волосы были уложены в прическу из двух кос на затылке. Элиссе часто доводилось слышать, что ее называют красивой. Она видела это в восхищенных взглядах мужчин, юношей. С того самого дня, как ее представили к королевскому двору, слава о красоте дочери тэйрна Хайевера и Морской волчицы разошлась за пределы севера Ферелдена, и весь предвоенный год гнала женихов к порогу их родового гнезда. Стражник открыл перед ней тяжелую боковую дверь главного зала. Из главного двора через окованные металлом дубовые ворота доносился шум построений и муштры. Элисса помнила каждый уголок отцовского тронного зала столько, сколько помнила себя саму – каждый портрет предка, каждый камень большого камина. Сегодня этот камин освещал длинный зал из серого камня ярким пламенем, в котором громко трещали поленья. Отец стоял там, у камина, на возвышении, и смотрел на огонь, отсветы которого плясали по древним стенам твердыни Хайевер. Элисса поняла – отец занят своими мыслями, и мысли эти безрадостны. Она знала, что как только он поймет, что она в зале, он обратится к неё с улыбкой, но миг до того, как отец скроет от неё свои истинные думы, она успевала понять, что он напряжен и сосредоточен. Тэйрн был мужчиной в летах, но никто не упрекнул бы его в праздности. Седой, сменивший кольчугу на комзол из лучшего бархата, он не утратил черт воинственной молодости. Поджарый, с колким взглядом карих глаз и неизменной складкой между бровей, тэйрн Кусланд был главой ферелденского знатного рода, который именовался не иначе, как «второй после королевского». И неизменным героем своей дочери. Их недавняя ссора тяготила Элиссу, но кусландское упрямство брало верх – до сегодняшнего дня оба они – отец и дочь – хранили неуступчивое молчание, не желая уступить друг другу. Элисса поднялась на крепостную стену, чтобы, как выражалась её нянька «проветрить горячую голову». Она должна была уступить в этот раз своему отцу, и оттого, едва перед ней предстала его как обычно прямая и сосредоточенная фигура, нервно сжала дорогую вышивку на рукаве своего платья. Даже надеть платье в такой день – уступить отцу. И она уступила, потому что не могла отпустить отца на войну с мыслью, что дома не всё ладно. Судя по тому, что рыцари и банны уже рассредоточились группами по залу и разговаривали друг с другом, отец завершил собрание. Ещё не все знаменосцы покинули зал, но отец стоял один у камина – значит всё необходимое уже сказано, и банны занимаются обсуждением и подготовкой к выступлению. Только у ступенек, ведущих к камину, в одиночестве стоял невысокий мужчина с крючковатым крупным носом, седыми волосами и надменным выражением лица. Последний раз Элисса видела его девять лет назад, в свой десятый день рождения, когда отец давал в Хайевере турнир, и в замке гостил тогда ещё принц Кайлан. — Хоу, помнишь мою дочь? — голос Брайса Кусланда громогласно и уверенно обратил внимание эрла Хоу и его рыцарей на Элиссу. — Она превратилась в прекрасную девушку, — сказал Рэндон Хоу, осмотрев ее с головы до ног, и поджав губы. Старый эрл склонил голову, и Элисса ответила легким поклоном, едва наклонив голову и склонив колени. - Приветствую, эрл Хоу, будьте гостем в нашем доме, - проговорила дочь тэйрна, вставая возле своего отца. Сегодня она определенно настроилась произвести лучшее впечатление и больше не искать ссор с отцом. — Мой сын Томас спрашивал о тебе. Может быть, мне привезти его в следующий раз? — Для чего? — сказала Элисса раньше, чем успела подумать, что это может прозвучать невежливо. Томас был некрасивым, болезненным и жестоким ребенком - таким он запомнился ей в детстве, и ей и в голову не могло придти до этого момента, что Рэндон Хоу и его намеревается заявить как кандидата на ее руку и приданое. Ведь, несмотря на общее боевое прошлое, эрл Амарантайна был всего лишь вассалом ее отца, уже получившим отказ от предложения породниться с Кусландами от её старшего брата. Рэндон Хоу был всегда подобострастным, угодливым в своих письмах и абсолютно для нее не интересным, когда дело не касалось рассказов об отцовских боевых подвигах. — Когда она так говорит, она просто вылитая мать, — усмехнулся эрл Хоу, переведя взгляд на тэйрна Кусланда. — Видишь, Хоу, с кем мне приходится иметь дело? — с напускной строгостью сказал отец. Элисса едва слышно вздохнула. Видимо, не она одна решила закопать топор войны перед отъездом – отец больше не сердился. В конце концов, то, что Нэн – её нянька - звала ослиным упрямством, своенравием и непокорностью, неприличным для дочери лорда, всегда было предметом особой гордости тэйрна.***
Кусландский характер проявился в Элиссе рано, как и в ее брате. Отец гордился каждым достижением младшей дочери, своего волчонка, как он ее прозвал еще в раннем детстве. Он лично следил за тем, чтобы его дети получили лучшее образование и регулярно брал их на советы и приемы просителей. Когда Элиссе исполнилось пять лет, он сам вложил в ее руку тренировочный меч. К ужасу старой Нэн, няньки обоих детей Кусландов, в восемь лет он купил ей орлесианскую кобылу и велел изготовить ей взрослое седло. — Кто возьмет в жены молодую леди, которая дерется как мальчишка? — ворчала ее старая кормилица всякий раз, когда видела тэйрна с дочерью за упражнениями во дворе. — Уже лучше многих мальчишек, Нэн! — хохотал тэйрн, легко отражая атаки деревянного меча дочери. Настоящая буря случилась, когда отец привез ей щенка мабари на ее пятнадцатые именины. Нэн, помнится, сказала, что «треклятая тварь» загрызет девочку, которая с ней ни за что не сладит. Брайс просто отмахнулся от нее, улыбаясь тому, как дочь прижимает к груди огненно-рыжий комок шерсти. После того раза Нэн сдалась. Она не могла всерьез перечить своему тэйрну, о детях которого заботилась долгие годы. Взрывной характер они унаследовали от него, и порой старуха сетовала, что леди Элеоноре досталось трое неразумных упрямых детей. Однако ни для кого не было секретом, что в тайне старая кухарка гордилась, что служит такому великодушному и благородному хозяину, и была готова выгнать со своей кухни любого, кто бы посмел сказать нелестное слово в сторону тэйрна и его семьи. На ночь старая няня рассказывала Элиссе и ее старшему брату Фергюсу о том, как молодой тэйрн, их отец, увенчанный боевой славой, вернулся первым Кусландом за семьдесят лет в родное гнездо, и несколько месяцев принимал присяги своих вассалов. Он был героем войны, молодым, красивым, справедливым, щедрым, о нем пели песни, и этого было более чем достаточно, чтобы вернувшийся из опалы лорд быстро и прочно завоевать сердца своего народа. После коронации славного Мэрика он вернулся с молодой женой - Элеонорой из дома Мак Энрих, дочерью прославленного морского волка - Штормового Великана, которая увенчала себя славой в морских сражениях с орлесианцами. Истерзанная войной земля не могла получить в правители лучшую молодую пару - благородных сердцем и духом, влюбленных потомков двух старых ферелденских родов, которых молодой король назвал своими боевыми товарищами. Годы шли, и Хайевер под управлением их семьи вновь превратился в богатый край и серьезную политическую силу. Брайс Кусланд, отчаянный воин, превратился в мудрого и справедливого лорда. Замужество и рождение двоих наследников превратило Штормовую Волчицу в даму и любящую мать. Однако Элеонора, взявшая на абордаж первый орлесианский корабль в пятнадцать лет, не мешала Брайсу воспитывать из дочери бойца. Элиссу никто не ограничивал в ее свободе, и редкие отповеди матери за неподобающее поведение сваливались на ее голову только в исключительных случаях. Элисса и ее брат Фергюс росли в любви и свободе, и их родители предпочли воспитывать их собственным примером. Они не оставляли сомнений в том, что хотели видеть своих детей в первую очередь счастливыми. Год тому назад, когда в Хайевер прибыл орлесианский маркиз с брачным предложением, тэйрн Брайс и тэйрна Элеонора озвучили впервые, что их дочь выйдет замуж по своему выбору. Это случилось после того, как отец впервые привез ее в столицу Ферелдена - Денерим, и представил ее на турнире ферелденской знати. Элисса хорошо помнила эти дни в Денериме, но старалась их не вспоминать. Ей показалось, что свобода, которую давал ей отец - мысли, образования, занятий - казалась некоторым ферелденским дворянам странной, а орлейской знати - безумной. Но тэйрну было безразлично их мнение, и его дочери тоже. Отец был лордом многих земель, а не придворным советником, потому и его дети держались особняком от королевского двора. Как потомки баннов аламмари, они росли среди лесов, в обществе рыцарей и воинов, в своем древнем родовом гнезде. Фергюс, старший брат Элиссы, был невероятно выгодной партией для любой невесты королевства. Помнится, эрл Хоу по достижению Фергюсом совершеннолетия первым получил отказ на предложение устроить брак его дочери и наследника Хайевера. Фергюс поехал путешествовать по морю, изучать чужие страны, и в итоге так увлекся, что женился на антиванской дворянке, приданое которой составлял старый сундук платьев с гербом разорившегося антиванского рода. Однако, кажется, Ориана сделала Фергюса счастливым, и семья приняла ее, как родную. Элиссе было одиннадцать, когда на свет появился ее племянник Орен. Теперь, кажется, наставал ее черед. Минувшей осенью ей исполнилось восемнадцать лет, а прошлым летом она впервые вышла в большой свет в длинном, взрослом платье. У нее было все, о чем мог мечтать молодой холостой банн в поисках партии - имя, богатство, красота, молодость, великолепное образование. Одно имя или богатство сполна бы искупили ее непокорный нрав и тот факт, что с мечом она проводила больше времени за неделю, чем за всю жизнь посвятила вышиванию. Если бы у самой завидной невесты было желание устроить свою судьбу принятым в знатном обществе образом, однако всё, кажется, тому препятствовало. За год, прошедший с представления Элиссы ко двору, ни один рыцарь или молодой лорд не заинтересовал ее так сильно, как интересовали дедовы книги и привезенный братьями матери лук из Вольной Марки. Элеонору начало беспокоить, что дочь игнорирует попытки ухаживаний со стороны сыновей баннов и рыцарей, но муж деликатно напомнил ей, что она сама едва не скинула его со скалы в их первую встречу, потому что он принял ее за служанку, а потом ему понадобилось много сражений и десяток потопленных орлесианских кораблей, чтобы заслужить ее внимание. После этого мать редко беспокоила ее с этим вопросом, но Элиссе казалось, что та лелеет надежду на ее скорый брак. Иногда Элисса с усмешкой думала о том, что в своих надеждах мама действительно не учла один факт - дочь унаследовала не только материнские черты лица, густые золотые волосы Мак Энрихов и большие, цвета спелой черешни глаза своей бабушки Кусланд, но и характер перечисленных почтенных дам. Об этом говорили все, кому довелось узнать Элиссу чуть ближе. «Ферелденская леди должна иметь и платье, и доспех» — сказала ей однажды Элеонора, когда промывала дочери очередной порез. Эти слова, как и рассказы простого народа о ратных подвигов и истории любви ее родителей крепко засели в детской голове маленькой леди. Она читала истории о рыцарях, героях, драконах, и представляла себя на месте рыцарей и принцесс. Правда, ее принцессы всегда были с мечом, а те юноши, которые пытались добиться ее руки в последнее время, совсем не походили на принцев. Когда пришла весть о грядущей войне и вопросы светской жизни, выгодных браков, банкетов и турниров сменились разговорами о воинской повинности, Элисса втайне вздохнула с облегчением. Она, кажется, всю жизнь готовила себя к этому мигу, к возможности проявить себя так, как обязан проявить себя Кусланд – завоевать славу мечом и подвигами. Тем более жестоким было её разочарование, когда она поняла, что отец действительно отказался брать её с собой на юг, сражаться с чудовищами.***
— Я уже объявил вассалам, что до моего возвращения ты займешь мое место. Никто не посмел возразить, однако… - отец говорил негромко, так, чтобы его слышала только она, - Замок остается на твоем попечении, волчонок. Знаешь такую поговорку — кот из дома, мыши в пляс? — Я сделаю все что в моих силах, отец, - ответила Элисса серьезно, и невольно вспомнила, чего ей стоило её принятое с час назад решение смириться с судьбой и перестать пытаться уговорить отца взять ее с собой. Буквально вчера вечером они так кричали друг на друга в библиотеке, что казалось, больше никогда не заговорят друг с другом. Ни просьбы, ни уговоры, ни угрозы не помогли Элиссе добиться своего – отец и Фергюс отправлялись на войну, а её оставляли в замке. Элисса редко плакала, но сегодня ночью разревелась от бессильной злобы, понимая, что ей так и не удастся повлиять на отцовское решение. — Я не сомневаюсь, ты же Кусланд! — гордо улыбнулся Брайс, наконец прямо глядя на дочь. И положив руку ей на плечо. Элисса ощутила на себе взгляды рыцарей и отцовских знаменосцев. Великая честь, особенно в её возрасте – стать, пусть и временно, главой дома. Главой рода. Великая честь, за которую сын какого-нибудь банна, наверное, отдал правую руку, но от которой ей хотелось лезть на стену. С тех пор, как к отцу прибыл гонец от короля Кайлана с известиями, что на юге Ферелдена замечены скопления Порождений тьмы, и страна созывает войска для войны с ними, Элисса не находила себе места. Она мечтала, как отправится туда плечом к плечу с отцом и братом. Сейчас же, стоя во главе собрания баннов в своем лучшем платье, она чувствовала себя ненужной, брошенной и бесполезной. Сжав губы, она старалась убрать со своего лица выражение досады и показаться баннам, оставшимся в зале, благосклонной – ведь до возвращения отца и брата она стала тэйрной Хайевера. Вторым человеком королевства. Это не укладывалось и не желало уложиться в её голове. — Но я едва не забыл за всеми этими приготовлениями! – тэйрн Брайс прервал её сердитые размышления, - Я хочу кое с кем тебя познакомить… Пожалуйста, пригласите Дункана! Противоположная дверь открылась, и вместе с закатными лучами в зал вошел высокий и смуглый мужчина. Его черные как уголь волосы были собраны в хвост, лицо покрывала такая же черная густая борода и усы, седина припорошила его виски. Он шел твердой походкой закаленного воина, а его доспех состоял из куртки рыжей кожи, блестящего нагрудника и длинного белого камзола, ставшего серым от дорожной пыли и грязи после дождей. Взгляд его черных глаз был твердым, уверенным и спокойным. Он напоминал хищную птицу, способную в мгновение ока броситься за своей добычей, но, в противовес производимому им первому впечатлению, поклон, обращенный в сторону Элиссы и ее отца был почтительным. — Дункан, из ордена Серых Стражей, — представил гостя отец. Среди стражников, рыцарей и баннов послышался шепот, а эрл Хоу вовсе выглядел огорошенным. Но Элисса совершенно не слушала его жалоб на то, что он не был предупрежден о столь высоком госте, ведь Дункан внезапно безраздельно завладел ее вниманием. — Дункан намерен присмотреться к сэру Гилмору, — вновь обратился к Элиссе отец, - И временно останется в замке, чтобы провести испытания для вступления сэра Гилмора в Орден. Окажи ему гостеприимство, столь доблестный воин не должен нуждаться ни в чем, пока оказывает честь нашему крову. — При всем уважении, тэйрн Кусланд, Ваша дочь тоже отлично подойдет, — при этих словах Дункана сердце Элиссы предательски громко застучало, но одного взгляда на отца было достаточно, чтобы понять, чем окончится этот разговор. Лицо тэйрна потемнело, он сделал бессознательный шаг вперед, встав между Стражем и дочерью. — Об этом и речи быть не может. У меня не так много детей, чтобы я всех их отправлял на войну, — ледяным голосом сказал ее отец, — Если только вы не прибегните к Праву призыва. — Я не посмел бы так Вас оскорбить, - примирительно ответил Дункан, слегка наклонив голову в почтительном поклоне. — Рад это слышать, — произнес тэйрн сухо, и жестом велел Элиссе ждать его в стороне. Ещё некоторое время они вполголоса говорили вдвоем – тэйрн Кусланд и Серый Страж, пока наконец последний, пожав протянутую руку тэйрна, не покинул зала. Элисса всё это время осторожно наблюдала за ними со смутной тревогой и волнением. Так вот они какие, Серые Стражи. Герои легенд и сказок, великие воины, защитники мира и человечества - члены древнего ордена бойцов, пользующихся уважением во всех уголках континента. Ордену много веков, и принимают в него только самых лучших воинов, посвящающих себя вечной борьбе со злом. Дункан вполне походил на героя дедовых книг — его наружность теперь казалась Элиссе благородной и смелой, и отец говорил с ним как с равным. Когда наконец отец вернулся к ней, остаток разговора они провели вдвоем, у камина. Будто сквозь толщу воды, Элисса в который раз слушала отцовские наставления о том, что ей следует делать как преемнице тэйрна во время его отсутствия. Следить за порядком в окрестностях. Заботиться о крестьянах. Собрать запасы урожая, чтобы пережить военную зиму, которая, по приметам, будет холодной и ранней, если прежде отец или Фергюс не вернутся. Дункан и гости замка, которые будут искать здесь убежища на время войны, не должны ни в чем нуждаться, но припасы следует расходовать разумно. Люди эрла Хоу задерживаются в пути, и ей следует сказать Фергюсу, что сегодня он выступит один. Внутри Элиссы будто сцепились два зверя – один был призраком недавней обиды. Появление Серого Стража и его мимолетное предложение присоединиться к войне вновь подкинуло дров в затухающее пламя желания отправиться на юг, несмотря на все запреты. Однако то, как отец просил её принять на себя обязательства здесь, как непривычно серьезен он был, когда говорил с ней – всё это будило неосознанную тревогу и страх перед будущим. Отец впервые говорил с Элиссой так, будто действительно может не вернуться. И как же вдруг ясно и удушающе страшно ей стало, когда она посмотрела в его серьезные, сосредоточенные и такие уставшие глаза. Впервые со вчерашнего вечера их ссора отозвалась в ней уколом стыда.***
— Отец, я должна ехать с вами! — Элисса ворвалась в кабинет библиотеки, Фергюс вошел за ней с уставшим видом. — Волчонок, это невозможно. Решение принято. Мы говорили об этом, и уже не один раз. — Но почему? Я могу драться, я могу защитить вас! — Ты останешься в замке, я оставляю на тебя Хайевер, — сказал отец, закрыв лежащую перед ним книгу. — Я могу драться, Фергюс знает это и ты знаешь! — она обернулась к брату с надеждой на поддержку, но тот молчал, скрестив руки на груди. — Я знаю, дочь. И если мы с твоим братом погибнем, ты должна защитить людей, и если придется — сражаться за них. Поэтому помолись, чтобы тебе не пришлось драться, и мы поскорее вернулись, - Брайс Кусланд смотрел на неё непривычно серьезно. - Отец, я прошу тебя! - в отчаянии сжав кулаки, почти закричала Элисса. - Нет, - отец посмотрел на нее строго, - Я принял решение, и в этот раз оно не обсуждается. Ты моя дочь. Прими с честью свой долг, который от тебя требуется исполнить. - Зачем мне сидеть в замке, когда я могу сражаться? Зачем я тут нужна, тут останется матушка! Вы просто не хотите брать меня с собой! – она сорвалась на крик, чего практически никогда не позволяла себе. - Да, не хочу! – отец хлопнул ладонью под столу так, что книга, которая лежал перед ним, слегка подскочила, - Я не хочу рисковать всеми своими детьми в войне с чудовищами! - Мама была моложе меня, ты был не старше меня, когда пришлось воевать с Орлеем, а меня ты запираешь в замке, как какую-то… Курицу! - Мы были должны! - Я тоже должна! - Нет, не должна, пока у тебя есть я! – краска прилила к лицу тэйрна Брайса, - Ты не должна рисковать жизнью, пока я жив, потому что я несу за вас ответственность! И если не хочешь быть бесполезной, прими на себя те обязательства, которые я прошу! Хочешь помочь людям – останься здесь и защити их, защити свою мать, своего племянника! В армии короля достаточно солдат, а я здесь могу полагаться только на тебя, Элисса, ты обязана быть там, где ты нужнее! Элисса бессильно сжала кулаки так, что ногти болезненно врезались в кожу ладоней. Она снова посмотрела на Фергюса, но тот только взлохматил волосы по привычке и отрицательно покачал головой. Решительным шагом, в сердцах хлопнув дверью она выбежала из библиотеки и помчалась по коридорам замка, проклиная свое длинное платье в самых неподходящих для дворянской дочери выражениях.***
Элисса покинула тронный зал, сосредоточенно глядя перед собой. У отца начался военный совет, ей не хотелось присутствовать там и слышать, как они строят планы войны, на которую ей не попасть. Она втянула ноздрями свежий воздух во дворе – медленно вечерело. В голове было пусто, она вдруг ощутила себя такой уставшей. Мимо, бряцая оружием, быстро прошли несколько оружейников в сопровождении солдат. Суматоха в замке всё ещё не утихала, до ночи было ещё далеко, а ей так хотелось закрыться в своих покоях и не выходить оттуда неделю. Она буквально ощущала, как в образовавшейся от обиды и бессильной ярости пустоте образовался маленький, липкий комок страха за отца и Фергюса. Фергюс… Ей надо предупредить Фергюса, чтобы он выступал раньше. Выдохнув резко воздух, она повернулась и пошла вдоль стен в ту часть замка, где располагались покои семьи – ведь Фергюс наверняка там, с женой и сыном. Погруженная в свои мысли, она не сразу услышала голос Роланда Гилмора.***
Роланд Гилмор появился в их замке, когда ей было шесть лет. Он был рослым для своих одиннадцати, нескладным, с огненно-рыжими волосами, а лицо его покрывали веснушки. В вечер его приезда Элисса расплакалась, когда узнала, что он приехал сюда без родителей и теперь будет жить вдали от них. Элеонора успокаивала ее целый час. Со своей врожденной привычкой командовать, Элисса быстро превратила воспитанника семьи в своего боевого товарища по проказам. Несколько следующих ни чем не омраченных лет Роланд делил с ней игры, доставал ей книги с верхних полок, помогал садиться на лошадь, прикрывал ее шалости и всегда лазил на верхушки деревьев за лучшими яблоками для нее. Однажды его бесконечному терпению и вниманию даже нашлось объяснение. Когда Элисса подвернула ногу, играя в Старом лесу, Роланд тащил ее на руках до замка, прямо как в романах, которые малограмотные служанки читали друг другу вслух в каморке у кухни. Правда, бедолага отдувался, краснел от напряжения и обливался потом, ибо путь был совсем не близкий. Тогда Элисса, сочувствуя своему измученному спасителю, спросила его, почему он не хочет позвать слуг, а несет ее сам, ведь ему тяжело. Нахмурившийся мальчик ответил: — Потому что я твой рыцарь. Так оно и повелось, пока однажды они оба не повзрослели.***
Теперь Роланд Гилмор был молод, высок и хорош собой. У него были огненно-рыжие волосы, зеленые глаза, и его посвятили в рыцари совсем молодым. Он возглавил отцовский гарнизон, и Элисса слышала о нем, что он превратился в отличного воина, подающего большие надежды. О том, на что теперь надеется он сам, Элисса не спрашивала, и его желание пойти в Серые Стражи было для нее неожиданностью. Когда он вернулся с отцом после поездки в Орлей, занявшей несколько месяцев, и отец посвятил его в рыцари, он больше не звал ее Элиссой. Для сэра Роланда Гилмора она стала миледи Кусланд. Порой ей казалось, что он смотрит на нее с такой неизъяснимой печалью, что у нее щемило сердце, и понимала, что является тому виновницей. Всё изменилось со дня её шестнадцатилетия и никогда уже не стало прежним. После того, как сэр Гилмор сам принял решение закончить их детскую дружбу, она боялась узнать истинную причину того, что они перестали быть добрыми друзьями — ведь она всей душой любила сэра Гилмора. Как старшего брата и товарища детских игр, как своего верного рыцаря, но никак иначе. Однако это не мешало ей уже достаточное количество времени лелеять на него обиду за то, что он, как ей казалось, сам разрушил их безграничное доверие своей холодностью. Почему он в тот день так к ней переменился она, как совсем молодая, но все же женщина, догадывалась, и молчала, чтобы не услышать признания, которого ей слышать совсем не хотелось, потому что оно изменило бы все окончательно. Именно поэтому сейчас, когда Гилмор возможно решил вступить в Серые Стражи и покрыть себя славой, оставив Кусландов, она почти решила его не удерживать, ради него самого и ее собственного спокойствия. Хотя где-то в глубине души она совсем не чувствовала себя готовой проститься со своим рыцарем, который всегда охранял ее покой. Девчонка в ней ревновала, что он предпочел ей другую жизнь, с другими людьми, потому что она слишком давно жила со своей безраздельной властью над его рыжей головой и добрым сердцем.***
- Миледи, Ваша матушка Вас разыскивала. Боюсь, пёс доставляет неприятности на кухне. - Я его заберу по дороге к Фергюсу, - Элисса сменила направление в сторону кухни и с легким удивлением отметила, что нередко избегавший её Роланд идёт чуть позади неё. - Миледи, правда ли, что в замок прибыл Серый Страж? – она отметила, что сэр Гилмор волнуется. - Правда. Он намерен тебя испытать, для вступления в Орден. Элисса услышала, что Роланд остановился, и нетерпеливо обернулся. Смешавшись, сэр Гилмор последовал за ней, как верный пёс. - Простите, миледи, я очень счастлив. Это большая честь – быть принятым в Серые Стражи, они принимают лишь исключительных воинов и всю жизнь служат величайшей цели. - Ты поэтому остался в замке? Знал, что Страж приедет, поэтому не уходишь с отцом? – Элисса чувствовала, что снова начинает сердиться. У Роланда появилась возможность сделать то, чего хотелось ей, а для неё стены родного дома внезапно стали как никогда тесными. - Нет, миледи, таково было веление тэйрна и… - Роланд замялся, - Мое желание. - Твое желание? Ты что же, добровольно не захотел идти на юг? Почему? – Элиссе стало так любопытно. Роланд точно не был трусом, и она повернулась к нему так резко, что он едва не налетел на неё и на мгновение замер над ней, так что ей пришлось поднять голову, чтобы посмотреть ему в глаза. Он впервые за долгое время вдруг оказался так близко от неё, и Элисса невольно отметила, что он залился краской до самых корней своих рыжих волос. - Потому что кто-то должен остаться в замке и защищать… Вас, миледи. Роланд отступил и опустил глаза. Элисса посмотрела на него и нервно сжала подол платья в пальцах. Значит, он оставался здесь ради неё, но всё же намеревался пробоваться в Стражи. Неужели быть возле неё так невыносимо? Она смотрела на него, такого несчастного и потупившегося, и не знала, чего больше в ней – жалости к бывшему другу или злости на то, что и он оставляет её одну. - Идемте… Сэр Гилмор. Не то мой пёс перепугает слуг, и няня оторвет мне голову за его выходки. И за выражение «оторвет голову» тоже. На лице Роланда наметилась тень улыбки, и Элисса почувствовала, что от этого ей всё же легче, чем от того, когда ему неуютно.***
Роланд оставил её и её драгоценного пса Реда у поворота к жилой части замка. Больше Элисса не говорила с ним ни о чём важном – только обменялась общими фразами. Она выслушала привычную отповедь от своей няни, вернувшейся к должности кухарки после её взросления. Нэн сказала, что они с Фергюсом так измотали её, что с Орелом, сыном Фергюса, ей уже не сладить, и приняла на себя командование кухней тэйрна. Она не сказала Элиссе никаких лицеприятных изъявлений о том, что она теперь глава замка – нет, это точно было не в духе Нэн. Чем рассыпаться в лести, она бы скорее залепила ей кухонным полотенцем пониже спины, как тогда, в детстве, когда Элисса опрокинула целый чан какого-то мудреного орлесианского супа для званого ужина, над которым повара трудились всю ночь. Правда, потом Нэн принесла обиженной ревущей девчонке сахару и плакала вместе с ней, но о том, что кухарка шлепнула дочь тэйрна, от Элиссы так никто и не узнал. И только Нэн, кроме родных, Элисса позволяла выговаривать себе всё что угодно. И сегодня очередную нотацию она выслушала стоически, насколько хватило сил. Испытания вновь назначенной главы дома не собирались заканчиваться. Уже почти добравшись до жилой части замка, во внутреннем дворике с клумбами и каменными скамьями для отдыха леди Элисса Кусланд встретила свою мать, леди Элеонору Кусланд в сопровождении очередных гостей замка, от которых она уже сбилась со счета. Именно о том, что ей делать со всеми этими гостями после отцовского отъезда Элисса думала, приветствуя леди Ландру, давнюю подругу и неприлично зачастившую гостью своей матери, и ее сына Деррена, в обществе которых она и обнаружила леди Элеонору. Конечно она помнила, что на прошлогоднем летнем приеме леди Ландра, увлекшись антиванским вином, два часа подряд просила ее выйти за ее сына, и, уместно промолчав о том, что лучше бы она этого совсем не помнила, как можно скорее попыталась пресечь тему своего замужества, которая вот-вот грозилась вновь расцвести пышным цветом. Сын настойчивой и предприимчивой леди и сейчас, как прошлым летом, стоял и в смущении глядел на Элиссу, в итоге выдавив из себя комплимент. «Смотрит так, будто я его сейчас велю плетью высечь, - подумала Элисса, - Создатель, да ведь он же меня боится». С трудом удержавшись от смеха, Элисса как можно искреннее поблагодарила его за комплимент ее красоте и как можно учтивее попыталась откланяться. Для того, чтобы остаться с матерью наедине, Элисса выполнила все дежурные условности с образцовым усердием — обменялась любезностями с гостями, проводила Даррена в библиотеку, по дороге стараясь поменьше иронизировать про себя над тем, как высокопарно он рассуждал о чести стать оруженосцем ее отца и его желании создать литературный труд под звучным названием «Что испытывает воин». Очередной кавалер был неуклюж, а она вовсе не была в настроении долго держать лицо. Сейчас ей хотелось не пустой болтовни на светские темы, а душевного разговора. Или хорошей шутки, чтобы она наконец перестала сходить с ума от того, что творилось в ее душе. Элисса почувствовала, что ей сейчас отчаянно нужно было поговорить с матерью, только ей было под силу окончательно развеять ее сомнения. Только леди Элеонора на всем белом свете понимала ее мятежную душу лучше, чем она сама.***
— Наше место здесь, — подтвердила Элеонора слова своего супруга, пригладив выбившиеся из прически дочери пряди. Мама Элиссы всегда так делала, когда ее неугомонная дочь портила плоды утренних трудов служанки во время своих активных упражнений или долгих прогулок. Обе они стояли в тени высокого старого каштана во внутреннем дворике, в стороне от замковой суеты. — У меня плохое предчувствие насчет всего этого, — Элисса наконец осмелилась облечь свои терзания в словесную форму, хотя до того, как заглянула в прекрасные зеленые глаза матери, сама себе побоялась бы в этом признаться. — У меня тоже, дорогая. У меня тоже. Легче на душе не стало, Элисса недовольно поджала губы, но на большее не осмелилась. С матерью она всегда старалась быть неизменно ласковой и послушной. Почему – сама не знала, но понимала что в матери сила характера большая, чем в её порывистом, но отходчивом отце, и испытывать терпение этой женщины стоит только в самых крайних случаях. Когда Элисса уже направилась в сторону семейных покоев, Элеонора окликнула ее и, поднявшись за ней по лестнице, вдруг обняла ее за плечи и произнесла, неожиданно прижимая к себе: — Я люблю тебя, дорогая моя девочка! — Я тоже люблю тебя… Мама, ты знаешь что-то, чего я не знаю? Прошу, упроси отца, чтобы мы поехали все вместе, я не хочу разлучаться, вдруг… Вдруг их там убьют? Элеонора отстранилась и посмотрела ей прямо в глаза. - Мы должны остаться здесь, Элисса. В замке. Здесь люди, которые нуждаются в нашей помощи, - мать явно пыталась вернуть внезапно утраченное самообладание, - Или хочешь, чтобы отец и брат вернулись в руины, к разбежавшимся крестьянам и пустым амбарам? Это наш долг, дорогая. - Мама, но ведь ты тоже не хочешь чтобы они уходили одни! – Элиссу вдруг озарило догадкой. - Не хочу – не значит не буду делать то, что должна делать. Возьмем себя в руки, дочь. Всё уже началось, и у каждого своя роль. Даже если не всё так как тебе хотелось бы, свою роль необходимо принять достойно. Прошу тебя, дочь. Дай мне слово, что ты сделаешь то, что от тебя требуется, чтобы твой отец тобой гордился, - Элеонора ласково провела рукой по плечу дочери. В детстве мамины объятья спасали ее ото всех страхов. Но не сейчас. Сейчас она вдруг почувствовала, что мать также, как и она сама, нуждается в утешении. Она крепко обняла любимые плечи, зарылась носом в богатые ткани платья на плече леди Элеоноры, и ощутила себя немного сильнее. Потому что ее сила нужна тем, кого она любит больше всех на свете. - Даю слово, мама. Я вас не подведу, - Элисса ощутила, что обида отступает. Медленно, но впервые за этот день – по-настоящему.***
В покоях Фергюса развернулась целая семейная сцена, в которой Элисса стала непрошенным свидетелем. Ориана, жена Фергюса, была так подавлена и расстроена грядущим отъездом мужа, что принималась то плакать навзрыд, то ругать мужа и сына. Элиссу происходящее смущало больше, чем невестку ее присутствие, и ей хотелось поговорить с братом напоследок, поэтому она дипломатично воспользовалась первым пришедшим в голову способом перевести тему с того, что Фергюс уезжает, чтобы рисковать жизнью. Когда тэйрн Брайс с супругой вошли в комнату, Элисса рассказывала брату о Дункане. Элеонора обняла сына. Элисса видела, как у нее проступили морщинки. Отец старался казаться спокойным, но напряжение выдавал каждый мускул его лица. Были наставления, объяснения, как всегда бывает в крепкой семье, которой предстоит разлука. Элисса все выжидала момент, чтобы наконец перекинуться парой слов с братом. Когда наконец ей это удалось, ее высокий, красивый и такой взрослый брат посмотрел на нее и шутливо дернул за прядь волос, которая снова вылезла из косы. — Что же, нас отсылают спать пораньше? — в привычной шутливой манере сказал Фергюс. — В дороге и на холоде так сладко не поспишь, — поддела его сестра, обнимая на прощание, больно прикусив себя за губу, чтобы не заплакать при старшем брате. — Я буду скучать по тебе. Надеюсь, мне не нужно проверять сегодня, нет ли у меня в отряде лишнего солдата с косичкой? - Нет, Фергюс. Не придется. Я же обещала вести себя благоразумно, а обещания нужно держать. - Хорошо, сестричка. Смотри, не вздумай завеяться куда-нибудь, пока меня не будет. Я не прощу тебя, если ты без меня что-то устроишь эдакое, - улыбнулся брат. - Врядли без тебя я устрою что-то серьезное. Буду следить за посевами, разбирать драки и семейные ссоры. Тебе предстоит заниматься настоящим делом, а я здесь, остаюсь… Как будто меня наказали и оставили дома. - Ты же уже невсерьез, - Фергюс слегка нахмурился. - Уже невсерьез. Потому что я дала маме слово, что сделаю то, что должно. - А слово Кусландов надо держать, раз уж ты доросла до того, что стала у нас главной, - Фергюс улыбнулся и сложил руки на груди. - Смотри, как бы мне не понравилось быть главной и я насовсем тебя не сместила, - Элисса не удержалась, и убедившись, что её не видят ни стражники, ни родители, показала брату язык. Через час, в вечерних сумерках, Элисса смотрела в окно своей комнаты. Вечерняя прохлада приятно освежала ее кожу, неостывшую после ванны. Она смотрела, как Старый лес своей тенью укрывает факелы уходящего войска Фергюса, и ни горячая ванна, ни усталость не могли успокоить ее сердце, которое рвалось за ним вслед. В груди ее будто вольная птица билась о прутья клетки, не щадя себя в надежде, что ещё немного усилий – и она вырвется на свободу. Девушка не находила себе места – вечер не подарил желанного покоя. Её подташнивало от страха, но от чего ей было так дурно и страшно, ответить она не могла. Сдёрнув с постели одеяло, она одним движением смела в сторону вещи и доспех, который в каком-то полубезумном порыве приготовила утром для того, чтобы вечером переодеться в солдата и затеряться в отряде брата до того момента, как они отойдут достаточно далеко от дома. Шлем гулко лязгнул о каменный пол, так что задремавший у двери мабари подскочил на все четыре лапы. Элисса так и оставила всё лежать на полу и натянула на себя одеяло с головой. Через шерстяное плетение она смотрела, как комната погружается в непроглядную темноту, и боролась с чувством чего-то неизбежного, неотвратимого, которое пришло к ней с первым днем в роли главы дома Кусланд.