***
Мирон шёл из школьного туалета, когда путь ему перегородил здоровый амбал: его одноклассник. — Ну что, Мироша, ничего не хочешь сказать? — он усмехнулся. Янович закатил глаза. Его физической силой был Дарио, который как раз в этот момент отсутствовал. — Или зажопил математику? Не хорошо, брат, не хорошо. Мирон вздрогнул от ощутимого толчка, но ситуация ухудшилась, когда громила схватил его за шкирку и поднял в воздухе. — Будешь делать за меня всё, понял? Фёдоров не успел кивнуть, как из-за зеркала, находившегося чуть поодаль, послышался стук. Громила и его компашка напряглись, но, не увидев ничего подозрительного, снова перевели взгляд на Мирона. «И это было фатальной ошибкой», — едва успел подумать Мирон. Почему? Потому что он единственный, кто успел заметить мелькнувшую в зеркале фигуру в тёмном балахоне и с устрашающим оскалом. Одно мгновение, и зеркало разлетелось на осколки, один из которых воткнулся в руку громилы, которой он держал ботаника, брызнув кровью на Мирона. Крик парней было слышно по всей школе, но самое интересное, что у Фёдорова не было ни единой царапины.***
Охра. Почему Охра? Мирон и сам не знал, просто пришло на ум. Демон с кошачьей походкой и оскалом чеширского кота стал ему другом, который слушал тогда, когда никто не мог услышать, пусть и не отвечал.***
Тем же вечером, Мирон сидел напротив зеркала, сложив ноги в позе лотоса. Напротив, в отражении зеркала сидел тот самый демон, вперив свои пустые глазницы в мальчика. — Зачем ты это сделал? Демон склонил голову набок, следя за движениями Мирона. — Я знаю, что это был ты, не спорь. Это было крайне жестоко, ты мог их убить. Охра на минуту задумался, после чего кивнул и пожал плечами. — Я не спрашиваю, почему ты их не убил, я говорю, что мог. Нооо… Спасибо. Тихо проговорил Мирон. Ему послышалось, что демон довольно заурчал, после чего прислонил когтистую лапу к отражению, требовательно смотря на Фёдорова. Тот не смог сдержать улыбки и прислонил свою руку к отражению. Это был их ритуал, их жест. Оскал демона, казалось, стал ещё шире.***
Мирон следил за жизнью Вани едва ли не больше, чем за своей. Он уже знал, что родители Вани погибли в автокатастрофе, что его отправили в приют и через три года усыновили, но ему не нравится его семья. Он знает, что Евстигнеев по ночам часто лежит, уткнувшись в подушку, видит, как он сжимает кулаки от боли, но не знает чем помочь. Мирон уже знает, что когда у него что-то не получается, он смотрит в зеркало и видит, как его глаза цвета голубого неба темнеют, словно при надвигающемся шторме. Это больше, чем привычка: это зависимость. Зависимость от человека, которого ты никогда не видел без помощи зеркала, и вряд ли увидишь, но ты хочешь знать всё. Как он ел, как он спал, как у него дела. Мирон уже не мог и дня прожить, чтобы не заглянуть в его жизнь. Голубые глаза преследовали даже во сне, где он видел, как встречает его посреди улицы, а просыпаясь шёл к зеркалу, чтобы пожелать ему доброго утра.Спустя 6 лет
Прошёл далеко не один год, и даже не два. Способности усиливались, и Мирон мог видеть Ваню не только в его комнате, но и в любом отражении, где бы ни появился Евстигнеев. Они оба кардинально поменялись. На теле Вани теперь красовались огромные татуировки, его волосы поменяли все возможные цвета и причёски, он много курил и оставался таким же замкнутым, шугаясь от любого прикосновения. Ещё одна затяжка и мысли устремляются куда-то высоко, где их уже не достать. На балконе курил долговязый тощий парень с ярко-розовыми волосами. За эти 6 лет у Вани много чего поменялось. Он ушёл из 10 класса, ушёл от родителей. Первое время было тяжело, но это же Евстигнеев, а это значило, что выход по-любому будет найден. Да, пережито было многое. Как только он ушёл из дома (а ему тогда ещё не было 17), отчим отыскал его… И после их встречи, Ваня не мог подняться в тёмном переулке, харкая кровью. Сразу же после этого от него отказались, но он и не был особо против. Куда бы Ваня не подался, везде встречал либо жалость, либо насмешки. В его сердце не осталось никакого места, всё выжгла пустота, а потом заполнило одиночество, черным клубком свернувшись в глубине души. Он был жестоким, чувства людей для него имели небольшую ценность. Внутри словно сидел монстр, которого нужно было контролировать. Ваня провел линию. Красную линию. И как только к ней приближались, этот монстр просыпался, не подпуская никого. Вздыбив шерсть на загривке, он показывал оскал острых зубок, давая понять, что отгрызёт руку по локоть. Нет, он не устал быть один, он к этому привык, скорее. Спасали сигареты, алкоголь, да и связи на одну ночь. Банально? До ужаса, но от этого никуда не деться. Ваня сморщил нос, не понимая, что за ванильные сопли лезут ему в голову. Закинув рюкзак на плечо, парень ещё раз посмотрел на билет до Питера. Быть может, там ему повезёт. Мирон тоже изменился. Он остался таким же худощавым, но стал гораздо выше. Поступил в высшее учебное заведение, влился в компанию. Зачем? Для виду. Жизнь преподала ему ценный урок: одиночек не любят. Поэтому он сидел в компании, шутил, разговаривал, но как только была возможность, быстро ретировался домой, чтобы побыстрее увидеть Ваню. Для него одиночество не было в тягость. Пока Евстигнеева не было видно, он читал литературу, слушал музыку и ещё много прочих дел, но из дома старался не уходить. Как же он будет долгое время без этих голубых глаз? Но жизнь порой подкидывает довольно странные сюрпризы, и Мирону пришлось отправиться с родителями за пределы Питера на неделю. Если честно, то со всей этой суетой он и забыл, что зеркало не всегда будет с ним. Уже сидя в автобусе, он увидел в зеркальном отражении Охру, который когтистой лапой коснулся отражения, требуя ответного прикосновения. Мирон хотел что-то ответить, но его отвлекла мама, а когда он повернулся, Охры уже не было. Сердце болезненно заныло, ведь ощущалась острая нехватка чего-то. Мирон махнул рукой, списав всё на мнительность, и провалился в глубокий сон. Голубые глаза снова замаячили среди серой обыденности. Ваня был во всей красе: с широкой детской улыбкой и нескладными движениями. Но внезапно всё поменялось. Руки Евстигнеева начали темнеть, а голубые глаза заволокла тьма. Мирон понял, что его сковал страх и при всём желании, он не может проснуться. Рот Вани начал расходиться по швам, пока улыбка не приняла знакомый оскал чеширского кота, а глазницы ввалились до вида маски, в которой обычно ходил Охра. Демон злился. Он не мог простить невнимательности со стороны Мирона и сейчас цепким и холодным страхом окутывал сознание парня. Когтистая лапа, словно лезвием вырезала татуировки на теле Вани. Мирон каждой клеточкой своего тела чувствовал его боль, но не мог выбраться из этого кошмара, не мог остановить демона, не мог спасти любимого, более того он не мог сказать и слова, чтобы просить, умолять монстра оставить Евстигнеева в покое. Охра в уже привычном жесте, склонил голову набок, словно спрашивая доволен ли Мирон. И тогда Фёдоров впервые услышал его смех, тихий и леденящий душу, таивший в себе чистое зло. Парень верил, что смог приручить демона, сделать его своей домашней зверушкой, но нет. Он был его проклятьем, но никак не спасением. Мирон проснулся от своего же крика, разбудив половину автобуса. Что-то пробурчав, он снова укутался в плед, который заботливо прихватила мама, но сон не шёл. Фёдоров искренне надеялся, что это был лишь кошмар и на самом деле Охра не тронул Ваню. Но пока под рукой не будет зеркала, Мирон этого не узнает. На ближайшей же остановке, Фёдоров вприпрыжку выбежал из автобуса, направляясь в сторону торговых лавок. Из всего ассортимента ему приглянулся лишь кулон, внутри которого было зеркало. То, что нужно. Купив его Мирон вернулся в автобус, и как раз вовремя. Закутавшись в уже знакомый нам плед, парень открыл кулон и с облегчением выдохнул: Ваня был в своей комнате, хоть и интерьер совсем не был похож на предыдущее его место жительства. Мирон нахмурился, видя, как Евстигнеев открывает какой-то пакетик и закидывает в рот небольшую таблетку — Какого же хуя ты творишь… Парень закрыл зеркало и уперся лбом в прохладное стекло, которое всё равно не могло остудить его. Он чувствовал, что это не просто привязанность, это что-то большее. Он хочет быть рядом, хочет обнять его, хочет пробить ту защиту, которую Ваня сам выстроил вокруг себя. Где-то тут его должно было скрутить от тошноты, ибо он был жутким гомофобом, но не сейчас. Сейчас он хотел его поцеловать так, как не целовал никого в жизни.***
Спустя неделю.
Мирон брёл по мостовой. Выглядел он после поездки неважно, сказались мамины вечные экскурсии и ужасно раздолбанный автобус. Натянув капюшон на лысую макушку, он брёл смотря себе под ноги. Наверное, поэтому он врезался в какого-то долговязого типа. — Смотри куда прёшь… — Воу… Чувак, прости, — тощий развёл руками и улыбнулся. Мирон поднял взгляд и утонул в голубых глазах. Тех, которые так любил, те, за которыми наблюдал всю свою сознательную жизнь. Ваня. Здесь. Напротив него. — А главное не спи по дороге, — Евстигнеев подмигнул замершему Мирону и нырнул в толпу. Ступор спал только минут через пять и Янович понёсся следом, расталкивая народ, но Вани уже и след простыл. — Нет, нет, нет, — бормотал Мирон, оглядываясь посреди людной площади. Сердце пропустило пару ударов и рухнуло в самые пятки, перестав биться. Фёдоров готов был расплакаться как девчонка от щемящего чувства потери глубоко в душе. «Идиот, идиот, идиот», — бормотал про себя Мирон, вымещая всю злобу на подушке. Охра наклонил голову вбок, как-то по-кошачьи, и издал странный урчащий звук. — Я его упустил. Слышишь? Он был передо мной, как… ты… — Мирон остановился в паре миллиметров от зеркала, отчего демон тут же прислонил руку к поверхности. Фёдоров повторил жест и рвано выдохнул. Охра сделал непонятный жест, словно указывая на зеркало. — Да, ты прав. Ты чертовски прав. Он же в Питере, а значит, я смогу следить за ним, а значит найду. — Мирон в каком-то порыве коснулся губами поверхности зеркала, отчего Охра издал шипение (иногда Фёдорову казалось, что за капюшоном скрывается кот) и поспешил ретироваться. Причем Мирону показалось, что он отплевывался. Плюхнувшись на кровать, Мирон улыбнулся, не сдерживая эмоций. На душе становилось теплее, ведь скорее всего скоро он найдёт то, что искал очень давно.