В зеркале твоя любовь

Знаете фразу «поделило жизнь на до и после». Было бы крайне глупо начинать очередную главу фанфика с этой фразы, но другой я подобрать не могу.       В жизни Мирона было две ситуации, когда его жизнь переворачивалась с ног на голову. Первая — это когда Ваня появился в его жизни. Вторая — когда он ушёл из неё.       Было всё: крики, стоны по ночам, разбитые в хлам костяшки, запой в течение нескольких дней. Но знаете что? Ничего из этого не помогало… и не могло помочь. Дыра, где-то там внутри, была просто огромной, и заполнить её не могло ничего. Слишком трагично, скажете Вы, неодобрительно фыркнув, но это было именно так. Слишком трагично для Мирона, слишком больно и слишком много «слишком».       Ваня заливался громким смехом, смотря на Мирона, на котором был розовый топик с кружевами. Только истерика заканчивалась, парень утирал слёзы и поднимал взгляд на друга, после чего снова начинал громко и во весь голос ржать.       — Чувак, ты шикарен.       — Завали. Просто завали.       — Ну карточный долг — это святое, — Евстигнеев уже не мог ржать, пресс горел огнём, но смотреть на это было выше его сил.       Мирон закатил глаза и встал. Казалось, даже Мамай смотрит на него со смехом.       «А коты вообще умеют ржать», — пронеслось в голове Фёдорова.       Прокашлявшись, Мирон встал и пошёл на улицу.       Ваня из окна наблюдал, как он подошёл к неизвестной девушке и попросил сигарету, затем с таким же вопросом подошёл к мужику. Следующие 30 секунд, Ваня просто валялся на подоконнике от смеха, пока Мирон удирал от того самого мужчины.       — Блять!       Оказавшись дома, Мир скинул с себя топ и быстро накинул толстовку.       — Ты мог выбрать мужика поменьше. Если бы напиздошил, то не так страшно.       — Пошёл ты.       Ваня пожал плечами       — Не умеешь играть, не берись.       Мирон обожал его смех. Уже когда Фёдоров был в круге его доверия, то Ваня не стеснялся в открытую смеяться перед ним. В такие моменты, Янович исподтишка наблюдал за ним. Открытая детская улыбка и те самые чёртики в глазах, в которые он тогда втрескался по самые помидоры. Мирон закрыл глаза и сделал очередной глоток виски. Пустота в квартире давила на виски, он слишком привык к его присутствию в своей жизни. В отражении, в реальности, не важно. Он был рядом и большего не нужно.       Всё чаще Мирон останавливался у зеркала и сталкивался с непониманием Охры.       — Тебя не было… — хриплым голосом проговорил он.       Мирон осекся, чувствуя, как к горлу снова подкатил комок. Он не мог выплакать всё это, не мог просто выразить боль, не знал куда от неё деться. Внутри словно оборвалась струна и её не соединить больше. Он просто не представлял, что так может быть, что это реально. Мирон был готов выть до хрипоты, до дури, молиться всем Богам, лишь бы они его вернули. Но каждая мольба, каждый крик, упирались в пустоту. В пустоту, в которой его — нет.       — Ебаный покос, ты опять Мамая не покормил.       — Вань, он меня не подпускал. — Мирон ненавидел всем сердцем мохнатого уёбка, который сначала агрился на Фёдорова, а потом, когда приходил Ваня, был мягким, нежным и пушистым.       — Не пизди…       Мамай же носился вокруг Вани, тёрся об его ногу, хрипло мяукая «сорванным» от голода голосом, при этом, он умудрялся, с очень наглой моськой, смотреть на Мирона, показывая всем видом, что он очень хороший актёр.       Мирон закутался в ванину толстовку и рвано выдохнул. Её он не снимал уже неделю, а может и две. Мир просто потерял счёт дням. Закрыв глаза, он попытался абстрагироваться от всего, но получалось плохо. Из раздумий его вырвали мягкие шаги по кровати. Открыв глаза, Мирон увидел Мамая. Кот схуднул за эту неделю, не потому что Фёдоров, скотина, не кормил его. Кот просто не вылазил откуда-то из-под дивана около недели.       Мирка пришёл с больницы, еле держась на ногах. Навстречу ему вылетел Мамай и недовольно заурчал, увидев, что это не его хозяин.       — А он больше не придёт. Кот заурчал ещё сильнее, злясь и виляя хвостом.       — Всё! Нет Вани, понимаешь?! НЕТ!       Мирон схватил какой-то кроссовок и со злостью запустил его в кота.       — Нет! Понимаешь?! Умер!       Янович сам не узнал свой голос, который сорвался на высоте, а сам Мирон сполз по стене, чувствуя, что задыхается. Нет, слёз не было, была только яростная боль внутри, которая рвала напополам. Мамай шуганулся и спрятался куда-то, и в последующую неделю сколько Мирон его не звал, он не вылезал.       Мамай осторожно подошёл к Мирону, чувствуя запах Ваниной толстовки.       — Что, уёбок… Будешь снова агриться?       Кот казался потерянным. От былой наглости и хамства не осталось и следа. Он осторожно лизнул руку Мирона, после чего улёгся мордочкой на неё, как раньше ложился на татуированную руку Евстигнеева. Мамай урчал, как трактор, словно пытаясь спросить, где хозяин. Но Мирон и слова не мог сказать. В его боли он был не один. Кот тоже чувствовал, что Ваня не вернётся.       Мирон всё чаще проводил время у зеркала. Он разговаривал с Охрой, когда тот появлялся. Демон слушал внимательно, не перебивал, но и ответить не мог, а Янович просто изливал душу. От этого хоть не намного, но становилось легче.       «Глупости», — скажете Вы. — «Нельзя так убиваться по человеку, которого знаешь без году неделю». Можно. Мирон сам бы никогда не поверил в это, если бы боль от потери не жгла его каждый день. Он научился курить. Становилось чуть легче, когда сигаретный дым обжигал лёгкие, при этом затуманивая рассудок.       Ваня стоял у окна, закуривая очередную сигарету.       — Дай, я тоже попробую, — Мирон потянулся за сигаретой, но получил весьма увесистый шлепок по руке от Вани. — Почему тебе можно, а мне нельзя?       Евстигнеев выдохнул дым и улыбнулся.       — Мы с тобой из разных миров, Мирка. Там где я рос, это было показателем крутости. А я очень сильно подсаживаюсь на что-то, поверь. Наркота, сигареты алкоголь, скорость…ты.       Ваня лукаво улыбнулся, смотря, как Мирон то краснеет, то бледнеет, стараясь понять смысл его слов.       «Ну и где ты сейчас? Я курю, ты видишь?», — Фёдоров всё ждал, что Ваня придёт, после чего заберёт сигарету, наорёт, а потом крепко обнимет, до этого ещё пару раз пизданув по лысой макушке . Но вместо этого его обнимала толстовка, а в квартире эхом отражалась пустота.       Пару раз Мирон серьёзно настроился свести концы с концами. Когда он уже лёг в ванной с бритвой (не спрашивайте почему он выбрал именно этот способ. У меня есть догадки, что он просто долбоёб, но это лишь догадки), то задумался и понял, что ни капли не жалеет. В этот же момент, когда лезвие уже было занесено, в комнате послышался грохот. Мирон резко встал, но подскользнулся в ванной, и, упав, сильно ударился головой, уходя под воду. Теряя сознание, он увидел сквозь воду тёмную фигуру над собой.       Очнулся Мирон уже на полу, в ванной.        За последнюю неделю Ваня очень сильно похудел, осунулся. Мирон не понимал, как он ещё не падает. Он всё реже выходил на улицу, а в квартире все окна и отражающие поверхности были завешены. Демон приходил во снах, отчего Евстигнеев просто боялся спать. Он рвал его изнутри, поглощая и забирая с собой. Ваня пытался рисовать его, но Мирону не показывал, а иногда просто сидел в углу, бормоча что-то и держась за голову.       — Уходи….       — Я не могу….Мы с тобой связаны. Ты — это я, помнишь?       Нет, это не диалог между друзьями, это Ваня бормотал сам себе. Иногда, лёжа или сидя, его просто выгибало дугой в какой-то судороге, и Мирону казалось, что он слышит треск его костей. Спустя пару минут, приступ прекращался, а Евстигнеев неудачно пытался скрыть слёзы от боли. Однажды он застал его сидящим на полу, в своём любимом углу.       — Вань, ты в порядке?!       Парень вцепился в руку Фёдорова, не желая отпускать.       — Осталось немного. Он заберёт. Я скоро уйду.       Глаза парня были совсем бешеными и Мирону было страшно, но скорее от слов, чем от взгляда.       — Вань, не глупи. Мы справимся. Внезапно взгляд стал другим.       Смиренным. Ваня принял свою судьбу.       — Мир, я уйду.       Его затрясло в судороге, и он просто прижал Мирона к себе.       Фёдоров ненавидел его за это. Он просто смирился. Дал демону волю, позволил одержать верх. Но, с другой стороны, сложно было его судить за это. Слишком много боли он перенёс.        — Я с Вами.       Мирон сел в карету скорой помощи. Он помнил слова Вани и сейчас они холодком пробегали у него по спине.       — Эй, жидяра, не вешай нос.       Голос Вани был хриплым, а из носа стекала тонкая струйка крови. Он протянул Мирону руку и улыбнулся, когда тот схватил его.       — Мы всегда будем вместе. Внезапно он изменился в лице, смотря куда-то мимо врачей и мимо Мирона.       Внезапно, тело выгнулось дугой, отчего парень просто заорал от боли. Врачи растерянно смотрели, не понимая что происходит. Евстигнеев чувствовал каждую косточку в своём теле, а точнее, как медленно и методично она ломается.       — Сделай это не… больно…прошу!       Парень кричал, неведомо кому, но Мирон всё понимал. В какой-то момент, это «нечто» вняло просьбам парня, и он просто откинулся на кровати, смотря безжизненным взглядом в небо. Из глаз парня тонкими струйками текла кровь, а на мониторе тихо и мрачно пикала изолиния.       Мирон мог лежать так, не двигаясь, сутки, если не больше. Парень пытался есть, просто потому что «надо жить, дышать…», но это было сложно. В очередной раз накидавшись, во время разговора с Охрой, он уснул прямо возле зеркала. Но фигура в отражении не пропала. Он, как обычно, по-кошачьи, склонил голову набок, смотря на Мирона. Одно движение и когтистая лапа приобрела человеческий вид, правда она была полностью покрыта татуировками. Охра опустил капюшон с белобрысой головы, после чего снял маску, открывая взору взгляд, знакомых до боли, голубых глаз. Парень сел в позу лотоса, смотря на пьяного Мирона. В глазах Вани читалась боль, но он ничем не мог помочь оттуда. Он спасал его не раз, пусть в маске монстра, но всё же. Вытаскивал из воды, из-под колёс автомобиля, с крыши высотки. Он всегда пытался быть рядом, но не всегда рядом могла оказаться какая-либо, отражающая поверхность. Охра контролировал его, но иногда давал волю. Ему нужно было тело, нужен был облик, и он обрёл его. Сам Ваня не помнил прошлой жизни, не помнил себя, но помнил только еврея, с огромными глазами, к которому приходил Охра, а значит и он тоже. Помнил, что он был ему дорог. Наверное, это и были остатки его человеческой сущности. Он помнил, что чувствовал к нему. Рука коснулась зеркальной глади, проходя сквозь неё. Ваня осторожно коснулся щеки Мирона, еле касаясь, проводя по ней.       Охра — это неотделимая часть Мирона и не случайно именно его он всегда и везде видел. Это было отражение в карете скорой помощи, любая витрина; неотступно, шаг за шагом, демон всегда шёл по пятам за ним. Своенравный, эгоистичный и с диким чувством собственничества. На Мироне лежала своеобразная метка.       Он не мог принадлежать никому, кроме самого демона.