Добро пожаловать в Сасквоч-Плэйс

      Снег доставал почти до колен. Фергюс ощущал его рыхлую морозную хватку и проскальзывающие в ботинки зыбкие потоки, медленно превращающиеся внутри в холодную влагу. Он ступал медленно и неловко, высоко вскидывая ноги и взмахивая для равновесия руками, съезжая и спотыкаясь о ветки и корни под слоем снега. Он пробирался через деревья и оголенные спутанные ветви кустарников вниз по небольшому склону. Наверху, отделившись от ведущего в горы шоссе, в лес уводила проселочная дорога. Один из её изгибов выступал к самому краю холма, и сейчас в сугробах обочины были припаркованы три автомобиля и два снегохода. Приехавшие на них лесники — в массивных меховых сапогах и светоотражающих куртках с отпечатанным на спинах «Офицер Национальной службы охраны рыбных ресурсов и диких животных. Резерват Юкон-Ривер-Кирк» — шли впереди, показывая и прокладывая дорогу. Шериф и двое его бойцов шли сзади.       Близость дороги к месту обнаружения тела — негустая кустистая посадка в конце спуска, сейчас без листвы ещё более прозрачная, похожая на черную паутину — и перепады рельефа между ними натолкнули Фергюса Кобба на мысль. Продолжая медленно переваливаться с ноги на ногу, он обернулся к Блэйзу Харрингтону и спросил:       — На склоне были следы?       Шериф вопросительно вскинул брови:       — Какие следы?       — Кровь, смятая трава и листья, будто тело волокли или скатили сверху.       — Агент Кобб, Вы считаете, его убили в другом месте, потом привезли сюда и сбросили вниз?       — Чтобы так считать, у меня пока нет совершенно никаких данных, — резко ответил Фергюс. Он не любил, когда на его вопросы отвечали встречными вопросами. Подобное увиливание было симптомом сокрытия правды, и это утаивание болезненно усложняло Фергюсу работу. — Но я не исключаю такого варианта. Так что, шериф? Были следы?       Харрингтон нахмурился раздраженному тону и оглянулся на патрульных, переадресовывая вопрос им. Те покачали головами, переглянулись, и один из них неуверенно и едва слышно ответил:       — По-моему, нет. Никаких следов.       Фергюс задал тот же вопрос работникам заповедника, обнаружившим Ричарда Уолша во время рутинного объезда территории, и те ответили с таким же проскальзывающим в интонациях сомнением, что ничего подобного не заметили. Среди материалов, предоставленных офисом шерифа боро Нортуэст-Юкон, имелось большое количество снимков самого трупа, но исключительно мало фотографий места обнаружения. И, конечно, ни одного фото холма и находящейся на нём грунтовой дороги, никаких записей об осмотре местности на предмет улик: тех же возможных кровавых пятен или свежих отпечатков шин. Вакуум. Словно тело парило в безвоздушной черноте, и его окружала абсолютная пустота, лишенная зацепок и свидетелей. Это расследование казалось безнадежным, с какой стороны ни подступись. Кобб перехватил выскальзывающую из замерзших пальцев папку, сунул её в подмышку и торопливо — почти нервно — закурил.       Затягиваясь долгожданным горьким дымом, он слушал рассказ лесников: откуда они ехали и куда направлялись, как обратили внимание на контрастно яркий цвет куртки посреди желтеющей и стремительно опадающей листвы, и как быстро после обнаружения мертвого охотника связались с полицией. Фергюс кивал и хаотично выстреливал вопросами: какая была погода, когда — и кто из работающих на этом участке лесников — был у этого же места в последний раз до появления здесь трупа; как часто на территории резервата — и вообще в штате — дикие животные нападают и загрызают людей, когда такое в последний раз случалось на ближайшем к Сасквоч-Плэйс участке заповедника; какие звери и птицы здесь водятся, и какие из них встречаются особенно часто в месте, где нашли мертвого Ричарда Уолша; как много в начале осени охотников в Юкон-Ривер-Кирк, на кого они в основном охотятся, и какое у большинства из них оружие. Их ответы ни дополняли скупой картины, ни опровергали те немногие сведения, которые у Кобба уже были. Работники службы национальных парков во многом вторили патрульным: насчет времени, стоявшей утром седьмого сентября погоды, способа связи и даже использованной ими формулировки «обглоданное тело». Показания лесников и ребят из офиса шерифа совпадали и с фотографиями. Такая стройность информации утешала крохотного педанта внутри Фергюса, но не вносила особой ясности в дело.       Выкурив сигарету, Кобб стрельнул окурком себе под ноги и, втолкав его в снег, принялся вытаптывать силуэт. Ричард Уолш был найден утром седьмого сентября в овраге в кустарнике. Его тело лежало практически параллельно проселочной дороге, на спине, с раскинутыми в сторону руками, с одной ногой выпрямленной, а второй — подогнутой под первую. На неповрежденной животными одежде — плотных штанах маскировочного окраса и грубых ботинках на толстой рельефной подошве — было незначительное количество листвы и травы, но эти налипшие останки высыхающей к зиме растительности могли попасть туда с равным успехом и во время скатывания со склона, и от дуновения ветра, и с лап угостившихся человеческим мясом животных. Охотничье ружье Ричарда Уолша лежало непосредственно рядом с ним, на совершенно незначительном расстоянии от практически лишившейся кисти правой руки. Оно могло выпасть в промерзшую осенним утром траву при смертельном ранении в грудь, если пуля настигла его именно здесь. А могло быть намеренно брошено рядом с телом после того, как то скатилось по склону и распласталось в кустах. Местоположение ни трупа, ни ружья не говорили в пользу какой-либо из версий, одинаково неплохо подходя сразу к двум.       Фергюс остановился посреди им утрамбованной площадки и оглянулся. Пятеро сопровождавших его мужчин молча наблюдали за его передвижениями, хмуро поглядывая на изображенную в снегу фигуру. Он приехал сюда, потому что таким был его простой и неизменно всегда применимый алгоритм: труп, место преступления, собранные на нем улики, собранные у свидетелей показания, собранные у знакомых и родных мотивы. Так выглядела последовательность действий на этапе первичного сбора информации. Каждое дело об убийстве разительно отличалось от других, но этот паттерн так или иначе при незначительных модификациях всегда был относительно рабочим. Сейчас же ничего из прежде используемого Фергюсу не помогало. Тела здесь давно не было, местность была погребена под толстым слоем снега и изначально — ещё седьмого сентября — совершенно не исследованная, свидетелей — одухотворенных или технических вроде камер наблюдения — найдено не было, мотивы оставались неясными. Что дал ему приезд в это охотничье угодье? Ничего. Кроме промоченных и промерзших до полной потери чувствительности ног.       — Я здесь закончил, — сообщил Фергюс. — Можем возвращаться.       Обратно в Сасквоч-Плэйс они ехали такой же нестройной чередой автомобилей и в тяжело нависшем молчании. Кобб сидел, обвив себя руками и уткнувшись носом в застегнутый воротник куртки, и шевелил пальцами и стопами внутри своих ботинок, безуспешно пытаясь согреться. Он не был привыкшим к таким погодным условиям ни физически, ни морально. Фергюс редко выбирался за пределы родного штата, но если и выезжал, то куда-то значительно южнее, например, в Мексику. Он любил ленивый пляжный отдых, неспешные обеды в ресторане при отеле, где всё, даже пиво, было включено в стоимость, долгие заплывы в холодной глубокой воде затоки, а затем ещё более долгие расслабления в шезлонге под палящим солнцем.       Жена быстро устала от однотипности их отпусков и каждый год предпринимала попытки уговорить Фергюса отправиться в путешествие по Европе или круизный тур в Латинскую Америку. Но он в этом вопросе — как и в бесконечном множестве других, ему всегда хватало удивительной трезвости видеть себя весьма объективно — был непобедимо закостенелым. Фергюс никогда не был человеком излишне активным, он не испытывал знакомого его супруге голода к приключениям и новизне. Ему хватало разного рода потрясений на работе, и за пределами Бюро он предпочитал размеренное спокойствие, лишенное каких-либо эмоциональных всплесков и подвижностей. Жена же, напротив, уставала от монотонности своей работы преподавателем английского языка в младшей школе и жаждала каких-то перемен хотя бы в отпуске.       Это было лишь одно из длинного перечня их несовпадений, с которыми они долго и безрезультатно пытались бороться, а затем не смогли смириться. Их первое и главное непопадание было простым, но основательным: они не подходили друг другу. Когда они встретились, Фергюс уже несколько лет отработал в Криминальном следственном отделе, он успел сжиться со своей профессией и подчинил ей свою жизнь. Он много работал, его график не был стабильным или предсказуемым, его выдергивали из кровати в предрассветный час или задерживали до глубокой ночи, отправляли в командировки и рутинно повторяющиеся учения. Она же была молодой и энергичной выпускницей университета, полной энтузиазма и идей. Её рабочие пять дней в неделю начинались в девять утра и заканчивались около трёх, лишь изредка затягиваясь до четырех или пяти из-за преподавательских собраний и школьных мероприятий. Ей хватало времени и сил развлекаться. А ему по большей части хотелось просто выспаться. Они часто ссорились и даже несколько раз расставались. И Фергюс не понимал, — ни тогда, ни, тем более, сейчас — почему при всех этих исходных данных решил сделать предложение и жениться.       Они не поддерживали друг друга, не понимали и не принимали ни интересов, ни слабостей, не были готовы идти на уступки и жертвы, умели лишь скандалить и никогда — мириться. Она обвиняла Фергюса во всех смертных грехах, а он был повинен лишь в нескольких: неверности и лжи. Женщины встречались Коббу на работе и за её пределами, как коллеги, свидетели, эксперты, случайные соседки в поездах или в барах. Он искал в них то, чего не мог найти — или разжечь — в жене: страсть. И чаще всего находил. Она же увлекала себя участием в разного рода организациях и движениях, в большинстве которых выступала одним из идейных вдохновителей. А затем она сгенерировала самый затратный по времени, труду и деньгам проект — забеременела.       Это, безусловно, случилось максимально не вовремя, — впрочем, Фергюс сомневался, что в их случае вообще могло существовать какое-либо вовремя — но какой-то непродолжительный период они слепо и наивно надеялись, что ребенок изменит всё к лучшему. Не изменил. Теперь у Кобба-старшего было три дня в месяц с Коббом-младшим и обязанность выплачивать кругленькую сумму на его содержание. Чтобы после выплаты алиментов у Фергюса оставалось хоть что-то на проживание, ему пришлось взвалить на себя полторы ставки следователя убойного отдела, и именно поэтому он оказался в этой чертовой аляскинской глуши.       Он вообще многое в своей жизни делал не вовремя, не достаточно — быстро, качественно, ответственно, настойчиво — или не делал вообще, когда следовало, а затем обнаруживал себя в полной заднице. Конкретно в эту — Сасквоч-Плэйс — он загнал себя, похоже, в собственное наказание, и пока не был в состоянии выбраться. Что-то коротко и остро полоснуло в желудке, и Фергюс, поморщившись, судорожно вдохнул. Блэйз Харрингтон отвлекся от дороги и смерил своего пассажира внимательным, пытливым взглядом, но промолчал. Тусклые электронные часы — едва различимые в наполняющем салон солнечном свечении — в потертой серой пластмассе приборной панели Шевроле показывали начало первого. Фергюс был на ногах с самого раннего утра, в Шарлотт — его биологические часы всё ещё были настроены на время восточного побережья — сейчас и вовсе начинало вечереть, а у него ничего, кроме нескольких сигарет, во рту не было. Голод вытеснил из его мыслей бывшую жену и терзания по поводу сына, а вместе с тем и Ричарда Уолша, и Фергюс заговорил:       — Мисс Фицпатрик советовала мне одно кафе… на Кредит-Юнион-Драйв, у почты. Не подскажете, оно открыто сейчас?       Блэйз снова метнул в него непродолжительный взгляд, коротко улыбнулся в усы и ответил:       — Думаю, да. По крайней мере, утром Орла именно туда и направлялась. Проголодались? — Фергюс едва заметно кивнул, но шерифу, похоже, не требовался ответ. Он отвернулся к дороге, продолжая говорить: — Зимой только Орла и держит кафе открытым. Оно такое… Для местных, знаете ли. Нет, я не жалуюсь, моя Орла готовит неплохо и за чистотой следит, но туристы не особо жалуют её заведение.       Он сделал небольшую паузу, выравнивая понесшуюся в заносе задницу его Тахо, и добавил:       — Там тесновато и обставлено всё не так… не так, как в ресторанах для приезжих. Вот, например, как в гостинице у Шейлы. Её ресторан — отличное место. Порой она сама там готовит; её бифштекс с тыквенным пюре это, скажу я Вам, настоящее сокровище!       Живот наполнился режущим спазмом и громким урчанием, и Фергюс поторопился прервать шерифа:       — Беспокоить Мисс Фицпатрик не станем. Думаю, мне отлично подойдет и кафе Орлы, если оно открыто.       Блэйз, коротко оторвав ладони от руля, приподнял и развел их в стороны. Фергюс кивнул этому его молчаливому согласию и с минуту в тишине рассматривал скачущие по лицу шерифа блики, а затем спросил:       — Вы сказали: «моя Орла»? Это Ваша супруга?       — Да. Тридцать два года вместе, — он снова поднял руку и помахал, демонстрируя потускневшее обручальное кольцо, ставшее очевидно большим для его морщинистого пальца. — Тридцать два как душа в душу! А Вы женаты, агент?       — Нет, — с вежливой улыбкой, едва покрывающей его раздражение, ответил Фергюс. — Не женат. Ричард Уолш заходил в кафе к Вашей супруге?       — Вряд ли. Я же говорю: оно не для приезжих, там только местные околачиваются.       — А к мисс Фицпатрик заходил?       — Ну, это Вы у неё и спросите, — он уперся рукой в переброшенный между сидениями потертый подлокотник и, наклонившись к Фергюсу, доверительным тоном сообщил: — Не называйте её «мисс Фицпатрик», она этого не любит.       Кобб повернулся к нему, и на короткое мгновение их взгляды встретились. Выражение лица шерифа было добродушно веселым, он пыхтел и улыбался в собственные усы, но его металлические глаза смотрели холодно и твердо, собранно. Это их свойство несколько не совпадало с поведением Блэйза Харрингтона и как-то неуютно, вязко настораживало.       — Я заметил, — подтвердил Фергюс. — А почему?       Шериф обратил внимание на дорогу, и вместе со зрительным контактом прервалось это мгновенное и невнятное ощущение гулкости двойного дна.       — Сама Шейла не объясняла, но я так себе предполагаю, что скорбит по мужу. Не хочет лишних напоминаний.       — Он умер?       — Да.       — Как и когда?       Блэйз Харрингтон покачал головой, скашивая глаза в зеркало бокового вида, затем на Фергюса и обратно.       — Вот в январе будет два года. Не ищите связи между ним и Ричардом Уолшом, её нет. Колм Фицпатрик погиб в горах при схождении лавины.       — Что он там делал? Катался?       — Охотился.       — Сколько ещё здешних и приезжих охотников погибло за последнее время?       — На что Вы намекаете, агент Кобб? — возмутился шериф. Он резко повернул к Фергюсу голову, а вместе с этим наискосок повернулась и машина. Шевроле с сильной вибрацией, оглушительным скрипом колес и металлическим дребезжанием понесся в рыхлый снег мимо продавленной колеи.       — Я не намекаю. Я задаю прямой вопрос: сколько в округе погибло охотников?       Иногда в его голове что-то щелкало, громко и настойчиво сигнализируя, заставляя его уделять одной из версий больше усилий и внимания, нежели другим. Многие из коллег Фергюса называли это чуйкой или ФДД — федеральским датчиком дерьма, и этот ФДД часто упрощал опытным агентам жизнь. Их наметанный глаз постепенно вырабатывал свойство не замечать шелухи и видеть саму суть расследования, а раз так — существенно ускорял раскрытие дела и избавлял от необходимости предпринимать лишние телодвижения. Сам Кобб вовсе не считался старожилом Криминального отдела, но уже имел на своём счету около десятка успешно доведенных до суда — и до удовлетворяющих обвинение судебных решений — дел, распутанных благодаря срабатыванию чуйки. Впрочем, это был не тот случай. Фергюс прицепился к погибшему супругу Шейлы Фицпатрик скорее от нечего делать, нежели потому что ему и в самом деле померещилась определенная тенденция в смертности охотников. В этом деле об убийстве Ричарда Уолша, казалось, не могла помочь ни чуйка, ни провидение — только добровольное чистосердечное признание. Но — пусть исход был заведомо известным и неутешительным — занять себя в ближайшие несколько дней всё же чем-то требовалось. Среди федералов это называлось «высиживать дело» — создавать видимость усиленной работы пока истекает строк, необходимый для безболезненного закрытия расследования. И Кобб был настроен именно на это.       Блэйз Харрингтон этих рассуждений не знал, а потому заметно занервничал. С минуту он боролся со скользящим в заносе автомобилем и с собой, а затем, одержав победу, хмуро и тихо ответил:       — Я подготовлю для Вас эти материалы.       — Хорошо. Заодно мне нужен список всех четырехсот одиннадцати жителей городка и данные по ним: номера телефонов, адреса, семейные связи, имеют ли обслуживающий сезонных туристов бизнес и нанимают ли на лето приезжих рабочих.