Добро пожаловать в Сасквоч-Плэйс

      От Мёрдока, который ещё дважды безуспешно попытался пробудить в Фергюсе веру в мифических существ, но из которого так и не удалось раздобыть никакой по-настоящему полезной информации, Кобб отправился прямиком к его сестре. Та оказалась такой же высокой, но дородной женщиной с короткими тщательно завитыми волосами и обильно подведенными губами. Мёрдок, назвав её адрес, сказал Коббу, что позвонит сестре и предупредит о приезде; и Бесси — кокетливо представившаяся «просто Бесси, прошу» — в объемной темной шубе, делавшей её саму похожей на сасквоча, ждала агента на подъездной дорожке своего дома.       Она провела его в гостиную, где на обклеенных цветастыми обоями стенах висели оленьи рога и охотничьи ружья с деревянными резными рукоятями, а в углу стояло чучело бобра. Дважды настойчиво предложила кофе и после двух сухих отказов недовольно поджала губы, образовывая на вытянутом лице красный залом. Бесси, которую, к радости Фергюса, не сносило ни в ностальгию, ни в мистику, оказалась не намного полезнее своего брата.       — Я думаю, — постучав острым алым ногтем по подбородку, сказала Бесси. — Что не видела его. Вряд ли. Я всё чаще с дома работаю или в отдельном кабинете в «Аляскиан». Моя работа требует тишины и покоя.       — Ваш брат или ребята, которые работали у Вас в то время, упоминали Ричарда Уолша?       — Та конечно! Когда его нашли, шуму поднялось. Тогда все о нём заговорили.       — Как Вы узнали о случившемся?       — Та как узнала? Как и обо всём мы тут узнаем — кто-то сказал.       — Кто? Когда? Как?       Бесси, весь разговор занимавшая пальцы ритмичным перебиранием кисточек на декоративной подушке, перевела на свою руку удивленный взгляд, будто только сейчас поняла, что делает, и нахмурилась. Так она просидела с минуту, а затем с сомнением выговорила:       — Кажется, впервые я услышала о случившемся в магазине утром, а потом мне брат рассказал, что это, дескать, кто-то из наших постояльцев был. Ну, а ему шериф Харрингтон сказал.       — Как брат Вам об этом рассказал?       — Да как-как? Ну так и сказал, что нашли обглоданное тело туриста, и что судя по документам это был мужчина, снимавший у нас номер. И сказал, что теперь не знает, как поступать с его вещами в комнате.       Кобб прищелкнул языком, и это оторвало взгляд Бесси от её собственных пальцев. Она посмотрела на него вопросительно, он нахмурился ей в ответ. Что-то в постоянстве использования формулировки «обглоданное тело» ему настойчиво не нравилось.       — Когда он это сказал?       — Ну прям тогда.       — Когда тогда?       — Ну утром.       — Какой был день? Какая была погода?       Бесси растерянно округлила глаза и захлопала обильно накрашенными осыпающейся тушью ресницами. С мгновенье она вот так оторопело рассматривала Фергюса, и лишь потом неуверенно ответила:       — Это два месяца назад было, я уж и не помню. Во вторник, наверное. Или среда. Да, точно! В среду, шестого числа. Кажется, было солнечно.       — Шел снег?       — Не припоминаю. А Вы почему спрашиваете?       Фергюс выдержал колкую паузу, внимательно исследуя лицо сестры Мёрдока на предмет происходивших в выражении перемен: попытка удержать вежливую приторную улыбку, растерянность, сомнение, страх. То, что говорила Бесси, не совпадало с тем, что говорили ребята шерифа и сотрудники заповедника, а так — не совпадало и с тем, что было указано в отчете. Всякому отработавшему в сыскном деле больше года, проведшему несколько десятков допросов свидетелей преступлений, вовлекающих кровь, боль и, особенно, смерть, в какой-то момент открывалась закономерность: потрясения от этих происшествий закрепляли в памяти мелкие отвлеченные детали вроде погоды, посторонних звуков, запахов и даже ощущений. Человек, услышавший о том, что кто-то оказался растерзанным живьем — а ведь именно это в сентябре считалось сутью произошедшего — едва ли мог забыть всё о моменте, пробудившем в нём страх или даже отвращение.       И всё же Бесси смогла. Или же — и ФДД Кобба кренил стрелку именно в эту сторону — банально врала. Зачем?       — То есть Вы утверждаете, что о жуткой смерти Ричарда Уолша узнали в среду, шестого сентября 2017 года? Тело погибшего было обнаружено седьмого, но Вы узнали об этом накануне?       Сестра Мёрдока с долю минуты обдумывала услышанное, а затем хлопнула ладонью по подушке и звонко хохотнула.       — Вы правы! Конечно, нет. Седьмого. Это было седьмого. В среду, седьмого. То есть в четверг!       Слушая последовавшую сбивчивую тираду о том, что всё происходило давно и спуталось в её голове, и в очередной раз резко отказываясь от кофе — предложение встряло в разговор особенно не к месту — Фергюс вытянул из кармана телефон и дописал в свои немногочисленные заметки: «Бесси /сестра Мёрдока, «Аляскиан»/??»       А затем спросил:       — У Вас есть список постояльцев с третьего по седьмое сентября?       — Нет.       — Ваш брат сказал, что Вы занимаетесь бронированием номеров через Интернет и по телефону. Но при этом у Вас нет списка постояльцев?       — Да, именно этим я и занимаюсь. Но списков у меня не остается, они все у брата, — Бесси скорбно поджала губы и добавила, понизив тон: — Но у него-то, конечно, вряд ли можно что-то найти. Вы же были там, видели…       Кобб кивнул. Он действительно был и видел, а потому теперь отчетливо понимал, что в ворохе бумаг и пьяном тумане сознания старины Мёрдока было куда больше логичного порядка, чем в обильно накрашенной голове его сестры. Фергюс добавил ещё один вопросительный знак к заметке, спрятал телефон и встал.       Из дома Бесси, испытывая к ней невнятное, бесформенное подозрение, которое всегда рождалось по отношению к тем, кого он подозревал во лжи, Кобб поехал в офис шерифа. Он хотел внести ясность в ту мешанину показаний, которая образовалась после беседы с сестрой Мёрдока: когда и как в «Аляскиан» попала новость о случившемся, какой точно был день, какая именно была погода — хоть что-то задокументированное и неоспоримое. Например, видео.       Но к своему неудовольствию и даже возмущению, в участке Фергюса ждало два разочарования. Во-первых, Блэйза Харрингтона на месте не оказалось. Один из опрошенных с утра патрульных, теперь сидевший за стойкой дежурного, пожал широкими покатыми плечами и сообщил, что у шерифа по субботам был выходной, и потому он уехал домой. Кобб хмыкнул и подумал, что быть шерифом в такой глуши, похоже, было завидной работой: график с девяти до пяти, с понедельника по пятницу. Тут незачем работать сверхурочно, а если и случается какое-то дерьмо, то это забота не шерифа — а присланного федерала.       — Но он оставил Вам это, агент Кобб, — патрульный передал сложенный вдвое желтый стикер с клейким краем. На нём был номер телефона, адрес и приглашение: «Джулеп-Корт, 17. Заезжайте к нам на ужин». Фергюс подумал, что черта с два ещё раз добровольно выберет стряпню Орлы Харрингтон, и спрятал записку в карман. Тот уже казался переполненным: сигареты, флаер с картой, телефон, несколько ключей — от машины и отеля.       — Ладно, — ответил он патрульному. — Тогда вот ещё. Я знаю, что вы занимаетесь видеонаблюдением в здешних заведениях.       Патрульный инстинктивно скосил растерянный взгляд в сторону коридора, ведущего в кабинет шерифа.       — Ну да…       — В отеле «Аляскиан» в том числе?       — Да.       — Мне нужны записи с третьего по седьмое сентября.       Патрульный поднял большую ладонь и задумчиво взъерошил волосы на затылке.       — Я… — он потянулся к стоящему перед ним дисковому телефону, но одернул руку, добавил: — Сейчас. Подождите, — и скрылся за дверью ближайшего кабинета.       Фергюс с минуту переступал с ноги на ногу возле стойки, а потом прошел к небольшой заполненной спертым запахом еды служебной кухне, где утром уже заваривал себе кофе. В двух заставленных разной чистоты и целостности посудой шкафчиках он отыскал себе чашку и взболтнул в кофеварке едва подогреваемую темную жидкость.       За весь день — с самого раннего вылета из Анкориджа — он сделал несколько глотков кофе, проглотил комок макарон с сыром и сточил упаковку крекера, и теперь снова испытывал острый, настойчиво скребущийся в желудке голод и царапающую горло жажду. Кобб с первого дня в Бюро выработал привычку не угощаться ничем во время работы со свидетелями и неизменно ей следовал. Выпадавшие ему напарники и многие встречавшиеся полицейские охотно принимали чай, кофе и закуски, но Фергюс без какой-либо определенной причины всегда отказывался. Он не брезговал и не боялся — наверно, просто искренне не хотел. Зато теперь, после дня в беспрерывной беготне, разговорах и мокрых ботинках, испытывал сильную жажду по чему-то согревающему и ароматному.       Он сделал первый глоток и скривился тому, насколько горьким и остывшим тот оказался, когда в коридоре раздалось:       — Агент Кобб! Агент Кобб, где Вы?       — Тут, — ответил он негромко, отставляя чашку. Патрульный возник в двери кухни с пустыми руками и растерянным выражением. И это стало вторым огорчением Фергюса.       — Записей нет, — сообщил вышибала.       — Как нет?       — Их удалили ещё в сентябре — у нас нет большого сервера, чтобы хранить все данные.       Фергюс шумно выдохнул, а когда с силой вдохнул, едва не захлебнулся собственным раздражением:       — Вы удалили записи, связанные с расследованием убийства, потому что у вас не хватало памяти на компьютере?!       — Ну мы же тогда не знали, что это убийство, — обиженно, будто несправедливо отруганный ребенок, прогундосил патрульный.       Это было последней каплей в отведенном на сегодня терпении Кобба. Он прошипел невнятное ругательство, вертевшееся у него на языке уже полдня, и вышел из кухни, задев плечом патрульного, замешкавшегося в двери. На крыльце участка — снаружи уже стояла непроглядная темнота, наползшая на город менее, чем за час — Фергюс закурил предпоследнюю из оставшихся у него сигарет, и, оставив её дымиться в углу рта, сел в Тойоту. Та завелась с морозным надрывным кашлем и, вибрируя на обледенелой дороге со следами подтеков темного машинного масла, проехала квартал к «Сасквоч-Плэйс-Инн».       Было уже почти шесть, — в Шарлотт наступал поздний вечер, — и Фергюс чувствовал себя физически истощенным и злым. На сегодня с него хватило работы. Он запер входную дверь отеля, поднялся в свой номер, принял долгий, до красноты обжигающий кожу душ и лег спать.