Добро пожаловать в Сасквоч-Плэйс

      Комната была заполнена непроглядной, давящей темнотой. Фергюс открыл глаза и не заметил никакой разницы — чернота оставалась такой же густой. Где он? Кровать ощущалась иначе — ровная и мягкая, без продавленной посередине вмятины; застеленная постелью, совсем незнакомой на ощупь; пахнущая чужим немного пыльным шкафом и хранящая лишь неуловимый химический оттенок средства для стирки. Через окна, выходящие в узкий внутренний дворик многоэтажного кондоминиума, внутрь комнаты не попадал струящийся от соседей свет, а по стенам и потолку не ползли косые отблески фар проезжающих мимо машин. Было тихо: не вздыхал натруженными канатами лифт и не щелкал, будто метроном, проезжая каждый этаж; на остановке ниже по улице не скрипели несмазанные тормоза первого утреннего рейсового автобуса; не было слышно истеричного голоса соседки из квартиры напротив, в неизменном хаосе собирающей детей в школу.       Выходило так, что он не в Шарлотт. Черт, а ведь он малодушно надеялся, что Сасквоч-Плэйс ему приснился!       Фергюс пошарил рукой в черноте и нащупал на прикроватной тумбе свой телефон. Его экран ослепительно вспыхнул, отдавшись резью в глазах. Было начало пятого утра. Но по внутренним часам Кобба, настроенным на Северную Каролину, уже наступило утро.       В это время — восемь с лишним — он обычно приценивался к разным, но всё же похоже серым носкам и торопливо натягивал их, вталкивая в себя остатки яичницы — большую её часть он нерасторопно жевал, щелкая пультом телевизора, заедая тостом и запивая терпким густым кофе, и именно поэтому двадцатью минутами позже собирался уже в спешке. Куртку он надевал в подъезде, наличие ключей, оружия, удостоверения и бумажника в карманах он проверял в лифте, а ширинку на предмет застегнутости — в машине.       Жене, в июле решением суда превратившейся в бывшую, стоило всё же отдать должное. Она была удивительно организованным человеком, и Кобб рядом с ней имел в своей повседневной жизни значительно больше порядка. Она заготавливала еду наперед — в начале недели холодильник был забит стройными шеренгами контейнеров с завтраками и обедами, а в морозилке лежали полуфабрикаты домашнего производства на ужин. В доме никогда не заканчивались туалетная бумага, салфетки, жидкое мыло, сладкая газировка. На тумбе в прихожей никогда не собиралось ненужного дерьма вроде десятков смятых чеков, рекламных листовок, коробков спичек, никому не принадлежащих и нигде не применимых связок странных ключей. Носки не терялись в стирке и из сушилки попадали в бельевой ящик связанными парами.       Фергюс не скучал и не сожалел — скорее, на этом контрасте отчетливее понимал, насколько отвык от сознательного самостоятельного существования за время в отношениях и браке. До встречи с Элисон и того, как они стали жить вместе, Кобб вовсе не был таким же генератором беспорядка. Напротив, сразу после армии и академии ФБР он, казалось, и вовсе страдал обсессивно-компульсивным расстройством: обувь строго по линии и начищена до блеска, на мебели ни пылинки, на застеленной кровати ни складки. Утратив на время необходимость следить за поддержанием порядка, — тот царил вне зависимости от Кобба — теперь он страдал от недостатка самодисциплины и аккуратности.       А потому он часто просыпал, постоянно не рассчитывал время на сборы, был вынужден сокращать своё опоздание превышением скорости и из-за этого несколько раз оказывался остановленным дорожной полицией. Только наличие федеральского жетона уберегало его от штрафов.       Но сейчас, в четыре с лишним часа утра по аляскинскому времени Коббу никуда не нужно было спешить, он мог себе позволить понежиться в постели, вот только спать не хотелось и в туалет действительно нужно было сходить. Он столкнул с себя одеяло, поежился от соприкосновения босых ног с холодным дощатым полом, щелкнул включателем прикроватной лампы и в её слабом свечении отправился в ванную комнату. Умывшись, Фергюс угрюмо просмотрел содержимое своих продуктовых запасов и выбрал банку консервированной пасты. Жестянка была немного смятой и пыльной, обертка с одной стороны была надорванной, но дата обнадеживающе твердила, что до окончания срока годности оставалось ещё три месяца. Одевшись и вооружившись этим своеобразным завтраком, Кобб подхватил из дорожной сумки свой ноутбук, а с тумбы — телефон, и со всем этим в руках спустился в фойе. Свет в коридорах и на лестнице приветливо включался, реагируя на движение и выталкивая гнетущую черноту наружу, за окна.       В фойе Фергюс в первую очередь обогнул стойку рецепции, сгрузив на неё, будто на стол, свои вещи, и остановился перед этажеркой. Накануне утром здесь он видел кофеварку — сейчас та была пустой и, похоже выключенной — и теперь планировал заварить себе настоящего горячего крепкого кофе. Ему потребовалось несколько минут, чтобы разобраться с тем, куда следовало засыпать сам кофе, и как наполнить емкость водой; и ещё столько же времени, чтобы убедиться, что в самом фойе — ни у этажерки, ни у дивана, ни за стойкой администратора — не было источника питьевой воды и самих зерен, целых или уже перемолотых.       На их поиски он отправился в сторону ресторана. К тому — согласно вывеске «Ресторан и бар», выжженной на грубо отделанной доске — вела дверь рядом с лестницей. За ней, плотно прикрытой, но не запертой, Фергюса встретил погруженный в кромешную темноту наполненный эхом запустения зал. Кобб зажег фонарик на телефоне, и его слабый луч смог выхватить только торчащие вверх ножки стульев, поднятых на ближайший ко входу стол. В поисках включателя света Фергюс прошелся вдоль стен, и в какой-то момент заметил, что несознательно старался создавать вокруг себя как можно больше шума. Он громко ступал, шаркал ногами, покашливал, прочищая горло, невнятно что-то мычал себе под нос и протяжно вздыхал. Никогда прежде Кобб не проявлял страха темноты или одиночества, не боялся ни замкнутых пространств, ни пустынных площадей, но что-то в затаившемся на зиму отеле неприятно покалывало беспокойством. Фергюс не мог отделаться от мысли, что из-за каждого неосвещенного угла, из каждой запертой комнаты, из-за каждой служебной двери за ним наблюдал кто-то. Или что-то. Он ощущал себя стесненно, будто не должен был здесь находиться, будто ему никто не разрешал нарушать уединение «Сасквоч-Плэйс-Инн».       — Ну что за дерьмо? — Возмутился вслух Кобб и хохотнул. Славно, теперь он ещё и сам с собой разговаривал.       Наконец, отыскав рубильник, он осветил зал ресторана. Тот оказался длинной комнатой с окрашенными в темный цвет стенами и закрытыми ставнями большими окнами. Пол был дощатым, мебель — массивной и грубой; зеркальные полки за барной стойкой без строя бутылок алкоголя казались серым калейдоскопом, а в конце зала виднелась ведущая на открытую кухню ниша. За ней было темно, лишь в металлических поверхностях оборудования отражались блики.       Кобб испытал своё везение за барной стойкой, но там в кранах у раковины не оказалось воды — в ответ на проворачивание ручки они отдались лишь сухим свистом; и нигде не было видно кофе. Он отправился на кухню. Безуспешно пройдясь между громадными плитами и нависшими над ними полыми куполами вытяжек, заглянув на полки с пирамидами алюминиевых мисок, сковородками и стопками разделочных досок, Фергюс по очереди заглянул в две ведущие из кухни двери. За первой оказалась тесная полоска пола между двумя большими раковинами с уныло повисшими шлангами кранов — в которых была вода — и высокими стеллажами, загруженными столовой посудой. За второй, к радости Кобба, была кладовка. На полках вдоль стен растянулись ряды картонных коробок с этикетками, кривыми черно-фломастерными надписями или и вовсе без них. Перед одной из них на самом краю стоял вскрытый пакет молотого кофе.       — Ну привет, — сказал ему Фергюс.       Отыскав всё необходимое и раздобыв тарелку и вилку, он вернулся в фойе. Свет на кухне и ресторане он оставил включенным, обосновав это себе тем, что руки были заняты, но одновременно понимая, какое это нелепое ребячество. Черт побери, ему было почти полных четыре десятка лет, а он трусливо оставлял за запертой дверью горящими лампочки, будто из темноты там могло родиться какое-то чудовище. В такую чепуху он не верил даже в детстве. И всё же здесь не мог отделаться от этого горького, вызывающего у него стыд перед самим собой чувства необъяснимой настороженности.       Мысль о чудовище зацепилась за что-то в его сознании, и Кобб всё не мог понять почему, пока не вернулся к кофеварке и не заметил всех расставленных на полках этажерки рекламных проспектов. Каждый третий так или иначе упоминал сасквоча: «Экскурсии по тропам снежного человека», «Опушка деревьев снежного человека», «Ночная охота на сасквоча», «Музей находок следов существования снежного человека». Это слово преследовало Кобба и накануне — в разговоре со стариной Мёрдоком.       Фергюсу стало любопытно, о чем именно толковал старый пьяница и трубили листовки активностей для приезжих. Оставив кофеварку утробно урчать и распространять по фойе обволакивающий бодрящий запах, он подхватил свой ноутбук и полулежа развалился на морщинистом диване.       Запрос «сасквоч» в поисковике выдал 16 миллионов результатов, первыми из которых были несколько однотипных картинок, несколько видео и ссылка на энциклопедическую статью. Изображения были, будто вольные копии, удивительно похожи друг на друга. Большая часть были очевидными рисунками, неумелой компьютерной графикой или плохим костюмированным представлением. На них что-то похожее одновременно на большую гориллу и медведя, но прямостоящее и имеющее человекоподобные черты лица шагало через густой лес. Другие картинки были фотографиями разного рода памятников и статуэток, изображающих то же существо. Кобб хмыкнул. Удивительно, сколько идиотов было в Штатах, готовых проделать путь до самого Сасквоч-Плэйс и расстаться здесь со своими деньгами ради таких сомнительных развлечений.       Фергюс вписал в строку поиска «Сасквоч-Плэйс, Аляска, снежный человек». И первыми тремя отобразившимися ссылками оказались сайт музея снежного человека; сайт местной компании, предлагающей туры в поисках следов сасквоча; и какая-то, вероятно, разработанная той же компанией карта, согласно краткому описанию вмещающая все основные достопримечательности, связанные со снежным человеком, в округе. В свои заметки в телефоне Кобб добавил запись «Ричард Уолш — сасквоч?». Ему нужно было выяснить, интересовался ли погибший этими сказками, а так — появлялся ли в музее и пользовался ли услугами туристических компаний. Раз видео из отеля «Аляскиан» отсутствовало, была надежда на камеры наблюдения музея, сведения организаторов туров или других участников туристической группы, если Ричарда Уолша привлекала эта тема. Для безболезненного слития дела требовались хоть какие-то поддающиеся подшиванию в дело наработки: кто и когда видел Ричарда Уолша в живых последним, как он проводил дни в Сасквоч-Плэйс, чем занимался накануне своей смерти.       Сверившись с часами — девять утра в Шарлотт — Кобб вместе с ноутбуком поднялся и отправился за стойку администратора. Он снял трубку стационарного телефона с затертыми кнопками — злорадно удивившись, что тот не дисковый и работает — и набрал номер вдовы. Та долго не отвечала, а когда наконец приняла звонок, голос звучал раздраженно:       — Да?!       — Доброго утра, миссис Уолш. Это специальный агент Кобб.       Её тон сразу смягчился.       — Ах, да-да. Здравствуйте. Вы что-то узнали?       — Пока нет, мэм. Но мне нужно задать Вам несколько вопросов.       — Ладно.       — Скажите, Ваш супруг верил в что-нибудь сверхъестественное? Увлекался какими-то мистическими существами или?..       Мэдлин Уолш вдруг снова обозлилась, резко прервав Фергюса на полуслове, и выпалила:       — Ради всего святого! И Вы туда же? Этот мир, похоже, в самом деле сошел с ума!       Кобб недовольно поморщился оглушающему истеричному воплю и холодно проговорил:       — О чем это Вы?       — Я получила уже десяток писем о том, что мой муж стал жертвой этого черт-пойми-чего, и что я обязана отдать его тело на исследование в какую-то их частную исследовательскую лабораторию уверовавших в снежного человека. А теперь ещё и ФБР о том же?!       — Нет, мэм. Мне нужно знать, интересовался ли Ваш муж подобным, чтобы понимать, тратить ли мне время на опрос… — отчеканил он, прижал трубку плечом и торопливо вбил в поисковик «Сасквоч-Плэйс, Аляска, туры, снежный человек». — По меньшей мере полсотни местных организаторов экспедиций по следам снежного человека и десяток тематических заведений. Или Вашего мужа там и быть не могло.       Эмоциональные качели вдовы Уолш прошли полный круг и вернулись к вежливой сдержанности:       — Простите… Я не знаю. Я… — Она протяжно горько вздохнула, и по звучанию её дрогнувшего голоса Фергюс понял, что она заплакала. — Рикки был адекватным взрослым мужчиной. Я никогда не замечала за ним склонности к чему-то… такому. Но, знаете, он ведь был заядлым охотником. А у охотников есть все эти байки и ритуалы… Я и не уверена вовсе: он шутил, просто соблюдал традиции или и в самом деле верил.       — О каких байках и ритуалах идет речь?       — Да ну всякое… Не стрелять по сидящей или плавающей дичи, положить веточку на убитое животное, не переступать через добычу…       — Ясно-ясно, — прервал Фергюс затянувшуюся глухую из-за сдерживаемых рыданий тираду. Охотничьи обычаи к делу не относились. Из предыдущих разговоров с Мэдлин Уолш он знал, что согласно самому Ричарду никакой определенной причины выбора городка Сасквоч-Плэйс у него не было. Уолш успел побывать во многих местах на Аляске, и выбор каждого из них был обусловлен в первую очередь наличием богатых и разрешенных охотничьих угодий. Здесь такие имелись. Ну, а то, что в добавок здесь промышляли местными легендами, могло быть убитому безразличным.       И всё же Кобб решил немного об это разузнать. В конечном итоге, чем ещё ему заниматься в отсутствие каких-либо других развлечений?