Добро пожаловать в Сасквоч-Плэйс

      Добравшись обратно до оставленной на обочине машины, первым делом Фергюс Кобб завел двигатель, включил обогреватель и закурил. В горле засаднило и заболело в затылке, и он строго себе напомнил об утренней установке курить меньше.       За свою жизнь он пытался бросить несколько раз, ещё чаще обещал себе попытаться, но в конечном итоге, конечно, оказывался безвольным рабом никотина. Он не был уверен, что на самом деле любил этот горький вкус или ощущение клубящегося в легких дыма. Прежде всего, наверное, сигареты были своеобразным пропуском, признаком принадлежности к определенному кругу. В собирающихся у места преступления кучек полицейских и экспертов, в наводняющих курилку у здания отделения Федерального бюро группах образовывались свои экосистемы, в которых можно было завести полезные знакомства и раздобыть важную информацию. И, конечно, необходимость отойти, чтобы подымить наедине, была отличным способом перевести дух и собраться с мыслями.       Проходя ежегодное обязательное медицинское обследование, Фергюс каждый раз с каким-то нездоровым азартом ждал, что услышит от врачей что-то тревожное о необходимости избавиться от пагубной привычки из-за серьезного воспалительного процесса или и вовсе подозрения на рак, но каждый раз результаты были удовлетворительными. И Кобб с облегчением, выходя из офиса доктора, поджигал сигаретку.       Вначале отношений и даже в первое время в браке с Элисон он избегал приносить на своей одежде и руках табачный запах и, прежде чем войти в дом, жевал ментоловую жвачку. Но по тому, как он постепенно перестал об этом париться, а со временем и вовсе в отсутствие сына дома порой начал позволять себе курить в приоткрытое окно кухни, можно было отследить линию упадка их отношений. Сначала он пытался провернуть преступление незаметно для жены, потом перестал наглухо закрывать за собой двери и проветривать комнату, но извинялся, если оказывался пойманным с поличным, а затем и вовсе стал будто нарочно нарываться, стремясь распалить ссору до пика её возможностей.       Теперь, когда они развелись, Фергюс объяснял себе это тем, что подсознательно понимал неизбежность — и даже необходимость — разрыва, и тем самым его ускорял.       Метнув окурок в щель опущенного стекла, Кобб двинул рукоять ручника вниз, выжал сцепление, воткнул рычаг коробки в первую передачу и плавно нажал на газ. Стрелка исправного тахометра взметнулась к двум тысячам оборотов, но машина не сдвинулась с места. Фергюс хмыкнул, переключил на нейтральную, затем снова — первую, вдавил педаль газа чуть сильнее, быстрее отпуская сцепление, но Тундра даже не дернулась. Может быть, подумал он, уперся мордой или колесом во что-то под снегом, и переключил на заднюю передачу. Снова сработал педалями чуть резче, но пикап сначала взревел двигателем, затем закашлялся и заглох.       — За-ме-ча-тель-но! — отчетливо и громко проговорил Фергюс. Сломаться на чужой старой машине посреди снежных сугробов Аляски вдалеке от населенного пункта и без мобильной связи — именно таким он всегда представлял идеальный отдых холостяка. Идти пешком обратно до города ему не улыбалось, слишком холодно было снаружи и слишком много он в последние дни слышал о диких хищниках. Оставаться на месте, конечно, тоже не было разумно. Вероятность того, что сегодня до наступления темноты по дороге проедет кто-нибудь ещё, стремилась к нулевой отметке. Кобб недовольно щелкнул языком и оглянулся.       Рядом никого, конечно, не было. Мэтью развернулся и умчал свой снегоход обратно в густую тайгу, едва Кобб успел с него сойти. До домиков службы охраны заповедника было не меньше трех километров, и чтобы пройти их, едва не по пояс увязая в снегу, потребуется несколько часов. Фергюс покачал головой, разминая шею, и снова повернул ключ зажигания.       Он предпринял несколько десятков попыток сдвинуть Тундру с места — безуспешно. Тогда вышел и поднял тяжелый капот. Часть металла — на радиаторной решетке и самом капоте была обжигающе холодной, едва не отдирающей от пальцев кожу. Ближе к двигателю тот был уже нестерпимо горячим. Фергюс какое-то время рассматривал внутреннее устройство пикапа, а потом обозлился сам на себя. Вот долбанный придурок, черта с два ты в этом смыслишь! Он отпустил капот, и тот с грохотом, отдавшимся эхом от деревьев, захлопнулся. Кобб обошел вокруг пикапа два круга, заглядывая под днище и рассматривая колеса, расталкивая ботинком снег — вдруг под ним лед, на котором пикап гребется вхолостую. Полчаса спустя, так и не найдя доступной его примитивному пониманию строения автомобиля неполадки, он решил всё-таки идти обратно к лесникам.       Необходимость этого была тревожно неприятной, но альтернативы он не видел. Сверившись с телефоном, который превратился в электронный блокнот, карманные часы и фонарик, утратив все остальные полезные функции, Фергюс повыше застегнул молнию на куртке, натянул капюшон, проверил наличие на поясе пистолета, и спустился с шоссе в лес. Было десять часов утра, а солнце уже висело точно в зените. Под его прямыми лучами снег мерцал хрустальными переливами, аж резало в глазах. Кобб держался ровно посередине колеи, с каждым шагом с трудом высвобождая провалившуюся щиколотку и перенося её вперед, чтобы снова окунуться в белоснежное морозное море.       Лес вокруг был по-зимнему тихим. Не было слышно пения птиц или шелестения листвы, только характерный хвойный шум и приглушенные скрипящие вздохи высоких сосновых стволов. Может быть, в другой день при других обстоятельствах Фергюс мог бы поискать в окружающей обстановке красоту и умиротворение, но сейчас только плотно сжимал зубы, вдыхая царапающий воздух носом, и злился. А ещё — хоть отказывался себе в этом признаваться — насторожено прислушивался к хрусту снега под собственными ногами и шороху куртки, пытаясь отделить от них дорисовываемый его воображением волчий вой.       Дорога давалась ему непросто. Стопы быстро замерзли и онемели, лодыжки сводило болезненными судорогами. Холод пробирался под одежду, и Фергюс тщетно пытался бороться с охватывающей его дрожью. В груди остро жгло, а вскоре начало и требовательно колоть в боку. Спустя два часа, наконец различив впереди себя очертания знакомых строений, Кобб совершенно выбился из сил. Когда ему навстречу из дома вышел удивленный Мэтью, Фергюс смог только хрипло выговорить:       — Что-то с машиной…       Внимательно выслушав короткий пересказ неурядиц Тойоты Тундры, лесники позвонили в город автомеханику с волонтерской пожарной станции и предложили Фергюсу кружку горячего травяного чая. На поверхности темной жидкости плавало несколько полупрозрачных цветочных лепестков, больше похожих на отломанные крылья мух, а запах походил на жженую кору дерева. Кобб принял чашку, обхватил её ладонями, согреваясь, но пить не стал.       Мастера долго ждать не пришлось. Тот оказался приземистым мужчиной средних лет с хмурым темным взглядом, приехавшим на фургоне в компании неспокойно выглядывающей из окна овчарки. Он коротко потребовал у Фергюса ключи и прыгнул в пикап, завел его и безрезультатно попробовал съехать с места, затем заглянул под капот и минут пятнадцать там всё основательно осматривал, потом обошел машину, постукивая носком грубых сапог по колесам, и наконец гнусаво изрек:       — Колодки примерзли. Не надо на ручник ставить.       С собой у него не оказалось специальной жидкости, потому привезший Кобба офицер заповедника Мэтью снова на снегоходе двинулся обратно в лес, а спустя двадцать минут вернулся с двумя наполненными кипятком термосами. Наблюдая за тем, как механик обливал парующей жидкостью обледеневшие тормоза, Фергюс не мог отделаться от горького ощущения, что абсолютно всё в Сасквоч-Плэйс было против него. По безотказно действующему здесь закону подлости подобное не случилось в городе накануне, ночью или этим утром, хотя он постоянно по намертво въевшейся в него привычке поднимал рычаг ручного тормоза.       Это место достало его уже основательно, а ведь прошли всего лишь сутки.       Поблагодарив лесников и механика за помощь, Фергюс медленно и осторожно — сейчас он бы не удивился, если бы его и вовсе снесло в кювет и засыпало сугробом — развернулся и направился в город. Далее по плану был визит к Мёрдоку, но прежде Кобб остро нуждался в горячей пище. А потому вернулся в отель, вскрыл банку томатного супа, оказавшегося настолько пряным, что на висках выступила испарина, и едва не закипятив его в микроволновке, торопливо съел. Фергюс планировал заварить себе чашку чая и только после этого снова втиснуться в промокшие холодные ботинки, он как раз спустился в фойе гостиницы, когда за стеклом входной двери увидел силуэт. При ближнем рассмотрении тот оказался стариной Мёрдоком. Выглядел он заметно более трезвым и собранным, хотя его темная парка с облезлым мехом на капюшоне выглядела такой же старой и заношенной, как и давешний халат.       — Вы вчера просили… — проговорил хозяин «Аляскиена», протягивая прозрачный файл с бумагами. — Ну, список постояльцев и тех парней, которые работали в сентябре. Так вот я и…       Его прервал отдаленный зычный голос, крикнувший:       — Эй, старина!       Мёрдок повернул голову, вскинул руку и махнул ею в ответ. Здесь все всех знали, напомнил себе Фергюс, и слухи расходились очень быстро. Накануне он не оставлял Мёрдоку своего адреса, намереваясь самому к нему заехать, но тот без проблем его нашел. Кроме того, где остановился федерал и на чьей машине он ездил, вероятно, всем было известно, что он покупал, с кем и о чем разговаривал, куда ездил и что с ним там происходило. После большого города, где каждому было совершенно наплевать на остальных, такая теснота и осведомленность ощущались для Кобба возмутительными.       — Зайдете? — предложил он, отступая в сторону. Ему хотелось повторить некоторые из вчерашних вопросов в надежде, что теперь вместо ностальгической или мистической чуши получит чуть более вразумительные ответы.