Добро пожаловать в Сасквоч-Плэйс

      Дожидаясь Блэйза Харрингтона, Фергюс позволил себе пройтись по дому. Он заглянул в гостиную и кабинет, только чтобы удостовериться, что там никого нет, но сосредоточил свой интерес на комнатах второго этажа, где тоже царил беспорядок. Спальня со скомканной постелью на кровати, смятый пододеяльник слез с угла матраца; примыкающая к ней ванная комната с густо затянувшимися белесым налетом кранами и черными пятнами плесени в стыках кафельной плитки; своеобразная библиотека, в которой многие полки пустели, покрытые толстым слоем пыли, а книги кипами лежали на полу или на стоящих у стены стульях. Здесь Фергюс заметил не припорошенную серым забвением резную деревянную шкатулку.       Внутри оказалась бережно перевязанная лентой стопка писем в конвертах и без и несколько фотографий. Верхняя была черно-белой с фигурными краями. На ней была изображена молодая индианка в длинной белой рубахе, повисшей на ней ниже колен. Она стояла на грубо сбитой деревянной лестнице и держала у рта надкушенное яблоко. Индианка не улыбалась, но счастливо щурилась. На обратной стороне фотокарточки от руки выгоревшей пастой было написано:       «Наши сердца никому не разъединить.       Помни меня.       Твоя навеки В.»       Все остальные снимки изображали ту же девушку, некоторые из них были подписаны только датой, — 1975, 1977, 1981 — на других были короткие любовные записки. Похоже, эта деревянная шкатулка вмещала в себе воспоминания старины Мёрдока о местной девушке, о влюбленности в которую он рассказывал двумя днями ранее. Фергюс с навеянной смертью Мёрдока грустью задумался, потому ли тот остался таким одиноким и несчастным до конца своих проспиртованных дней, что ему не выпало быть вместе с возлюбленной. Сам Кобб в такую одну-единственную настоящую любовь не верил, — как, впрочем, и в безоговорочную, безвозмездную любовь вообще — но пересматривая волнительно написанные от руки письма сорокалетней давности был готов усомниться в собственной правоте.       Когда приехали шериф и двое его ребят, Фергюс спустился, чтобы открыть им входную дверь. Какое-то время, примостившись в углу коридора, он молча наблюдал за действиями полицейских и не мог отделаться от мысли, что и это всё ему снится в плохом сне так же, как приснился сасквоч. Одного из патрульных стошнило, и он выбежал на веранду. Второй ходил следом за Харрингтоном и только то и делал, что вместо него набирал номера и передавал трубку шерифу, чтобы тот связался с похоронным бюро и вызвал их фургон, чтобы вывезти тело. Вдвоем они бесцельно бродили по дому будто лунатики, даже не задаваясь вопросом, что на самом деле произошло. Кобб сдерживался от замечаний, ведь это не входило в сферу его полномочий, и вскоре решил уехать.       Головная боль и кашель взяли своё, на обратном пути в отель Фергюс чувствовал себя крайне погано. Сосредоточиться на ведении машины было тяжело, от повысившейся температуры его ознобило и подташнивало. Он мечтал поскорее занять горизонтальное положение, но к своему крайнему огорчению и резко вспыхнувшему агрессивному недовольству обнаружил дверь своего номера распахнутой и подпертой кипой постельного белья, лежащей прямо на полу. Фергюс вошел в комнату.       Кровать, на которой он спал и которую оставил в не заправленном бардаке, теперь была тщательно застелена. Пижама, которая оставалась валяться на подушке, тщательно сложенной лежала на соседней кровати, используемой как шкаф для вещей, бумаг и ноутбука. Кобб пробежался по ним и по завешенной материалами шторе взглядом. Он очень не любил, когда в бумаги без его ведома лезли даже присоединенные к расследованию коллеги, и уж тем более, когда это делали посторонние люди. Даже если это была Шейла.       Она, услышав его появление, вышла из ванной с опустевшими баночками из-под шампуня и яркими резиновыми перчатками в руках.       — Вы рано, — сообщила она таким тоном, будто ставила ему это в вину, и Фергюс резко выпалил:       — Уходите. И не нужно здесь убираться.       Вдова вскинула брови, затем перевела растерянный взгляд с Кобба на кровати и — чертова проницательная мулатка — сказала:       — Я не трогала Ваши вещи.       — Это конфиденциальное федеральное расследование!       Она недовольно поджала губы.       — Ну раз так — в шкафу есть сейф.       И, пройдя мимо него, демонстративно отводя взгляд, она подняла кучу грязной постели и пошла вниз по коридору в сторону лестницы. Ничем не удерживаемая дверь с номером 416 стала плавно закрываться. Кобб выругался себе под нос. На второй кровати и письменном столе все действительно выглядело не тронутым. Поверх отданных самой же мисс Фицпатрик списков её сентябрьских постояльцев остались лежать несколько скомканных бумажных салфеток. В пелене усталости и припадка гнева стало прогрызать просветы сожаление.       Фергюс шагнул за порог, придерживая дверь.       — Шейла! — бросил он ей в стремительно удаляющуюся узкую спину. Пышные шоколадные волосы вздрогнули, и она обернулась. — Простите. Я не хотел Вам нагрубить.       Она вздохнула и растерянным взглядом поискала у себя под ногами подсказку, а затем коротко приподняла губы в полуулыбке.       — Хотите, я сварю Вам куриный бульон? — предложила она, и Кобб с готовностью кивнул. Он очень хотел. В первую очередь, сгладить этот неприятный инцидент.       Вернувшись в номер, он занял себя Ричардом Уолшем и Джуэл Лэнг. Он лег поперек кровати, подсунул себе под голову несколько подушек и стал мысленно проводить параллели между делами о двух схожих смертях. Для того, чтобы провести эксгумацию тела Лэнг не было достаточных оснований, а потому версия о том, что девушка была сначала убита, а затем брошена на растерзание лесной живности, была только грубым допущением.       Из достоверно схожего в двух случаях было место нахождения тел — всего в десяти километрах друг от друга, и время дня — ранее утро. Джуэл погибла в июле, Ричард в сентябре. Оба были приезжими.       Случаю с Лэнг предшествовал длительный кризис. Городок пришел в упадок после завершения золотой лихорадки, затем ненадолго воспрянул во время строительства нефтепровода, но затем снова провалился в безденежье. Местные бизнесы, открывшиеся для обслуживания работников, закрывались. Именно смерть Джуэл обратила внимание на Сасквоч-Плэйс как на потенциально туристический пункт предназначения. Толчком, приведшим в город столпотворения мистификаторов, а за ними и любителей горного отдыха и охотников, стало появившееся в 1985-м видео. Которое, по словам куратора музея Стэнли, какое-то время активно крутили и обсуждали по национальному телевиденью. Тогда и ещё в девяностых сюда съезжались съемочные группы для работы над документальными расследованиями. Некоторые из них касались самого видео с сасквочем, некоторые — исключительно смерти Джуэл Лэнг, а некоторые — всей картины в общем.       Сасквоч-Плэйс купался в своём сезонном богатстве, и в 2014 достиг пика — сорок две тысячи туристов за лето. Но это было три года назад, а сейчас Кобб замечал не только закрытые на зиму заведения, но и пустующие помещения в центре города, ещё хранящие свежие следы недавно висевших над ними вывесок. Точных данных Кобб пока не имел, но мог предположить, что после стремительного роста популярности сфера обслуживания в городке выросла, как на дрожжах, но оказалась не востребованной, поскольку после 2014 последовал закономерный спад. Поток туристов не иссяк полностью, — и даже не в половину — но широкого предложения отелей, ресторанов и магазинов оказалось намного больше, чем объективного спроса.       И тогда-то очень вовремя история нападения сасквоча повторилась. Того же фурора, что в 82-м, на телевидении эта новость не произвела, но времена сменились. В Интернете на тематических сайтах только о возвращении снежного человека и говорили.       Улик ни в деле Лэнг, ни даже в деле Уолша у Фергюса не было, но имелось видео, которое вполне могло быть продуктом тех же перепачканных в крови рук.       Кобб подтянул к себе ноутбук и запустил отданный ему Перегрином Стэнли диск. Открывшийся ролик длился, судя по цифрам в углу окна проигрывателя, сорок секунд, и начался с неприятного треска и шороха, который часто возникал в телефонной трубке, когда её передавали из рук в руки. Картинка была невнятной. Первые семь секунд это было лишь сотрясающееся размытое нечто, будто камеру переворачивали, а затем в подрагивающем кадре возник лес. Высокие зеленые деревья, сырая земля, покрытая рыхлым мхом и несмело пробивающейся травой. Съемка велась из самой гущи, и пока оператор не стал с характерным зуму объектива шорохом приближать картинку, Фергюс не понимал, в каком направлении смотреть. Но затем между деревьев появился просвет, в котором виднелась каменистая опушка или и вовсе берег какой-то горной реки. Картинка стремительно теряла четкость и дрожание рук оператора с её приближением усиливалось, но в сфокусированном просвете произошло отчетливое шевеление. Раздался судорожный вдох снимавшего, и Кобб различил высокий темный силуэт. Тот шел по-человечески прямо, но был покрыт густой черной шерстью. Существо было повернуто мощной спиной к камере и отдалялось, легко переступая внушительных размеров валуны, которые ему едва доставали до колена. Крупные руки свисали низко, как у шимпанзе и голова казалась очень большой, но словно немного приплюснутой сверху. Не останавливаясь, фигура коротко обернулась поверх плеча, словно заметила издалека снимающего человека, затем отвернулась и через несколько шагов скрылась из виду.       — Срань господня! — ошарашено прохрипел оператор, картинка снова задрожала и сменилась темным экраном.       Фергюс сглотнул вставший поперек горла ком. Его давил кашель, и где-то на задворках рационального тревожно скреблось эхо сна. То, что он видел эту же тварь в своём сне прежде, чем посмотрел видео, отдалось в сердце несколькими неспокойно гулкими ударами. Полная ерунда, конечно, заверил себя Кобб, но зачем-то оглянулся на окно.       За тем был ясный морозный день.