Добро пожаловать в Сасквоч-Плэйс

      Постепенно в коротком световом дне организм Фергюса начал перестраиваться на новый часовой пояс, и во вторник он проснулся в семь по местному времени. Внизу ему встретился шериф, хлопнувший дверью ресторана и шагнувший в фойе, как раз когда Кобб переступил последние ступеньки.       — О, доброго утречка! — бодро проговорил Блэйз Харрингтон, улыбаясь. — Как Ваше самочувствие?       — Жить буду.       Шериф колким серым взглядом скатился по фигуре Фергюса и пошевелил усами, похоже, прицениваясь к внешним признакам состояния его здоровья, а затем снова растянул губы и спросил:       — Могу Вам быть чем-нибудь полезен?       — Нет, пока ничем.       Вообще ничем.       — Завтра будем хоронить старину Мёрдока. Присоединитесь? — и опережая отказ, который Кобб ещё не успел выговорить, но уже отчетливо отразил в выражении своего лица, шериф поспешил добавить: — Так-то получается, что Вы были последним, с кем он общался. И Вы-то его и нашли. Приходите провести его в последний путь, так будет правильно. Служба пройдет в церкви в одиннадцать.       Уклончиво поблагодарив и выпроводив его, Фергюс ещё какое-то время постоял в фойе. Как же отвратительно сильно ему здесь не нравилось. Он уже едва находил в себе силы не давать выхода той ярости, в которую приходил каждый раз, как его тесный социопатический мирок оказывался вывернутым наизнанку этим городишком. Его бесили невидимые для него, но чутко следящие за ним люди, среди которых новости распространялись так быстро, будто они имели коллективный разум. Его бесил Блэйз Харрингтон, недоступный и медлительный, когда оказывался нужным, но вездесущий и разговорчивый, когда его компания не требовалась. Что он вообще здесь делал в такую рань?       Когда, перегорев этим маленьким пожаром злости, Кобб вошел в ресторан, до него донесся недовольный голос Шейлы Фицпатрик:       — Харрингтон, убирайтесь. Сколько можно!       — Сколько можно что? — переспросил Фергюс, обойдя бар и рассмотрев вдову у плиты. Она вскинула на него взгляд из-под нахмуренных бровей.       — А, это Вы. Слава Богу, — сказала она, но осталась такой же напряженной.       — Что-то случилось?       Но она лишь молча мотнула головой. Новый день ознаменовался новым свитером и разноцветным платком, повязанным вокруг головы. Это было первое рукотворное проявление её женственности, и в Коббе затеплилась слабая надежда.       — Вы прекрасно выглядите, — сказал он, занимая уже ставшее привычным место у ниши.       — А Вы не очень, — парировала Шейла. Фергюс коротко хмыкнул и уже собирался съязвить, неужели он нравился ей больше со щетиной, но она продолжила: — Честно. Выглядите жутко больным.       — Странно. Шериф только что отметил мой здоровый румянец.       Пухлые губы Фицпатрик растянулись и оголили стройную линию белоснежных зубов, на медовых щеках двумя неглубокими скобками проступили умилительные морщинки.       — И даже не обозвал Вас ирландцем? Странно, — подхватила она и так же резко, как просияла, снова посерьезнела. — Уезжайте, агент Кобб.       — Почему это?       — Всё потому же. В городе из медиков только стоматолог и бестолковый фельдшер при пожарной станции. А Вам нужна помощь.       Фергюс не смог сдержаться и хохотнул. Слабая надежда стремительно переродилась в положительный прогноз. Проявляемая забота — это он знал не столько с лекций по психологии, сколько из собственного опыта — была первой проявляемой составляющей симпатии. Важно было не дать заботе сгуститься до жалости, но на самом деле Кобб вовсе не ощущал себя настолько больным, чтобы этого опасаться.       — Как только закончу расследование, — твердо сказал он. Решительность в его тоне черпалась из понимания того, что скоро наступала пятница, которую он определил для себя крайним сроком, и если за два оставшихся дня ничего основательного не прояснится, он уберется отсюда к черту.       Шейла сделала короткий вдох, будто собиралась что-то сказать, но передумала и только молча заглянула Фергюсу в лицо каким-то горьким взглядом. При всех просторах штата эта аляскинская дыра была тесной для таких красоты и ума. Кобб задумался, почему Фицпатрик решила здесь остаться. Пусть в пятнадцать она не имела власти над тем, какие решения принимали её родители, но после — особенно овдовев — могла выбрать себе любое другое место для жизни и развития. Он сомневался, что сама лишь гостиница была достаточно весомым аргументом, чтобы увядать в Сасквоч-Плэйс в одиночестве. А впрочем сила привычки, подпитанная страхом неудач и человеческой тайной страстью к страданиям, имела поразительное свойство примирять с самым жутким внешним и внутренним дискомфортом.       В их обоюдной задумчивости начала затягиваться глухая пауза, и Фергюс поспешил её прервать:       — Вы хорошо знаете округу?       — А что?       Он вытянул из заднего кармана джинсов вчера засунутую туда карту достопримечательностей и объяснил, куда хотел бы попасть. Шейла проследила за указанными его пальцем точками и кивнула.       — Я знаю эти места, но сейчас туда лучше идти с опытным гидом. Кроме того, в эту пору на машине не добраться — нужен снегоход, — коротко поразмыслив, она добавила: — Могу организовать сопровождающего с транспортом.       — Если Вас не затруднит.       — Не затруднит.       К моменту, когда Кобб закончил с яичницей, — ежедневно одинаково вкусной, без жесткой подгоревшей корки, с густо вытекающим желтком, так отличающимся от всухую зажаренных лепешек, которые Элисон называла глазуньями — Шейла сходила в фойе и вернулась, чтобы сообщить, что обо всём договорилась и подвезет его, потому что ей по пути.       Снаружи прежде ясное небо оказалось затянутым серыми низкими тучами, остро впивающийся в лицо морозный ветер вздымал снежные завихрения над сугробами и гудел в проводах. Пройти несколько шагов от задней двери ресторана до оставленного на обочине улицы серебристого Форда оказалось сложно. Фергюсу пришлось удерживать капюшон на голове двумя руками, спрятаться в воротнике по глаза и наклониться против сбивающего с ног сквозняка. Сделав несколько шагов, он всерьез задумался над тем, чтобы развернуться — погода вовсе не способствовала вылазке в лес, но наблюдая за уверенно идущей вперед Шейлой Фицпатрик одернул себя.       Раннее утро буднего дня было настолько же безлюдным в Сасквоч-Плэйс, как и день, и вечер выходного. На пути мимо закрытых фастфуд-ресторана и торгового центра и кварталов почти идентичных новостроев Кобб не увидел ни одного прохожего, им навстречу не проехала ни одна машина. Из-за вздымаемой ветром метели ведущая в аэропорт Маунтейнвью-Драйв казалась тонущей в тумане.       Эксплорер ехал грузно и уверено, ограждая от внешнего шума настолько, что в приглушенном шуршании колес Фергюс слышал собственное дыхание. Он уронил затылок на подголовник и перевел взгляд на водителя. Шейла Фицпатрик сидела прямо, напряженно вытянувшись и крепко сжимая руль обеими руками. Дважды она коротко покашливала, прочищая горло, и неспокойно косилась в зеркала. Когда стекла запотевали, она с силой ударяла по кнопке продува, а затем спешно её выключала, будто шелестение теплого воздуха её раздражало. В сравнении с предыдущей собранной строгостью сегодня Шейла казалась оголенным недовольством. Кобб надеялся, что причина была не в нём, а в шерифе. Его подмывало спросить, зачем тот приезжал, но Фицпатрик не была склонна отвечать на его вопросы однозначно и прямо.       Миновав собственный дом, крайний на улице, Шейла мягко ввела машину в изгиб дороги, переходящей в шоссе. Ели и сосны приступили ближе к обочине, верхушки гор растворились в низко нависшей над ними серости. За торчащим из снега рекламным щитом «Кемпинг. Палатки и трейлеры. Электричество, газ, душ, туалет. Есть свободные места» машина замедлилась и свернула с дороги на рыхлую колею. У подножия таящей в небе горы показалась индейская резервация.       По левую руку за повторившимся указателем «Кемпинг. Палатки и трейлеры» из сугробов поднялся большой грубый навес, под его покатую крышу взгроможденными один на другой сохранялись сбитые вместе столы и лавки. Одинокой тонкой иглой торчал голый флагшток. В глубине виднелись несколько ярко окрашенных строений: желтый сарай, розовая веранда, опоясывающая второй этаж дощатого дома, зеленая будка.       Справа ближе к проезду стоял такой же цветастый магазин. Часть была покрашена в желтый и над ней висела вывеска сувенирной лавки, два окна посередине с надстройкой второго этажа сверху были окрашены в синий. На стене висели две слабо подсвечиваемые неоновые вывески: первая гласила «Открыто», вторая изображала сине-красную чашку и слово «Кафе». Под вывесками стояла лавка, на которой тесно умещались трое одинаковых в своих темных объемных куртках и меховых шапках мужчин. На проезжающий мимо Форд они даже не подняли голов. Розовая пристройка к магазину с окошком выдачи и вывеской «Мороженое» была заколочена ставнями.       На деревянном столбе, затерявшемся между сосновых стволов, висела спутниковая тарелка, грубо сплетенный провод от неё тянулся к нелепо сконструированному покошенному деревянному дому. С одной стороны у него было три этажа с неодинаковой высоты окнами на каждом, с другой крытое крыльцо и надстройка сверху. Посередине дома укрывающий его шифер будто экстремальная детская горка спускался до самой земли. Рядом с этой сползшей крышей стояла обметенная со всех сторон снегом цистерна. Перед домом выстроились в шеренгу старые пикапы с выгоревшими наклейками на задних бамперах и свисающими с колесных арок остриями грязных сосулек.       Слабо намеченная колея раздваивалась, и Шейла Фицпатрик, автоматически подтолкнув пальцем поворотник — Кобб отметил это движение и подумал, что сам бы едва так заморочился в этой глуши — свернула вправо. Дорога здесь около ста метров вела через густой лес и заканчивалась на небольшой опушке. Посередине стоял дом неравномерного серого цвета. Второй этаж был обит доской, а первый, лишенный окон казался облицованным проржавевшими — и оттого проступающими под краской — металлическими листами. С крыши свисали две спутниковые тарелки, на углу торчал уличный фонарь с треснутой колбой, вплотную к дому стояли две пластмассовые белые цистерны.       За домом, куда Шейла завела Форд и остановила, между притаившимся под ведущей на второй этаж лестницей дровяным сараем и лесом оказалась целая стоянка засыпанных снегом разного рода изувеченных машин. Тут были и ржавеющие скелеты корпусов старых внедорожников, и лишившиеся в аварии стекол, помявшие свои двери и капоты легковушки. Так навскидку среди всего автохлама Кобб не смог определить ни одной тачки на ходу.       — Приехали, — заглушив двигатель, сообщила Шейла Фицпатрик.       Прищелкнув языком — это место больше напоминало место для обнаружения забитой до смерти проститутки или по пьяни вспоротого ножом бомжа нежели отправную точку для экскурсии — Кобб открыл дверцу, впуская в прогревшийся салон морозное дуновение.       Как только он вынес наружу ногу, разразился многоголосый лай. Пропуская по несколько ступеней за раз к машине наперегонки бросились три крупных псины. Темные вытянутые морды на покрытых длинной русой шерстью телах яростно скалились. Собаки хрипло срывались на угрожающий, скрипучий рык, и Фергюс рефлекторно отпрянул от вида обнаженных клыков в нацелившихся на него заполненных злобной пеной пастях.       — А ну к ноге! — прозвучало властное сверху.