Добро пожаловать в Сасквоч-Плэйс

      На крыльцо вышел молодой индеец, и сторожевые псы притихли. Они повернулись на звучание его голоса и нехотя попятились, всё ещё насторожено поглядывая на Кобба, но уже не выпрыгивая одна поверх другой, чтобы в него вцепиться.       — Подождите в машине, — сказал коренной американец, сбегая по ступеням. — Они считают Вас угрозой, пока я не пожму Вам руку.       Фергюсу претило трусить, но он был вынужден послушаться и прикрыть дверь. Изнутри Форда он наблюдал, как хозяин собак — высокий и крупный, с широким остроугольным лицом и раскосыми глазами, аккурат как аборигены из обожаемых Коббом в детстве вестернов — спустился во двор и в знак приветствия приобнял подошедшую к нему Шейлу. Та, очевидно, была здесь частым гостем, потому что один из зубастых сторожей отделился от их небольшой стаи и, виляя хвостом, стал тереться об её ноги. Индеец, вышедший им навстречу в крупно связанном свитере из грубой светлой шерсти, с лежащими на плечах длинными угольно-черными волосами, тихо что-то проговорил прямо в ухо Фицпатрик, и Кобба это неприятно укололо.       — Я Джо Седженэм, буду Вашим проводником, — представился он, протягивая Фергюсу свою смуглую крупную ладонь. Вместо тоже назваться и показать удостоверение — будто в Сасквоч-Плэйс об этом нужно было париться, будто не все ещё знали кто он и зачем здесь — Фергюс удивленно хмыкнул.       — Седженэм? — переспросил он, отвечая на пожатие и шагая в снег. — Уилки Седженэм Ваш отец?       Джо наморщил покатый лоб в выражении недоумения и подозрительности. Двое собак сели по обе стороны от него и внимательно снизу вверх всматривались в Кобба. С третьей, почесывая её по спине и отскакивая, играла Шейла.       — Да, а что?       — Мне нужно с ним поговорить.       — По поводу?       — По поводу происшествия в июле 1982-го.       Младший Седженэм взорвался коротким хриплым смешком. Выражение его лица транслировало добродушную снисходительность, которой обычно награждали недалеких и безумных. Кобб недовольно сжал зубы.       — Вы серьезно? — переспросил Джо Седженэм и оглянулся в поисках подсказки на Шейлу. — Он что, серьезно?       Она проигнорировала этот вопрос, как, впрочем, и сам Фергюс оставил его без ответа, и индеец, отсмеявшись, вздохнул.       — Блин, ну ладно. Заходите.       И, пропустив гостей впереди себя, он провел их в дом. Тот оказался тесным и загроможденным. На обклеенных выгоревшими обоями стенах прихожей вперемешку висели фотографии в рамах, оленьи рога, старинные разукрашенные луки со стрелами, выставочно закрепленные на подставках. Здесь стояли массивный сервант с посудой, книгами и засушенными букетами трав за стеклом и затертое глубокое кресло.       — Шейла, дорогая! — нараспев проговорила вышедшая к ним пожилая женщина. Её серебристые волосы были собраны и убраны под растянутую горловину свитера, в дряблых ушах висели массивные цветастые серьги. Она вышла, широко раскинув руки для объятий, в которые вдова Фицпатрик упала с такой искренней улыбкой, которой Коббу выдавить из неё не удавалось.       — Здравствуй, Вайнона, — ответила Шейла, расцеловывая ту в обе щеки. — Как ты?       — Всё хорошо, — подмигнув, сказала Вайнона и обернулась к Фергюсу. — А это, должно быть, агент с большой земли?       Он протянул ей руку, ловя себя на ускользающей мысли, что она кажется ему смутно знакомой. Между ней и Джо, несомненно, было отчетливое сходство матери и ребенка, но Кобб ощущал, что дело не в этом, пусть и не мог пока вычленить и распознать эту неясную подсказку.       Вайнона Седженэм предложила заварить кофе и увела Шейлу вслед за собой, по-семейному приобняв её и склонившись к плечу. Джо сообщил, что позовет отца и скрылся за дверью. Оставленный наедине Фергюс прошелся по прихожей, рассматривая фотографии. Здесь были и большие групповые снимки, где взрослые выстраивались в три яруса, а дети сидели и лежали на земле перед ними, и фотографии поодиночке в современной одежде и традиционных костюмах. На одном из снимков счастливые молодые родители держали на руках голого пухлого младенца, уцепившегося ручонкой в волосы матери и тянущего так сильно, что ей пришлось склонить голову. Напротив окна в пятне серого света висела немного выгоревшая фотография компании подростков. Трое юных аборигенов в футболках с неряшливо обрезанными рукавами и молодая темнокожая девушка в полосатом топе стояли на зеленом лугу, скрывающем их в цветущей чем-то мелким и желтым траве по пояс, щурились против солнца, а за ними виднелись горы. В острой линии плеч, изгибе длинной шеи и копне кучерявых волос без труда узнавалась Шейла Фицпатрик. Одним из парней — с туго заплетенной и свесившейся на плечо косой — был юный Джо Седженэм.       Похоже, ребята из резервации помогали выполнять сезонную работу в отеле не только вдове, но и её родителям. Фергюсу пришло в голову, что причиной сквозящей взаимной неприязни между горожанами и Шейлой была именно эта близость с аборигенами. Конфликты между коренным населением и потомками прибывших колонизаторов не ослабевали — пусть и значительно изменили свою форму — с описываемых вестернами времен до сейчас. Первые считали себя ущемленными, вторые называли их лодырями, живущими с выбиваемых у правительства дотаций и льгот. Контраст между условиями проживания индейцев и белых в Сасквоч-Плэйс говорил в пользу правоты индейцев.       На крыльце за дверью послышались несколько тяжелых, стряхивающих снег шагов, и в дом вошел одетый в грубую дубленку поседевший и состарившийся с лица, но сохраняющий такое же крепкое телосложение, что и молодой сын, Уилки Седженэм.       Они представились и пожали друг другу руки, и к своей радости Фергюс заметил, что глава семейства не разделял настроя Джо, всем своим видом демонстрирующего насмешку над чокнутым федералом, взявшимся распутывать небылицы его народа.       — Пойди узнай, не нужна ли женщинам помощь, — строго выпроводил его Уилки, когда младший Седженэм собирался пройти вместе с ним в гостиную. Кобб провел его спину ответной мысленной насмешкой: судя по фотографии Джо был ровесником Шейлы, а так, в тридцать пять продолжал жить с родителями и послушно играть роль их маленького мальчика, отправляемого на кухню, чтобы не подслушивал взрослые разговоры.       — Почему ФБР вернулись к делу Джуэл спустя столько лет? — сухо спросил Уилки Седженэм, когда они сели друг напротив друга. Хозяин дома — в плетенное кресло-качалку, застеленное волчьей шкурой, Фергюс — на застеленный покрывалом диван.       Кобб покачал головой.       — Всё не совсем так. Я расследую смерть Ричарда Уолша в сентябре этого года. Его убили, и обстоятельства сокрытия этого преступления несколько схожи с гибелью мисс Лэнг.       — Ни черта подобного, — рявкнул Седженэм.       — Что это значит?       Прежде чем ответить, Уилки посмотрел на дверь, убеждаясь, что там никого нет, а затем придвинулся на самый край и подался вперед. Кресло под ним тонко скрипнуло.       — Тогдашний шериф меня отругал и не принял во внимание, посчитав меня придурком. Пригрозил засадить в тюрьму, а потому я больше никому не рассказывал, но вот что я теперь Вам скажу… — он вздохнул, собираясь с мыслями. Мелко испещренное морщинами широкое лицо скривилось в гримасе боли. Взгляд черных глаз стыдливо опустился. — Я вовсе не извращенец какой-то, Вы не подумайте. У меня и в мыслях не было… туда заглядывать. Но она… лежала так, что… кхм, всё было видно.       Он протер лицо ладонью и глубоко вдохнул, а затем выпалил на одном дыхании, будто автоматную очередь:       — У бедного ребенка на бедрах внутри были синяки, а на трусах — следы крови.       Фергюс оторопело замер. Дело Джуэл Лэнг он изучил от корки до корки — материалов там был мизер, и среди них совершенно точно не было ни заключения патологоанатома об осмотре на предмет следов изнасилования, ни даже упоминания получения таких показаний от главного свидетеля. Предшественник Блэйза Харрингтона — Кобб вовсе этого не исключал — мог иметь весомые причины в конечном итоге не прислушаться к Уилки Седженэму. Например, отсутствие этих самых синяков и следов крови на нижнем белье. Но проверить это был обязан.       В коридоре послышались осторожные шаги, и Седженэм, будто пойманный на чем-то преступном, резко откинулся на спинку своего кресла. С расписным деревянным подносом в руках, балансируя на нем две чашки, заполненный темной жидкостью кофейник и картонную упаковку сливок, в комнату вошла Вайнона.       — Прошу прощения за вторжение, мальчики, — с ласковой улыбкой проговорила она. Наблюдая за движениями её рук, разливающих кофе, Кобб спросил:       — Как долго тётя Джуэл Лэнг прожила после случившегося в Сасквоч-Плэйс?       — Уехала почти сразу.       — У неё был конфликт с офисом шерифа?       — Полагаю, его не могло не быть, — фыркнув, ответил Уилки Седженэм и посмотрел Фергюсу прямо в глаза. Теперь они разделяли прежде бережно хранимый им страшный секрет.       — С кем-то из горожан их семья была особенно дружной?       Седженэм ещё больше помрачнел и перевел взгляд на жену. Кобб сделал то же и заметил, как она поджала губы и неспокойно сглотнула.       — Да, — ответил со вздохом Уилки. — Муж тёти Джуэл работал инженером и был хорошим другом Мёрдока.       Это имя повисло в комнате болезненной пустотой. Фергюса осенило и одновременно поразила теснота здешнего селения, удивительная череда сегодняшних совпадений. Вайнона Седженэм казалась ему знакомой, потому что он видел её молодой на бережно хранимых стариной Мёрдоком фотографиях. Письма, подписанные тонко выведенными «Твоя навеки В.», были написаны именно ею.