Добро пожаловать в Сасквоч-Плэйс

      Когда входная дверь «Сасквоч-Плэйс-Инн» распахнулась, дребезжа толстым стеклом, впуская Фергюса и лесника в фойе, последний осмотрелся и хмыкнул:       — А что, Шейла Вас в номер решила не заселять?       На диване остались стоять ноутбук, тарелка с остатками обеда, лежало скомканное покрывало, которое Кобб использовал как плед. По полу от розетки протянулась тонкая белая змейка провода зарядки. Не оборачиваясь к Мэтью, следующему за ним, Фергюс позволил себе скривиться. Он прошагал за рецепцию, взял оттуда стул, вынес его и поставил напротив дивана. Сухо пригласив лесника сесть, он сбросил с себя куртку и отправился к кофеварке. Ему очень требовалось что-то бодрящее и горячее, а ещё — перевести дух.       Поэтому, когда в бумажный стаканчик упали первые коричневые капли, а фойе наполнилось размеренным жужжанием, Кобб отвернулся и закрыл глаза. На многое здесь он реагировал слишком бурно, будто многолетняя старательно собранная вокруг него непроницаемая оболочка промерзла насквозь и раскрошилась. Нужно собраться, твердо скомандовал он себе, нужно, черт побери, утереть эти сопли и наконец собраться. Всё уже почти закончилось, он не пробудет здесь дольше нескольких дней, он уже на следующей неделе будет дома, следует лишь поднапрячься и хорошо потрудиться.       За спиной произошло какое-то движение, он ощутил его удивительно отчетливо, будто с закрытыми глазами обострились другие чувства. Он обернулся как раз вовремя для того, чтобы увидеть, что Мэтью стоял за ним и высоко замахнулся предложенным ему стулом. Фергюс потянулся к пистолету, но едва успел ощутить под пальцами холодное ребро рукояти, когда на него обрушился удар, и ему пришлось упасть. Слева было окно, справа — стойка регистрации, сзади осталась этажерка с сувенирами и распространяющей густой аромат кофеваркой. Деться ему было некуда, а потому на плечи и локти, которыми он спешно накрыл голову, болезненно приземлился стул.       — Какого черта! — обозленно выкрикнул Кобб, когда Мэтью отступил на шаг назад и снова замахнулся.       В образовавшемся пространстве он вскочил на ноги и бросился вперед, тараня нападающего в живот и отталкивая его. Но лесник даже не пошатнулся. Он обрушил стул на спину Фергюсу, и удар оказался таким сильным, что он рухнул на колени, судорожно пытаясь вдохнуть, пока из лопаток в грудь перетекало сдавливающее жжение. Кобб снова попробовал дотянуться до пистолета, но ему в челюсть пришелся пинок коленом, опрокинувший его на пол и на мгновенье оглушивший.       Перед глазами возник невысокий потолок с прямоугольниками выключенных ламп, вращающийся в тошнотворном танце. Не к месту отвлеченно Фергюсу подумалось, что он очень давно не дрался. В тренажерном зале порой колотил грушу или в смены знакомого инструктора по боксу забавы ради толкался с ним на ринге, но в настоящем бое не участвовал. Всё, что ему сейчас вспомнилось, было школьными потасовками, и в них Фергюс всегда одерживал победу — он рос равномерно в высоту и вширь, а потому был крепко сбитым ребенком, обладающим завидной силой, превосходящей его щуплых однолеток. Но теперь преимущество было не на его стороне.       Проигрывать — черт побери, он долбанный федеральный агент, хоть чего-то это же должно стоить! — оказалось очень неприятно. Обозлившись и даже едва слышно зарычав сквозь стиснутые зубы, он заставил себя подняться.       Почему, хоть это вертелось на периферии его сознания, сейчас не было важно. Кобб выпрямился. Мэтью, раскрасневшийся и рассвирепевший настолько, что в углах его изогнутого рта собралась белесая слизь, больше похожая на пену в пасти взбесившегося пса, отбросил стул. Тот грохнулся на пол с хрустом, две ножки подкосились, а спинка повисла на одном гвозде. Одновременно с щелчком выключилась кофеварка, и в фойе осталось слышным лишь тяжелое дыхание. Пауза продлилась недолго — ровно столько, чтобы Фергюс под обеими ногами почувствовал твердый пол, а стены перестали вращаться. В третий раз он потянулся к пистолету, успел сомкнуть вокруг него пальцы и даже вытянуть из кобуры, но Мэтью ринулся вперед. Он сшиб Кобба и впечатал его в мгновенно развалившуюся веером салфеток, стаканов, флаеров и градом полок этажерку. На спину выплеснулся обжигающий кофе. Фергюс зашипел от разъедающей боли, просочившейся сквозь свитер.       Из руки начала выскальзывать холодная тяжесть пистолета, и он судорожно сжал пальцы, перехватывая его покрепче. Они замахнулись друг в друга одновременно — Мэтью кулаком, целясь прямо в лицо, Кобб пушкой — в голову наугад. Удар лесника пришелся ему в скулу и оказался смазанным, потому что его пошатнул удар стволом в висок. Под кожей стремительно надулась шишка, из брови быстрыми крупными каплями потекла кровь. Игнорируя впивающиеся в спину острые углы и полыхающий ожоговый пожар, Фергюс напрягся и, обеими ногами упершись в грудь Мэтью, оттолкнул того.       Он пошатнулся, и Кобб пнул его под колено правой, опорной ноги, но тот устоял. Тогда Фергюс вскинул руки и нацелил в него дуло.       — Остановись, твою мать! Или я выстрелю, — предупредил он, и собственный голос услышал глухим отдаляющимся эхо. В ушах стоял притупляющий звон.       — Стреляй, паскуда, — прохрипел в ответ Мэтью, снова над ним нависая.       Кобб взвел курок, но не перенес палец на спусковой крючок. Ему отчитываться за выпущенную пулю, ему доказывать, что это убийство было необходимым, и ему, если не повезет, за него сидеть. Противник безоружен, и это был весомый аргумент в пользу того, что внутренняя служба будет требовать у прокурора самый строгий срок. А федералам в тюрьме светила поганая доля. Фергюс раздосадовано щелкнул языком, но продолжил заслоняться пистолетом. Тот позволял удерживать небольшую дистанцию. Кряхтя и пошатываясь, он встал. Соображалось туго, тело ощущалось вяло.       А потому, когда Мэтью набежал на него, отталкивая на стойку, Кобб безвольно поддался. Край остро врезался в обожженную спину. На запястьях сомкнулась твердая хватка, лесник попытался выбить из рук Фергюса пистолет, тот стал беспорядочно пинать его коленом до чего дотягивался — ног, живота, паха. Не сумев обезоружить Кобба, Мэтью расцепил пальцы и одним точным замахом выкинул локоть Фергюсу в щеку. Горячая вспышка боли возникла между зубов, и терпкая кровь из прикушенного языка соленым ручейком потекла в глотку.       Кобб обозлился. В незапамятные времена, казавшиеся теперь чьей-то рассказанной ему небылицей, а не его прошлым, старшина в подготовительном армейском лагере, брызжа слюной кричал нерасторопным курсантам на полигоне:       — Если достал хер, то не болтай им попусту!       К черту всё, если уж он вытянул табельный из кобуры, на то была веская причина.       — Последнее предупреждение, придурок, — сплюнув вязкую бордовую слизь, проговорил он и, не делая паузы, вплотную выстрелил леснику в бедро. Тот взвыл от боли, ухватился за расползающееся по джинсам бурое пятно и, спотыкаясь, попятился. — Так-то, — добавил Фергюс и перевел прицел теперь ему прямо в сморщенный лоб.       Будто искривляющееся эхо огнестрельного хлопка с грохотом и тонким стеклянным дребезжанием распахнулась дверь, и в отель, выставив перед собой длинный ствол револьвера, вбежал шериф.       Фергюс и Мэтью — голос его надломился, тон стал по-детски капризным — заговорили одновременно:       — Харрингтон!       — Папа!       — Ах ты ж дьявол, — пророненное Блэйзом, когда его стальной взгляд переместился на опершегося о стену раненного лесника, стало последним, что Кобб разобрал перед громыхнувшей в его голове темнотой.