Добро пожаловать в Сасквоч-Плэйс

      24 октября 2017 года.       Услышав его голос, Шейла сжала нож так сильно, что побелели костяшки, а рука мелко задрожала. Она никогда прежде не думала, что способна на такую сильную ненависть. И этим ранним утром, готовя для единственного постояльца завтрак в пустынной, резонирующей эхом кухне, она вдруг ощутила, что ненависть достигла пика, и если он не уберется сейчас же, она убьет его.       Блэйз Харрингтон по-хозяйски вальяжно вошел в ресторан и, напевая что-то себе под нос под аккомпанемент шуршания его куртки, зашагал к ней. До последнего она сосредотачивалась на том, что пыталась вырезать идеальный куб из замороженного бруска масла, и избегала признавать его присутствие, но когда он вошел на кухню, оставляя на кафельном полу грязно таящие следы, вынудила себя поздороваться.       Впервые шериф заявился к ней домой меньше недели назад. Он нагло потребовал кофе и чего-то сладкого к нему, а Шейла Фицпатрик, скрестив руки на груди и не пропуская дальше прихожей, твердо покачала головой.       — Не делай меня своим врагом, дорогая, — ядовито усмехнувшись под усами, проговорил он, наступая на неё и заставляя пятиться к стенке. — Все понимают, что произошло. И я в том числе. Если потребуется, я найду достаточно убедительных свидетелей, понимаешь?       Она, конечно, поняла. А потому выполняла любое его приказание, не задавая вопросов и не увиливая, но он продолжал напоминать, что за непослушанием последует жестокое наказание.       Относительно спокойно она восприняла то, что прибывающего агента ФБР нужно будет поселить именно в «Сасквоч-Плэйс-Инн» и обслуживать его лично. К этой работе она была привыкшей, и в снежном запустении в чужих стенах дома её мужа каким-то образом даже радовалась тому, что могла себя чем-то занять. Но когда Харрингтон приказал присматривать за агентом, включить и поставить на запись все камеры в отеле, рыскать в его номере, отчитываться о всех передвижениях и звонках, она едва проглотила колкое желание полюбопытствовать, какого черта это нужно.       А этим утром, подойдя к ней вплотную так, что она различала запах его недавно проглоченного завтрака, Блэйз тихо проговорил:       — Этот ирландец слишком разошелся, Шейла. Отвлеки его.       — Отвлечь? Как?       — Ну-у, — задумчиво протянул шериф, запрокидывая голову, будто рассчитывал отыскать ответ на потолке. — Как? Например, можешь рассказать ему правду о себе. Или просто сжарить ему протухшее яйцо, оформив расстройство желудка. Как вариант, — с противным смешком в голосе предлагал он, а затем резко зашипел: — Ты молодая одинокая баба, Шейла. А он молодой мужик без кольца в командировке. Мне ли тебя учить, как раздвигать ноги?       Она уперла затянувшийся красной пеленой ярости взгляд в него и взвесила нож в руке. Ей отчаянно захотелось срезать эту его самодовольную усатую морду с черепа, выколоть глаза и зажарить в шипящем на сковороде сливочном масле. Все её внутренности обратились в одно сосредоточие пульсирующей злости, и ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы не зарычать.       — Вот и славно, — не услышав ничего в ответ, подытожил Харрингтон, осклабился ей и зашагал прочь.       Когда ведущая в фойе дверь захлопнулась за его спиной, Шейла выронила нож на стол, столкнула с огня сковородку, в которой, пенясь и темнея, стало подгорать масло, и бессильно осела на пол. Желудок сжался твердым комком, а выпитый дома кофе кислой волной тошноты подкатился к горлу. Она поперхнулась и закашлялась.       О том, что двигало Харрингтоном, почему ему требовался такой контроль над расследованием, Фицпатрик старалась не думать, иначе ненавидела его ещё сильнее, понимая, что не у неё одной руки в крови. И снова теряла сон, пугаясь теней в собственной спальне, слыша голос мужа в завываниях ветра в дымоходной трубе.       Шейла протерла лицо руками и заставила себя встать. Это закончится, уговаривала она себя. В конечном итоге, если действовать так, как говорил шериф, этот агент отсюда уедет, и всё успокоится. Возвращая сковородку на плиту и разбивая в неё свежие яйца, она подумала, что отравить федерала было бы худшей рекламой её отелю и даже смогла через силу хохотнуть. Кроме того, Кобб был достаточно привлекательным мужчиной. Может быть, произойди их встреча в другое время в другом месте и при совершенно иных обстоятельствах, он бы ей искренне понравился. Ну, а впрочем, притворяться и имитировать ей было не в новинку.       Наблюдая за тем, как прозрачная слизь растекается по дну, белея, Фицпатрик почти уговорила себя успокоиться. Но когда снова хлопнула дверь, мгновенно вспыхнула:       — Харрингтон, убирайтесь. Сколько можно!       Вместо голоса шерифа — впрочем, не принося никакого облегчения — до неё донеслось удивленное эхо агента Кобба:       — Сколько можно что?       Она оглянулась на него и едва сдержалась, чтобы не съязвить в ответ. Фергюс выглядел помято и нездорово, на бледном овале осунувшегося лица отчетливо проступали темные пятна усталости под глазами, а кончик носа покраснел. В голосе слышалась сдавливающая гнусавость. Короткие медные волосы взъерошились, на подбородке и щеках воспаленными красными точками рассыпалось раздражение после бритья, губы пересохли и растрескались. Но взгляд, темно-зеленый, вязкий, будто густое болото, оставался ясным.       А может, и черт с ним, на мгновенье позволяя усталости, страху и сожалению навалиться на неё в полную силу, подумала она. Может, следует признаться ему прямо сейчас и наконец облегчить душу. Наверное, касайся это только её одной, она бы поддалась этому порыву.