Воскресенье, 17 декабря
Сегодня впервые за долгое время он дома.
Хотя… Возможно, дом — неправильное слово. Или наоборот правильное. Сложно сказать, потому что было бы круто, если бы всё было просто и ясно, если бы Исак мог понять, что чувствует и успокоиться. Но он не может. Или не хочет.
Отца сегодня нет. Исак попросил мать проследить за этим, не желая встречаться с ним, и ему странно вернуться в этот дом. Иногда он думает, что возвращение сюда даёт толику надежды. Хотя чаще он уверен, что всё ужасно, думает, что это лишь подтверждает, что, как бы хорошо ни чувствовала себя мама, она всё равно больна, потому что, если бы была в здравом рассудке, то поняла бы, что заслуживает большего, чем его отец.
Иногда Исак просто скучает по нему.
Когда они ходили с Эвеном за рождественскими подарками, он ничего не купил отцу. Но думал об этом.
Так что по сути у Исака нет однозначного мнения. Он мечется туда-сюда.
Когда мать приглашает его войти, он стаскивает ботинки в коридоре, и они направляются на кухню, где уже ждут чай с печеньем. По дороге туда Исак удивляется, когда видит маленькую ёлку в углу гостиной, так же, как он удивился, заметив на входной двери венок из остролиста.
Такое ощущение, что его родители смогли пережить произошедшее и двигаться дальше гораздо быстрее, чем он.
Когда они усаживаются за стол, Исак рассматривает рождественский вертеп, стоящий на шкафу, и он редко чем-то делится здесь, но, возможно, ему стоит попробовать, поэтому…
— Знаешь, — говорит он, — Эскиль постоянно называет меня малышом Иисусом.
Он смотрит на мать, а она переводит глаза на вертеп, прежде чем взглянуть на сына. Она улыбается. И, возможно, он должен чаще быть откровенным с ней, потому что она всегда так выглядит. Всегда выглядит такой счастливой.
— Он умный мальчик, — улыбается она, и Исак вопросительно поднимает брови. — Он прав. Для меня ты спаситель.
Исак вздыхает, совсем чуть-чуть, потому что говорить такие вещи — настолько типично для всех мам, настолько типично для
неё, но он всё равно улыбается, потому что он никогда бы не подумал, что наступит момент, когда он сможет относиться к этому с нежным раздражением.
— О, пожалуйста, не вздыхай, будто это так трудно и тяжело, — говорит она, и Исак фыркает. — Это правда. Ещё с тех пор, когда ты был вот здесь, — она несколько раз хлопает по животу. — Именно ты заставил меня поверить, что Бог существует.
— Да? — удивляется Исак, и он никогда не думал, что когда-либо сможет поддразнивать её на эту тему, что он не будет бояться её или заботы о ней, не будет бояться её осуждения или осуждения бога. — Я уверен, что Он был бы в восторге от твоих слов.
— Ладно, умник, — они улыбаются. А потом, спустя мгновение, когда мать становится серьёзной, она протягивает руку и гладит его по волосам. — Наверное, нельзя было возлагать так много ответственности на плечи шестнадцатилетнего подростка, да?
Она иногда говорит об этом, но Исак редко ей позволяет. Впрочем, он нечасто сюда приходит, поэтому у них не так уж много времени, чтобы обсуждать эту тему, но такое уже бывало. Он уже видел, как ей становилось лучше, потом немного хуже и снова лучше, и видел, как она с течением времени начинала извиняться, прямо как сейчас. Словно она старается это сделать.
— Мам, — говорит он, потому что если он и ненавидит кого-то за то, что произошло, то точно не её. — Мы уже говорили об этом. Всё нормально.
— Хорошо, — отвечает она, пожимая плечами. — Мне просто жаль, что я не могу больше тебе помогать. Но, возможно, ты уже слишком взрослый для этого.
— Хм, — неразборчиво тянет Исак и пожимает плечами.
— Или, возможно, тебе поможет Бог?
— Мам, — они смотрят друг на друга, и Исак с трудом сдерживается, чтобы не закатить глаза, ведь всё же он говорит с матерью. — Ты не могла бы вести свою миссионерскую работу с кем-то ещё?
— Я просто хочу сказать… — Исак вздыхает. — Ладно, — она улыбается, и он думает, что всё это довольно забавно, будто они играют, снова и снова возвращаясь к старым темам.
— Ладно. Просто я хочу сказать, что для твоей осанки плохо нести такой груз на плечах.
— Это из Библии?
Она хихикает, и Исак тоже не может сдержать смех от собственной шутки.
— Нет. Ладно. На самом деле я… — она замолкает.
Ладно, возможно, он продолжит быть с ней откровенным, потому что он этого хочет. Возможно, он хочет этого, потому что любит её, потому что она мгновенно приняла его, когда он признался в своей ориентации два года назад, потому что на самом деле он никогда не злился на неё, он просто расстраивался, что не мог ей помочь, однако всё равно нёс за неё ответственность. Но теперь… Теперь, когда они больше не живут вместе, теперь, когда он больше не отвечает за неё, возможно, теперь он сможет относиться к ней, как к одному из родителей. Поэтому…
— Кое-кто уже, — говорит он. — В смысле помог мне.
— Да? — Она совершенно явно рада, но притворяется, что это не так, и это заставляет Исака улыбнуться. Из-за того, что это происходит, и из-за того, что он может ей доверять. — Какой-то мальчик?
— Угу. — Мать широко улыбается. — Не смотри так, всё это… — Он сглатывает. — Ничего не вышло. — Она заметно грустнеет. — Но… в общем, не знаю.
Он снова пожимает плечами, а она робко улыбается. Кладёт руку ему на плечо.
— Но это всё равно было важно?
Исак вздыхает. Закрывает глаза, потому что думать об этом больно, колет где-то под нижним ребром, но ведь это правда.
— Да, — признаётся Исак, и мать продолжает гладить его по плечу. А потом, так как всё равно Он незримо присутствует здесь, Исак не может не спросить: — Что… Что бы сказал бог обо мне из-за того, что я пока не могу простить отца?
— Ох, — выдыхает она, сжимая его плечо, хотя он подозревает, что ей тяжело быть с отцом, зная, что Исак по-прежнему не хочет с ним общаться. — Знаешь, Библия проповедует прощение, потому что оно несёт с собой облегчение. — Она смотрит на него. — А что ты думаешь?
В этом-то и дело. Исак не знает. Он скучает по отцу, иногда он хочет забыть обо всём и вернуться прямо сейчас, обнять его, а иногда считает его самым ужасным человеком на земле. Иногда он устаёт от этого. Иногда он очень хочет оставить всё позади и двигаться дальше.
— Я не знаю, — честно отвечает он.
— Нет? — Он качает головой. — Хм, знаешь что? — говорит она, и Исак смотрит на неё. — Тебе необязательно знать ответ сейчас. Но, может, ты придёшь домой на Рождество? Просто попробовать. И если тебе не понравится, мы больше не будем этого делать.
Ох.
Он не был дома на Рождество с того самого Рождества, когда отец ушёл. Но может…
Возможно, сейчас он этого хочет. Попробовать. Так что…
— Ладно, — кивает он, и улыбка матери убеждает Исака, что он не пожалеет о своём решении, даже если ему совсем не понравится. — Мы можем попробовать.
— Хорошо, — улыбается она. — Мы попробуем.
Прежде чем попрощаться с ней тем вечером, Исак, уже натянувший ботинки и куртку, обнимает мать у входной двери, и в кои то веки они стоят так какое-то время.
— Мама? — спрашивает он, когда они выпускают друг друга из объятий.
— Что?
— Насколько сильно ты старалась сегодня держать себя в руках ради меня?
Она улыбается, протягивает руку и гладит его по щеке.
— Я чувствую себя намного лучше, — отвечает она. — Мы тебя не обманываем.
— Ладно.
— Правда тут был парень с очень приятным голосом, который почти полчаса говорил мне, что в капюшоне твоей куртки спрятано прослушивающее устройство.
Исак улыбается.
— Ладно, — отвечает он. Она треплет его по щеке и опускает руку.
— Знаешь, — говорит она, — ты переживаешь больше, чем должен.
— Угу, может быть, — кивает он.
— Но… — теперь мать улыбается, глядя на него. — Ты
мог бы приходить почаще.
Исак фыркает.
— Хорошо, — кивает он, удерживаясь от того, чтобы закатить глаза. — Может, я так и сделаю.
— Хорошо, — соглашается она. — Может, ты так и сделаешь.
*
Когда он возвращается вечером домой, то обнаруживает там своих друзей. Они сидят вокруг телевизора в гостиной и играют в ФИФА, и когда они слышат его шаги, то оборачиваются. На мгновение повисает тишина. А потом…
Они все встают и обнимают Исака.
Должно быть, это идея Юнаса.
— Так что, — спрашивает Магнус, когда они расселись на диваны, в углу переливается огоньками ёлка, а за окном крупными хлопьями падает снег. — По шкале от нуля до десяти — насколько сейчас всё плохо?
Исак принёс из комнаты одеяло и сейчас сидит, укутавшись в него, и да, он чувствует себя несчастным. Безусловно, он чувствует себя несчастным, но не таким несчастным, как бывало. Он чувствует себя несчастным, но не оцепеневшим, не мёртвым внутри. И он цепляется за это. Потому что да, конечно, вся ситуация ужасно отстойная. Но в то же время он осознаёт, что ему немного приятно просто чувствовать. Наконец-то чувствовать! Поэтому…
— Восемь? — говорит он, и Магнус одобрительно кивает.
— Восемь — не так уж и плохо, — замечает он. А потом: — Кстати, могу я кое в чём признаться, парни?
— Давай, — говорит Махди.
— Ну… — Магнус смотрит на свои руки, а потом снова на друзей. — Помните, когда мы с Вильде расстались? — спрашивает он, и Исак и остальные парни кивают. — Тогда я оценил бы своё состояние на десятку.
— Правда? — спрашивает Исак, немного хмурясь. — Но ты… ты говорил, что всё не так плохо.
— Да, — Магнус пожимает плечами. — Говорил.
Он немного растерянно смотрит на них. В его взгляде больше растерянности и ранимости, чем Исак когда-либо видел.
Он думает, они все понимают, что это значит.
— Ох, — отвечает Исак. — Мне так жаль.
— Хм, да ладно, — пожимает плечами Магнус. — Могу я ещё кое-что сказать?
— Конечно, — на этот раз вступает Юнас, и Магнус снова смотрит на руки.
— Я не уверен, что разлюбил её.
Ох.
Исак правда не знал. Он не знал, и ему становится немного стыдно, что он, очевидно, не обращал достаточно внимания на друга, не понял, что тот что-то скрывает. Но… Что ж…
Возможно, он и сам был не во всём откровенен с ними.
— Я хочу сказать, — продолжает Магнус, — что дело не в том, что я хотел бы, чтобы мы снова были вместе. Понимаете? Я хочу для неё только лучшего, хочу, чтобы она нашла девушку, которая сможет любить её так же сильно, как я, но я… Я не знаю. — Он вздыхает и смотрит на Исака. — Знаешь, я сказал это, потому что хотел помочь, но теперь не уверен, что у меня получилось.
— Нет, я понимаю, о чём ты, — говорит Юнас, прежде чем Исак успевает ответить, и они все смотрят на него. — Я продолжал любить Эву всё то время, пока мы не были вместе.
Что?
— Что? — восклицает Исак, потрясённый всеми откровениями, о которых он понятия не имел. — Ты никогда не говорил.
— Нет, — подтверждает Юнас, глядя на него с той самой заботливой улыбкой на лице. И, наверное, он лучший друг для Исака, чем Исак для него, или, возможно, Исак просто чувствует себя виноватым, что не следит за ним так внимательно теперь, когда влюблённость прошла. — Но ты улавливаешь смысл?
И Исак чувствует, как уголки его губ ползут вверх.
— Ладно, — кивает он, — это что, очередная тирада о токсичной мужественности?
Юнас тихо смеётся и отрицательно качает головой.
— Нет, — отвечает он. — Просто… ты не одинок, понимаешь? В жизни часто случается всякая херня. — Их глаза встречаются. — И все мы просто пытаемся это пережить, как можем.
Он прав, конечно.
Он прав.
— Могу я тоже кое-что сказать? — спрашивает Махди, и все оборачиваются к нему.
— Давай, — отвечает Магнус.
— Я… — Махди с шумом втягивает воздух. Сглатывает. — Думаю, что я… я думаю, что мне тоже нравятся парни. — Исак в шоке смотрит на друга. — Мне кажется, что я пансексуал.
Ох.
Твою мать.
Это же каминг аут.
На этот раз все обнимают Махди, а потом Исак идёт на кухню и приносит всем пива, чтобы отпраздновать, и да, он чувствует себя несчастными, но в то же время живым.
Да, он несчастен.
Но, возможно, в этом нет ничего страшного, это нормально.
*
Личный чат
Исак Вальтерсен
я не знаю, почему ты исчез,
но если это из-за меня, то возвращайся домой
Эвен Бэк Насхайм
может быть, чуть-чуть
просто хотел дать тебе время и не отсвечивать
Исак Вальтерсен
всё нормально
можешь возвращаться
Эвен Бэк Насхайм
окей
тогда буду дома завтра
Исак Вальтерсен
ладно
Эвен Бэк Насхайм
и исак?
если ты позволишь, я бы очень хотел поговорить
