Смерть мелкого гаденыша

Это неправильное понимание объясняется тем, что мы очень легко принимаем за чистую монету то, что говорят о цели пытки мучители, а именно: боль причиняется жертве для того, чтобы достичь определенной цели, то есть получить информацию, которую жертва дает на допросе. Но на самом деле все наоборот. Боль и есть цель, а не средство для чего бы то ни было. Информация не является целью, она является мотивом мучителей, придающим боли чисто инструментальную функцию и логически открывающим такой путь к нужной информации, который лежит через боль, а не в обход ее, что как раз не практикуется. Арне Юхан Ветлесен, «Философия боли»

      Скрипнула дверь черного входа, и Тоффи напряглась, но это оказался не Матье — кто-то из дежурных по кухне вынес на крыльцо ведро с картофельными очистками.       — Глава?       Тоффи узнала голос, хотя в полумраке различала только силуэт. Тара, девушка из группы Рика. Тоффи стало неловко, словно даже в такой тьме у нее на лице отражались недавние мысли вплоть до мельчайших подробностей. Пусть все было не так, она, ждущая тут чего-то, со сползающим с груди корсетом, точно у пастушки Фрагонара, прекрасно давала понять, какая сцена грозила разыграться у черного крыльца.       — Хотите чаю?       — Чего?       Тоффи тихо рассмеялась. Тара поставила ведро за крыльцо и посмотрела на Главу, задумчиво склонив голову.       — Ну так? Ты что, следишь за мной?       — Не то что бы… Хотя, сказать по правде, следила за тобой какое-то время… Ну, поначалу потому, что, кхм, было в нашем прошлом нечто общее, хотя мы ни разу не встретились. Потом, хм-м, — Тара проглотила следующие слова, потупясь на мгновение. — Ну и потом, в общем, мне просто стало интересно, что ты за человек.       — Надеюсь, тебе не показалось, что я так уж хороша. Я просто женщина, которая принимала неверные решения.       И продолжаю делать это до сих пор, добавила Тоффи мысленно.       — Я тоже.       Тара смело села на ступеньку, но Тоффи осталась стоять, только подошла ближе.       — Ну уж нет. Не хочу простыть. Ты, может, и избалована умелыми руками мисс Эспинозы, а у нас тут только Лестер со знанием и опытом бойскаута.       — М-м, ну да. — Тара потянулась, начала ощипывать траву возле своего ботинка.       — Я вижу, что Мэгги стало лучше. Когда она пришла, была как в воду опущенная. А сегодня даже улыбалась, пока вы разговаривали.       — Она сильная. И у нее не первая потеря в жизни… И еще у нее замечательный муж. В общем, с Мэгги все будет хорошо, я думаю. — Тара снова запнулась, словно пересчитывала воспоминания. — Она не забывает, но при том умеет радоваться тому, что имеет… тому, что осталось. Все понимают, что вокруг полный бардак, но если есть повод улыбнуться, то надо это сделать. Я тоже так стараюсь…       — Надеюсь, скоро улыбнется и Саша.       Даже не знаю, почему мы с ней не разговаривали прежде так по душам, с досадой подумала Тоффи. Тара показалась ей неплохой девушкой, с такой вполне хотелось дружить. Видимо, когда ты ставишь себя над общиной, не всякий готов подойти и завести беседу.       — Знаешь, когда я была совсем юна, мне… лет в восемнадцать мне казалось, что вокруг столько зла, потому что телевидение, радио, интернет просто кричали об этом. — Тоффи задумчиво поддела ногтем щепку на перилах. — А потом я поняла, что дело в другом. Вокруг зла и горя не меньше, просто мы к нему уже так притерпелись, что если диктор в стильном пиджаке не говорит: убийство, трагедия, мы словно не запоминаем. Иногда даже то, что случилось непосредственно с нами.       — Да, а теперь у каждого есть своя черная история. Того или иного рода.       Может, она и останется, с надеждой подумала Тоффи. Она трезво смотрела на ситуацию, и видела, что в группе Рика его власти скорее угрожает изнутри Абрахам, чем извне — она сама. А Тара как раз постоянно вилась возле Абрахама и его компании, тогда как в группе Рика дружила только с Гленном и Мэгги. Тоффи не бралась гадать, что их связывает, но со стороны ей было видней, где дружба крепче, а где ей что-то мешает.       — Не только сейчас. Раньше тоже так было. Испокон веков ты очень быстро становился человеком с трещиной внутри.       — Да, теперь только — еще быстрее.       Тара перестала дергать траву и отряхнула руки. Несколько секунд она молчала, что-то вспоминая, а потом задрала голову, глядя Тоффи в лицо — та опиралась рядом на перила крыльца.       — Знаешь, что мне однажды сказала сестра? Правило семи моментов для поцелуя.       — Что? — Слишком резкая смена темы ошеломила Тоффи, но она действительно с удовольствием поговорила бы о чем-нибудь более приятном, чем неизбежные беды.       — Ну, вот, смотри. — Тара выставила перед собой ладони с растопыренными пальцами. — Каждый раз, когда ты думаешь, что в этот момент вы могли бы поцеловаться, ты загибаешь палец. Можешь сделать это шесть раз и продолжать врать себе и окружающим, что ничего такого не происходит.       — А на седьмой я должна буду его поцеловать.       — Ну да. — Тара пожала плечами. — Его или ее. Ну или хотя бы сказать, что тебя так и тянет это сделать. Суть не совсем в этом. После шести таких пропущенных моментов, к седьмому ты должна признаться себе, что ты все же влюблена. А не…       Тара покрутила рукой, словно прогоняла со своих коленей кошку или голубя, и вдруг хохотнула.       — Ты загнула четыре пальца! Ты посчитала в уме!       Тоффи растерянно молчала.       — О, и это не может быть Матье. Может, два момента у вас и были, но не четыре уж точно.       — Ох.       Тоффи озадаченно вздрогнула. Она ведь пришла сюда на свидание с Матье! Как раз!       — Я… как раз хотела пойти его поискать. Может, он заснул и забыл, что мы собирались…       Тара вскочила со ступени, отряхнула брюки.       — Ну да, или у него живот расстроился, он же к ужину не вышел. Поищем вместе, если хочешь.       И они сходили к домику Матье, осторожно постучали в окно его спальни, но тот не ответил. Девушки решили, что француз лег спать, и вернулись в особняк. Тара отправилась к себе, а Тоффи спустилась на второй этаж, намереваясь найти Лестера в лазарете, порасспросить, не болен ли чем-нибудь журналист, а заодно взглянуть на Леонтину.       Каково же было ее удивление, когда она ненароком обнаружила Матье в большой комнате!       Несколько секунд Тоффи просто стояла в дверях, остолбеневшая, едва сдержавшись, чтобы не открыть рот, а Матье смотрел на нее, улыбаясь и покачивая длинной ногой с изящно напряженной лодыжкой.       — А я думал, на сколько тебя хватит. Из всех моих подружек ты оказалась самой нетерпеливой! Леонтина, уверен, стояла бы до утра, да и Бьянка тоже.       Глава переступила порог, подобравшись, как рысь перед прыжком.       — Так ты не собирался приходить? И чего ты пытался этим добиться? Если ты хотел меня обидеть, то поздравляю, тебе удалось.       — Я пытался тебя распалить. Заставить тебя трепетать. Я ведь обещал показать тебе тонкости любви по-французски.       — Ну да. Я думала, ты о сексе. Типа, ну знаешь, вот эти поцелуи с языком, наверное, подумала я, там и прочее немного не такое, как у нас, в Америке.       Он покачал головой с таким видом, словно секс для него был чем-то одновременно возвышенным и при том — грязным. Тоффи подумала, что может угадать его мысли. Она знала эти ухмылочки и взгляды, направленные на нее, унизительные, насмешливые. Желай секса, но не говори о том и не показывай, оставайся лицемерно-девственна, пока мужчина не снизойдет до того, чтобы подхватить тебя на руки и кинуть на кровать.       — Мы ляжем в постель, когда ты будешь готова.       — Я уже готова! Я даже побрила киску, что в сложившихся обстоятельствах является пустой тратой мыла, воды и времени.       И тогда ты все равно должна будешь солгать ему, что не хочешь, чтобы он почувствовал себя гребаным охотником, сцапавшим дичь за шкирку.       — Послушай, дружочек. Мы будем сегодня трахаться или нет? Потому что если нет, я пойду спать. В отличие от твоей группы, моя община вдвое, а если считать с Риком и компанией, то почти в пять раз больше и за ней нужен догляд.       Когда-то давно, лет восемнадцать назад, когда у Матье не было ни денег, ни известности, ни, чего уж там — блестящей внешности, он еще помнил, что женщины бывают разными. Но со временем ему начало казаться, что он неотразим для любой. Изо дня в день его окружали только те, кому было не жаль оставить карьеру, мужа и детей, позабыть всю свою прошлую жизнь ради одного его взгляда. В последние годы у него не было практики — если не считать Леонтины, Шоны и Бьянки, и так давно преданных ему, как болонки. Матье подозревал, что мир изменился, но полагал, что женщины остались в нем прежними.       — Если бы ты не была такой красивой, ты бы меня раздражала.       Что ж, некоторые действительно изменились только в том, что пришлось распрощаться с платьями от Оскара де ла Ренты.       — Еще я думал, ты принесешь вино. Без него я не особенно в настроении.       Он изящно, но не театрально поднялся и подошел к Тоффи.       — Я же сказала. Алкоголь у нас в общине под запретом для всех, кто не умирает. Я пока не вижу, чтобы ты был укушен или смертельно ранен.       Хотя я могу устроить тебе и то, и другое, додумала она. В зависимости от того, как ты поведешь себя дальше.       — Правила, правила! Правила созданы для того, чтобы их нарушать.       Тоффи пожала плечами.       — Так идем, нарушь свои правила. Поднимись в мою комнату и давай займемся сексом. Разве все это не ради постели?       — Конечно, ты права. Не думаешь же ты, что я хочу на тебе жениться.       — Ну, не знаю. Вон, в группе Рика есть священник.       Матье засмеялся. Тоффи действительно шутила, и потому не обиделась еще больше. Напротив, смех немного разрядил обстановку, она даже перестала сурово упирать руки в бока.       — Не то что б у меня в голове при твоем появлении играет «Ну так, Теперь, когда мы встретили друг друга, Ясно, мы заслуживаем друг друга, Ты совершенство, и мы совершенны вдвойне, Рождены, чтобы вечно Танцевать по жизни»*, но, черт, ты первым начал флиртовать, и я не видела причины сказать тебе нет.       О, если бы Тоффи думала только о том, что ей стоит отвлечься от забот в объятиях парня с хорошей фигурой! Нет, все, увы, было куда сложней. В ее душе вдруг шевельнулась маленькая девочка, отчаянно желающая быть хорошей. Нравиться всем. Да она никогда и не засыпала надолго. Всегда смотрела одним глазом из глубины сознания Тоффи, заставляя ее руку быть щедрее, чем следовало. Вот что заметил в ней Дэрил.       И Матье — тоже.       — Не вижу такой причины и сейчас.       Было бы проще, если бы Тоффи предстояло бороться только с напором Матье. Но ей приходилось сражаться и с самой собой. Точнее сказать, она Нынешняя в глубине сознания воевала с собой Прошлой, и Матье вклинился в эту битву. Не зародил ее, о нет, но раздул в пожар прежде едва тлевшее пламя.       — Просто ты… Может быть, ты важна для меня. Как личность.       — А по-моему, ты просто импотент. Что ты знаешь обо мне, как о личности? Да мы знакомы вторые сутки! Назови хотя бы мой любимый цвет.       — Желтый.       — Ненавижу желтый. — Тоффи нервно заправила волосы за уши. — Не думаешь же ты, что между нами…       Она сказала «affair», и Матье не понял, как точней перевести для себя это слово: весомым, уверенным «роман» или презрительным «интрижка, связь».       — Чего ты добиваешься?       — Я хочу, чтобы ты вспомнила, каково это — быть женщиной.       — Об этом непросто забыть в мире без одноразовых прокладок.       — Ты нарочно говоришь что-то несексуальное, чтобы уязвить меня? Фу, отвратительно.       Тоффи подалась вперед.       — А что не так? Как там говорится — что естественно, то не безобразно. Это часть жизни.       — Омерзительно. Вот почему я не могу сейчас желать тебя. Женщины теряют свою женскую суть. Тебе нужно найти платье. Тем более, что так твои бедра выглядели бы уже и соблазнительней.       Раздражение вскипало в ней, и в обычной ситуации Тоффи уже боролась бы с желанием вцепиться козлу в лицо ногтями, но последние недели с группой Рика разнежили ее — она пыталась показать себя с лучшей стороны. И ей понравилось выглядеть милашкой. Это желание снова пробудилось в ней в ту минуту. О, как некстати!       — Серьезно, Матье? Вот так в открытую говоришь тупость, и думаешь, что я растаю? Да, я расслышала, это не комплимент, а завуалированное оскорбление.       — Еще комплиментов тебе не хватало. Ты и так склонна к гордыне, а если тебя хвалить, ты и не подумала бы, что тебе есть, в чем совершенствоваться!       — Это… это… всё. Ты меня допёк. — Глава подняла руки в жесте сдающейся. — Спокойной ночи, Матье.       Она еще несколько раз глубоко вдохнула и выдохнула, словно пробежала несколько километров, не разогреваясь, затем развернулась — волосы взметнулись черным крылом, как у Мартиши Аддамс — и направилась вон из комнаты. Открыла дверь ногой и чуть было не зашибла ею Юджина.       — Какого хрена, — голос Тоффи звучал скорее устало, чем зло, однако она замахнулась на ученого, словно по-настоящему начала терять над собой контроль. — Сгинь отсюда вообще!       Она шагнула на лестницу, и если б не была так разбита, поднялась бы быстрее, чем Юджин успел пробормотать вполголоса:       — Глава. Я вынужден кое-что сообщить. Нечто, что, вероятно, поставит мою жизнь под угрозу.       — Ты серьезно? — Тоффи обернулась через плечо, держась за перила, словно только те позволяли ей еще стоять. — Вот проямо-таки под угрозу? Это может подождать до завтра?       Она была уверена, что Юджин намерен убеждать ее, что ни при каких обстоятельствах не может работать вместе с Матье.       — Ну… Говоря объективно, да.       — Тогда завтра и скажешь.