Смерть мелкого гаденыша

Я — не приз, чтобы меня выигрывать. Я — не принцесса, которую необходимо спасать от дракона. Я сама себе принц, и я убиваю своих монстров. Ты должен с этим смириться. Лорел Гамильтон, «Пуля» («Стисни зубы и умри»)

      Дежурные скрылись на кухне с последними тарелками. Проспер разговаривал с Бьянкой, готовой идти в первую вахту на вышке. Тоффи с удовлетвореним осматривала опустевший зал. Почти все разошлись, кто — в спальню, кто — на дежурство. Не уходил только Матье, продолжая сидеть на своем месте, точно приклеенный, и хмуро глядя на Главу. От этого недружелюбного взора ей стало жарко. Шея сама собой нагнулась, как у готовой бодаться оленихи.       Или козочки. Матье уж точно предпочел бы второе сравнение — пообидней.       Тоффи натянула сапоги и поднялась по лестнице, чувствуя спиной — там, где подхваченные в высокий хвост волосы, колыхаясь от шагов, обнажали кожу до самых лопаток — пытливый взгляд. Не любящий, нет. Изучающий. Так коллекционер смотрит на бабочку, размышляя, куда воткнуть булавку. Впрочем, когда на самом деле ты не насекомое, а женщина, подбирая сравнения, наблюдателю недолго и ошибиться.       Глава собиралась уйти к себе — в спальню или, может, кабинет, поработать еще над отчетами, понимая, что ей не уснуть еще долго, взбудораженной вечером. Однако она передумала, увидев в конце этажа, за стеклянной дверью неясную тень, и почувствовав навевающий ностальгию аромат табака. Тоффи распахнула дверь балкона, желая погрузиться в холодный, колкий вечерний ветер. Но тот еще оставался душноват, еще полнился воспоминаниями дня, а от запаха сигарет казался еще теплее.       Тоффи облокотилась о перила на расстоянии вытянутой руки от Дэрила.       — Если мешаю, только скажи.       Он промолчал, посмотрел искоса, не поворачивая головы. Дым клубился возле его губ, как у дракона на китайских гравюрах.       — Я видела, что тебе не очень-то понравилось мое выступление. Понимаю, я далеко не Монсеррат Кабалье…       — Неважно.       Он чувствует больше, чем показывает, подумала она. И мысленно добавила: лучше не говорить этого. Уж точно, не сейчас.       Тоффи провела рукой по животу, разглаживая на нем ткань платья — неосознанный жест защиты, который она порой невольно повторяла по привычке, как только ее настигала неловкость. В ее прошлом тоже пряталось немало боли и черноты. В их общей с Проспером памяти и в ее личной, о которой не имел понятия даже брат.       — Я знал одну девушку… Она тоже любила петь.       Тоффи горько поджала губы. Хотелось спросить: и что с ней стало? Но она подозревала, каким будет ответ. И могла поклясться, что случилось… то, что случилось, явно совершенно недавно. Может быть, перед самым приходом группы Рика в общину.       — Она была тебе дорога?       — А ты прощупываешь почву?       — Просто спросила. — Тоффи могла бы обидеться, но решила пропустить колкость мимо ушей.       — Дорога… да тут не поймешь. Все происходит так быстро, люди то и дело умирают. — Дэрил перевел на Главу взгляд, и что-то было в нем тревожащее. — Не твоя вина, но я думаю о том, что ты поешь, веселишься, как будто ничего вокруг не происходит.       — Раньше я так и не делала. Но вы пришли, и все немного поменялось. Может, просто дело в том, что рядом с вами и хочется петь?       Она пыталась свести все к шутке, вернуть легкость, которая была в начале вечера. Но, видимо, та растаяла без следа. Ее уже не получалось возродить.       — Песни не помогают. Они не сохранят жизнь.       — Твоя правда. Но для меня это всегда было… единственной отдушиной. Пение. С детства. Я нигде этому не училась, то есть, мне и учиться-то было негде, но я только так и привыкла справляться с трудностями.       Она и сама понимала, что он прав, но про себя подумала: пела и буду петь, пока могу, иначе ведь совсем невыносимо.       — Да, та девушка была мне дорога. Любовь — это не про меня, но я к ней привязался.       — Ты должен… — Тоффи замялась. Осторожно положила руку Дэрилу на запястье. Он долго не давал ей себя трогать первой, но даже когда перестал отдергиваться от ее прикосновений, не реагировал на них. Словно на него села муха или лист упал, не больше. — Тебе стоит поговорить с кем-то из своей группы. Об этом.       Он мог бы ответить «так и сделаю» или «не нужно меня учить», но всего лишь посмотрел на Тоффи своим характерным взглядом из-под отросшей косматой челки, который мало кому удавалось разгадать.       И тут тишину вечера разбил женский крик.       Уже несясь по лестнице в лазарет, Тоффи подумала, что у нее де жа вю — всего несколько дней назад так кричала Леонтина. И на этот раз это снова была она.       Тоффи первой бросилась вон, толкнув дверь балкона так, что та закачалась. Дэрил отстал — на полторы секунды, не больше — туша сигарету. Если Тоффи была права насчет того, что от неосторожного огонька вся община могла взлететь на воздух, следовало подстраховаться. Да, порой мгновения все решают, но он мог бы нагнать ее на лестнице…       Если бы Глава не съехала по перилам (благослови Боже того, кто покрыл их лаком, а заодно Леонтину, которая сделала разрез на платье только с одной стороны!) и бросилась к лазарету. Француженка визжала так, что не оставалось сомнений — она в опасности и страшно напугана.       Тоффи рывком распахнула дверь, моргая, готовая нырнуть во тьму или оказаться ослепленной светом после полумрака коридора, но ей оказалось не до рассматривания деталей. Еще раньше, чем мозг сказал, что в точности, в мелочах видит Тоффи, ее рука рванулась к бедру, готовая выхватить пистолет — но пальцы мазнули по враз похолодевшей коже. В разрезе платья была голая нога, и голая непозволительно: пистолет остался у Проспера.       Тоффи успела только испуганно вздохнуть, прежде, чем цепкие руки впились ей в плечи, прямо у носа клацнули зубы — даже в полумраке лазарета Тоффи поняла по специфическому запаху, что ее атакует ходячий. Она попробовала отскочить, но запнулась обо что-то и грохнулась на спину. Если бы не высоко подвязанные на затылке волосы, от удара об пол Тоффи могла бы и потерять сознание на решающий миг. Однако ей повезло. Дыхание перебилось на секунду, но не больше — и Глава успела вместо шеи подсунуть ходячему в пасть предплечье.       Она прекрасно видела, что перед нею Ариана, но не осознавала этого разумом. Мозг сигнализировал, что на нее нападает зомби — и только. И зубы твари вцепились в руку у самого запястья Главы с решимостью бульдога. Тоффи не думала, не боялась, что у нее не получится — хотя могло! — она подцепила ногтями край ножика в рукаве, без труда вытащила его и вонзила мертвой Ариане в висок. Все это заняло не больше секунды. В то же мгновение, как сталь вошла в череп мертвячки, ее ударом ноги сбросил с Тоффи Дэрил.       Ариана, мертвая дважды, неподвижная, распласталась по полу в полуметре от них. Тоффи села, подвернув под себя ноги, задрала рукав, безжалостно разрывая шов — под ним действительно оказались маленькие ножны для кинжальчика, как и предполагал когда-то Рик, закрепленные толстыми шнурками на предплечье. Их она тоже сорвала, не заботясь о том, не испортит ли их.       Однако на руке укуса не было. Синяк — полосой, там, где зубы ходячего пытались добраться до плоти, но не прорвались через сыромятный шнур. Впрочем, не больше.       Тоффи почувствовала себя опустошенной от облегчения. Выдохнула, потерла лицо, убрала растрепавшиеся волосы назад, но те снова упали петлями на лицо — те, что не до конца вылезли из резинки на затылке.       — Проспер, займешься телом?       Коридор полнился людьми. Тоффи краем глаза видела, как со стороны столовой прибежали ее брат бок-о-бок с Бьянкой, напряженные в недобром предчувствии Кэрол и Тара, как спустились по лестнице Рик с Карлом, оба вооруженные ножами.       — Да, конечно. Эй, позовите Лестера, кто-нибудь!       Тоффи поднялась с колен, уже полностью спокойная. Что пугало Главу больше риска умереть, так это ее равнодушие к собственной гибели. Не умерла прямо сейчас — и ладно. Ее отпускало мгновенно, как только она понимала, что опасность миновала. Иногда Тоффи становилось тревожно, не значит ли это, что она социопатка?       Но другие чувства не были ей чужды. Привязанность. Грусть. Сожаление.       Она взглянула на то, что еще недавно было ее подругой, и ее захлестнула горечь. Слезы подступили к глазам мгновенно, не дав Главе шанса продышаться и скрыть их. Тоффи неловко утерлась запястьем, укрытым целым рукавом.       — У нее укус под лопаткой. — Сказал Проспер.       Дэрил держал Ариану под мышки, уже вынув нож из ее черепа и положив его рядом на пол, а Проспер потянул выше и без того задравшуюся случайно толстовку. Его поразило, насколько темной от синяков оказалась спина Арианы.       — Может, она не чувствовала, что укушена. У нее тут все сбито и содрано. — Проспер печально присвистнул. — Ужасно.       Тоффи в ответ могла только кивнуть. Она перевела взгляд на темный зев лазарета: там, свесив с кровати здоровую ногу, всхлипывала Леонтина. Она вцепилась руками в решетку спинки и тряслась, так что вся постель отзывалась слабым звоном расшатанных креплений для болтов.       — Она… она просто зашла и села на койку, а потом легла. Я думала, она пришла вздремнуть, почувствовав… — Леонтина не смогла договорить, жмурясь от страха. Наверняка мысли путались у нее в голове. Если б она изъяснялась на французском, пожалуй, и объяснила бы, что произошло. Чужой же язык никак не давался ей в этот тяжелый для нее момент.       Тоффи сделала шаг к двери, поддела носком сапога штатив капельницы. Вот обо что она споткнулась. Леонтина пыталась отпихнуть от себя Ариану тем, что оказалось рядом, и ненарочно втолкнула мертвячку почти в самые объятия Главы. Должно быть, немалой сноровки это потребовало от Леонтины — схватить капельницу и отбиваться ею. Не так она слаба, как говорил Матье, подумала Глава.       — Я останусь с ней. — Кэрол помогла Леонтине снова устроиться на койке так, чтобы не страдала раненая нога. Шов, впрочем, пострадал — сквозь бинт сочилась свежая кровь. — На всю ночь. Не оставлять же ее одну.       Тоффи обернулась, ища глазами Лестера или Розиту, но ее взгляд остановился на… Матье. Он подошел к ней, схватил лицо в ладони, точно для поцелуя, но потянул к себе так, словно намеревался обнять, и не больше.       — У тебя шок, chaton, тебе нужно прийти в себя.       Тоффи уперлась руками в грудь французу, мягко, но уверенно отстраняя его. Она вспомнила, что даже не успела испугаться как следует, когда ее пальцы ухватили пустоту у бедра вместо рукояти пистолета.       — Я не в шоке. Просто мне грустно.       — Ты чуть не погибла.       — Потому что я не была готова.       Вот и слетела корона, с досадой и стыдом подумала Тоффи, зная, что краснеет — шея, щеки горели. И поделом, ибо гордыня — грех.       — Это все потому, что кто-то слишком много думает о танцульках в полуголом виде, la Libordel. Я же говорил, что от твоей развратности добра не жди.       Еще секунду назад она была готова броситься на шею Матье, раз уж он дал ей добро на флирт с ним, за миг до этого она отчаянно желала схватить его за руку и утащить в спальню, не для того, чтобы надругаться над памятью Арианы, но чтобы вспомнить, как можно утвердить жизнь, господствующую над смертью, как можно вернуть себе хотя бы призрак радости, когда сердце похолодело от печали. Но несносный француз снова завел разговор о лицемерной нравственности, такой чуждый Тоффи.       — Вот поэтому тебе нужен мужчина сильнее тебя. Чтобы ты не думала, когда у вас будет секс, и не изводила себя понапрасну мыслями по этому поводу. И чтобы защитил тебя…       — Но ты меня не защитил.       Матье… в нем, определенно, было что-то такое, что могло привлечь Тоффи. Что-то такое, что позволяло ей очаровываться невыносимыми мужчинами на страницах Лоуренса. Матье носил на себе ту же печать, что и Биркин, Джеральд Крич или лесник Меллорс. Но… он словно исказил эту драгоценность. Так в фильмах показывают падших ангелов — их небесная красота опорочена грехами, и хотя ее еще можно угадать за их уродством, она больше не манит. В Матье оставалось только призрачное, извращенное эхо того, что Тоффи желала.       — Ну же. Иди ко мне, la Libordel, поплачь на моем плече. Признай, что тебе это нужно.       — Ты не знаешь, что мне нужно.       — Знаю. Это нетрудно увидеть. Ты напугана и разбита. Тебе нужно почувствовать себя защищенной. Маленькая девочка в объятиях сильного мужчины — то, что успокоит тебя.       Тоффи всплеснула руками.       — Да, я испугалась, я чувствую, что я расслабилась тогда, когда не должна была. И, Господи, пожалуй, я бы не отказалась от огромной банки мороженого и пары серий «Остаться в живых» по кабельному. Но я не могу получить этого, хотя мне правда, правда стало бы от этого лучше.       — Нет…       — Да. Не нужно ковыряться в моменте слабости, чтобы убить мою уверенность в себе. Если бы ты мог это сделать, я бы не была здесь Главой. Если ты хочешь видеть на моем месте дурочку, которую можно лепить под свой вкус, то ты опоздал на двенадцать лет, пару психологических травм и один конец света.       Она чувствовала себя опозоренной, уставшей и разбитой, но не настолько, чтобы поддаться влиянию Матье. Напротив, ей вдруг показалось, что противостоять ему — лучшее, что она может сделать сейчас. Грусть от потери подруги, стыд за свою недавнюю растерянность перетопились в ее груди в гнев.       — Ах, строптивая ты дурочка, точно не знаешь, что мужчина должен быть как кофе: горячий, сладкий и крепкий.       — И черный, по-видимому, а я против расизма в постели, я люблю всех в равной степени.       Ей вдруг захотелось, чтобы Матье потерял над собой контроль и ударил ее — чтобы она смогла врезать ему в ответ. И, черт побери, она не стала бы сдерживать силу.       — Я не это хотел сказать. Прими это как аллегорию.       — Я так и попыталась. Впрочем, если ты говоришь после неудачной попытки сунуть хер в кружку, можно понять, почему мы еще не переспали.       Француз дернулся, явно готовый выполнить желание Тоффи — пальцы скрючились, как у диснеевского злодея, однако кулаки он все же не сжал. Тоффи стояла перед ним, наклонясь вперед, готовая драться. Ей нужно было сбросить напряжение хоть как-нибудь. И если более мирного способа не существовало…       — Я считаю, что я подхожу тебе больше других.       — О Господи, ну разумеется, ты так считаешь!       Тоффи развернулась, готовая уйти, вдруг ощутив, насколько неуместна их ссора. Проспер и Дэрил унесли тело Арианы, но остальные стояли, ошалело наблюдая за сценой. Боже, и Карл в том числе! Тоффи снова овладел стыд, еще более удушающий, чем прежде. Может быть, самый невыносимый за последние лет десять.       И, Господи, все это слышала Леонтина! Тоффи не сомневалась, что у нее с Матье были какие-то отношения. Пусть они, вероятно, давно завершились, ей не стоило слышать вместо ободряющих слов и заверений, что больше на нее не нападет никто… как ее бывший возлюбленный флиртует с другой. Пусть по-уродски, как настоящий козел, но ведь действительно — без сомнений, флиртует!       Тоффи замялась на месте, готовая приказать Матье, чтобы он остался с Леонтиной вместе с Кэрол на всю ночь, однако эту светлую мысль перебила другая. Тоффи заметила, что в коридоре появились и другие общинники, помимо тех, кто сбежался на крик — и среди них оказалась и Шона.       Матье что-то сказал, однако Тоффи отмахнулась от него, соображая. Ариана напала на нее так неожиданно, что не осталось времени как следует сообразить, но теперь Тоффи вспомнила, что, когда скатилась с лестницы, заметила у двери в столовую Шону и Матье. Видения всплывали в ее мозгу, точно слайды на презентации. Ей не почудилось? Не сошла же она с ума.       — Ты целовал Шону.       Тоффи смотрела в лицо охотнице, изучая ее реакцию. Глаза метнулись туда-сюда в секундной панике, затем устремились на Матье — за плечо Тоффи. Шона словно спрашивала взглядом, все ли верно она сделала.       Что ж, это был спектакль, без сомнения, и Тоффи почувствовала облегчение: кто-то из присутствовавших вел себя еще глупее, чем она.       — Очень может быть, что целовал. И что?       Тоффи хмыкнула. Ее посмешила, и в то же время невероятно оскорбила сама мысль, что Матье мог пытаться вызвать ее ревность. Что он мог допустить, будто от страсти к нему — к нему! — она потеряет голову. Он проверял ее, и это было особенно отвратительно.       — Ладно, об этом я не говорила, не называла такое правило, но оно негласное. Одна женщина — один мужчина. Чтобы исключить все ситуации, которые потенциально могут привести к склоке. Ревность не хуже алкоголя провоцирует драки, так что…       Тоффи снова повернулась к Матье, выразительно отмахнула рукой.       — Ты запретишь Шоне приближаться ко мне?       — Зачем? Если она хочет, пусть хоть приклеится к тебе. Вы на моей территории и обязаны соблюдать мой устав, но лезть в вашу группу я не собираюсь.       — Нет, ты… отрекаешься от меня?       Тоффи зажмурилась, потерла переносицу. Это было невыносимо и смешно. Матье обожал драматизировать, она уже поняла. Побочный эффект жизни писателя — видеть каждую минуту как момент в книге? Ах да, он же там романы писал, не «мелодраматические», но «интеллектуальные». Тоффи невольно вспомнила слова Юджина.       — Ты просто не умеешь любить. — Сказал Матье. — Ты не знаешь, каково это. Твое сердце — ледышка, камень. Ты боишься отпустить чувства. Ты просто маленькая, незрелая.       — У меня нет на это времени. — Тоффи устало потерла шею. — Если хочешь, запиши это и пришли мне, я почитаю за воскресным кофе.       Ей тоже хотелось сказать какую-нибудь колкость, вроде «надеюсь, найду в твоей записке литературную ценность», но она сдержалась.       — Нет, так не пойдет, милая. Я хочу, чтобы ты на этот вечер осталась со мной.       — Ну так перехоти!       Тоффи прошла к лестнице, отчаянно желая, чтобы Матье преградил ей путь — чтобы ей пришлось оттолкнуть его. Руки просто чесались сделать хотя бы это.       — Иди, иди. Вернешься, когда будешь в состоянии разговаривать нормально.       Она почувствовала, как невольно дернулась в раздражении щека.       — Вечер уже закончился, Матье. Иди к себе.