Смерть мелкого гаденыша

Те, к югу от нас, щедры Слогами своими. Они рассеивают, Мы накопляем. Птицы едят их слова, Мы же едим наши собственные, слова, сердца, есть ли разница? Маргарет Этвуд, «Двухголовые стихи»

      В другой день Проспер стал бы иронизировать, но тогда он не окликнул сестру и не остановил, понимая, что ей нужно отвлечься. Ее произошедшее с Арианой задело больше всех — и по многим причинам.       Глава спустилась в подвал, готовая подворошить запасы из личного тайника, и с изумлением поняла, что свет не погашен. Какое счастье, что не нужно платить по счетам, подумала она. Электричество всегда успокаивало ее, даже когда дело казалось совсем швах — для нее то, с чем она столкнулась после бегства из родного дома, всё стало символом новой, лучшей жизни. Нужно было поблагодарить за это Юджина еще усердней, подумала Тоффи, пары конфет подобная работа явно не стоит. Впрочем, ее отношение к Портеру… носило сложный характер.       И — стоило ей пройти мимо клеток (третья, пустая, тронула сердце неприятным воспоминанием), распахнуть следующую дверь, как она увидела того, о ком только что подумала. Юджин спал, положив голову поверх сложенных на столе калачиком рук. Глава приблизилась, и увидела, что тут и там разложены раскрытые тетради, заполненные графиками, сведениями, и уже покрытые поверх новыми исправлениями. Под ногу ей попался упавший карандаш.       — Не спи здесь. — Тоффи положила руку на мягкое плечо Юджина, осторожно потрепала, чтобы разбудить его. — А не то голова разболится.       И прошла дальше, в кладовку. На ней были в тот вечер джинсы, не платье — так что цепочку с ключами она снова использовала вместо ремня. Порывшись в приятно пахнущем древесиной нутре личной тумбочки, Тоффи выудила на свет Божий сияющую коробку конфет с ликером. Еще не открытую, но с давно истекшим сроком годности. Пахли они, даже через толщу сверкающего картона, точно Эдемский сад. Половина конфеток, правда, высохла, и начинка превратилась в противные шарики, царапавшие язык, но все равно… Это успокаивало Тоффи. Она съела первую конфету так торопливо, словно держала в руках лекарство. Вторую уже положила на язык, попыталась вчувствоваться во вкус. Плевать на начинку, хороший шоколад не стареет!       Подумав немного, не поднимаясь с корточек, Тоффи решила, что если уж что пообещала, хоть и самой себе, нужно выполнять. И вернулась в соседнее помещение.       Юджин проснулся и теперь сидел, растирая глаза, кажется, не понимая, где он находится и что вообще произошло.       — На. — Тоффи ткнула конфету ему в самое лицо, и тот взял ее губами, словно пони, настороженно глядя на Главу. — Все равно от алкоголя там одно название. Так просто, вкус.       Но мне это нужно, добавила она мысленно. Не настоящее опьянение, но его имитация, после которого она сможет вообразить, что выпила. Вкус, который будет питать ее фантазии призраком на языке. Она облизнула оставшийся на пальце подтаявший шоколад и направилась назад, в кладовую — там вонь зомби в клетках не так чувствовалась.       Юджин тотчас вскочил, уронив в спешке стул, и бросился за Тоффи, точно ее мог поджидать среди шкафов и сейфов неучтенный мертвяк. Однако застыл в дверях, скованный нерешительностью.       — Чего? — Тоффи сидела на одном из сейфов, обхватив коробку конфет обеими руками. — Еще, что ли, хочешь?       Она отводила взгляд, но вытянула руку с коробкой в сторону двери и приглашающе ею тряхнула. Конфеты загремели, словно галька. Юджин подумал, что Глава похожа на хулиганку, которая сначала дразнит ботаника, подманивает, а потом с злорадным наслаждением ударит его, если он рискнет приблизиться.       Однако Юджин все же подошел и порылся рукой в коробке, словно выбирал выигрышный лотерейный билет, а не заветрившуюся шоколадку.       — У меня нет профессионального образования в сфере музыки, но мне понравилось, как ты пела вчера. Красиво.       — Да нет. Голос у меня как у кошки, которой на хвост наступили.       Они оба преувеличивали, но это было совсем не важно. Не о пении они хотели говорить.       — Ты еще сердишься на меня?       Тоффи покивала. Коснулась свободной рукой края глаза, промакивая крохотную слезу.       — Я никогда не хотела вернуть весь мир к нормальности, это так. Но я надеялась, что кто-то сможет… спасать людей. Если бы у нас было лекарство, Ариана осталась бы жива. И Берт, может быть, тоже.       Юджин молчал, и выражение его лица не менялось, но Тоффи была уверена, что он ее слушает. Господи Боже, он как закрытая книга, подумала она, столько информации, но чтобы ее прочитать, нужно постараться.       — Берт остался, потому что я попросила его не уезжать. Он был важен для Арианы, я знаю. И его укусили. Не знаю, действительно ли я виновата, что не уследила, он был взрослым мальчиком. Но это случилось. Вот почему я не могу перестать думать о лекарстве, хотя понимаю, что, наверное, нам поможет уже только магия. — Вот только я не Ведьма на самом деле. Была бы ею — сделала бы что-нибудь, хоть что-то, продолжила Тоффи про себя. Но вслух не сказала, хоть иронически хохотнула.       — Как мне после этого, как советовала Тара, влюбляться? А если…       — Так у тебя появится ахиллесова пята.       — Да, верно. У меня и так есть слабое место, зачем мне еще второе? — Против воли Тоффи улыбнулась. — Влюбляться для меня… Как есть мороженое. Без него можно жить и жить прекрасно, даже, может быть, полезно — горло не застудишь. Но ведь страсть, как хочется, я бы продала за ложечку пломбира душу — если б она была у меня.       — «Человеческая душа слишком важна, чтобы не обращать на нее внимание». Это не мои воззрения, это цитата из книги Грегори Магвайра, но в этой фразе есть приятная стройность неверного размышления, свойственная хорошей литературе. Хотя в целом книга рискованно отклоняется в некоторых местах от классических законов драматургии…       — Ты что-то вольно разговаривать начал. Не забудь, я все еще злюсь.       Она смотрела ему в лицо, улыбаясь, но при том стиснула кулак.       — Ты даже не представляешь…       Она вздохнула. Юджин сунул руку в коробку, перебирая конфеты, словно специально для того, чтобы их шорох сбил Тоффи с мысли.       — Соврешь мне еще раз — я тебя застрелю. — По ее лицу, по ее голосу нельзя было понять, шутит она или нет. Рука Юджина заледенела, он испуганно поджал нижнюю губу и настороженно округлил глаза. — Ох, успокойся, сокровище, это я для красного словца. Я сама та еще лгунья. Нет, я не буду сейчас рассказывать, где и в чем я наврала.       Тоффи с досадой сжала губы, словно яростно промакивала помаду — ощущение которой на коже за два года успела позабыть.       — Ты говоришь, что был учителем физики, а я вот была профессиональной беглянкой. Моя специализация и основное мое занятие больше десяти лет. Да, шрам на ноздре поэтому. И нет, не вздумай даже пытаться потрогать. — Она не стала уточнять, было это ранение или попытка изменить внешность, сделав ринопластику. — Постыдная правда в том, что я… я влюблена в этот новый мир, в котором у меня власть и сила. Ни в том, в котором я выросла, ни в том, в котором оказалась после восемнадцати, я бы так не смогла. А тут…       Она покрутила конфетку меж пальцев, как сигарету.       — Я никогда не любила машины. Они меня даже раздражали. Я по ним не скучаю.       — Но скучаешь по мороженому. — Юджин покивал в своей обычной манере: несколько торопливых движений головой, раздумчивых и разом неуверенных. — Да, я слышал.       — Ты делаешь вид, что ты крайне умный парень. — Она смотрела на него из-под хитро полуопущенных век. — Но, полагаю, ты еще умнее, чем хочешь казаться.       Юджин проглотил слова «да, так и есть» — сунул в рот очередную конфету, заел так и рвущуюся наружу реплику.       — Ты знал, что я провожу опыты на Берте, однако никому ничего не сказал.       Он хорош в том, что касается хранения секретов, мысленно посмеялась Тоффи, свои берег, пока страх не заставил его действовать опрометчиво. Но… Матье? Что за терки между ними, чем они так друг друга зацепили?       — Если это было ради науки, я считаю, что подобные действия заслуживают оправдания. Это приемлемая жертва репутацией ради целесообразности. Ты знала, на чем базировались исследования НАСА и Советской космической программы? На сведениях, полученных гестапо.       — Звучит так себе. — Тоффи тряхнула головой. — Репутация, хм. Одна из тех вещей, в которых я давно запуталась, пытаясь разобраться.       — Я думаю… — Он замолчал на мгновение, подняв глаза к потолку, словно действительно размышлял прямо в ту секунду. — Да, я думаю, мы — я, ты, Проспер — сможем втроем добиться прогресса. С вероятностью семьдесят процентов…       — Я не хочу об этом. — Тоффи медленно, уже сонливо моргнула. — Помолчи и бери еще конфетку. Я сама уже не могу эту хрень жрать. Сначала было прикольно, но теперь кажется, что ужасно. Вот почему все нужно есть, пока срок годности не вышел.       Она поставила коробку рядом с собой, качая головой с усмешкой. Перед глазами крутились выхваченные в записях раскиданных на столе тетрадей имена Берта и Арианы. Пока она сама, Глава, ковырялась в прошлых отчетах, Юджин с Проспером ковырялись во внутренностях двух образцов.       — Может, покажешь, что там с компьютером? А то у меня все еще ощущение, что мы его зря сперли. В отличие от кресла в моем кабинете, на нем даже сидеть нельзя.       — Я еще не провел практических тестов, а согласно теоретическим выкладкам, нам пока что не хватит накопленной мощности в ночное время даже на включение.       — Да ну. — Тоффи сползла с сейфа, забыв о конфетах. — Давай, я проверю, как умею. Я девочка простая, деревенская, мне только дай потрогать руками!       И прежде, чем Юджин успел среагировать — скорость вообще не была его коньком никогда, если не говорить, конечно, о том, как быстро он что-то вспоминал… или сочинял — Тоффи нагнулась над стоящим в углу компьютером и нажала кнопку включения.       Предсказуемо — свет мигнул и погас.       — Ох, прости. — Странно, но теперь голос Тоффи звучал веселее, чем еще секунду назад. Почему-то мысль, что она сделала глупость, привела ее в восторг. — Ладно, ты угадал.       — Вероятность подобного исхода была свыше 99%.       — Это же почти сто! Ладно, надеюсь, ты с той же точностью предсказал, что я захочу сделать, и захватил лампу.       Тоффи зашарила руками вокруг себя, ткнула ладонью в стену и пошла вдоль нее. В закутке без окон не было ровно никакого источника света — даже старательно проморгавшись, нельзя было увидеть ровно ничего.       — Эй, ты что, боишься темноты?       В тишине Тоффи слышала, как хрипят за стеной мертвяки, а рядом — торопливо, поверхностно дышит Юджин.       — Не темноты. Их…       — Господи Боже!       Она нащупала во тьме теплый мягкий локоть, спустилась пальцами ниже, по предплечью, крепко стиснула запястье Юджина.       — Пойдем. Я нас выведу.       — Ты досконально помнишь путь до выхода?       — Ага. По шагам. — Ответила она наигранно-бодро. И тотчас ударилась лбом в приоткрытую дверь. — Ай!       От боли Тоффи даже согнулась пополам. Рука Юджина задергалась, конвульсивно сжимая ее ладонь.       — Все в порядке, в порядке, просто об дверь приложилась…       По крайней мере, нос не разбила — в сложившихся обстоятельствах и это можно было почесть за удачу. Жаль только, искры из глаз не осветили им путь.       Прощупывая пространство перед собой вытянутой рукой, Тоффи направилась вперед, не торопясь, но и не слишком медля. Все-таки худо-бедно она действительно представляла себе путь. По счастью, до самой лестницы пол в подвале был ровен и гол — при всем желании запнуться можно было разве что за свою ногу.       — Почти половину пути прошли, мы молодцы. — Сказала Тоффи, не уверенная, кого именно хочет подбодрить, себя или спутника.       Казалось, только когда Юджин пугался, у него вдруг появлялись эмоции — а до того он ходил, словно в полусне. Теперь же одна его только рука, стискивающая нервно ладонь Тоффи во тьме, даже невидимая, выражала больше, чем голос или лицо Юджина за последние две недели. Если, конечно, не считать того случая, когда Матье пытался с ним поссориться, или когда он подумал, что Тоффи способна вытурить его из общины.       Хорошенького же в глубине души он был о ней мнения!       — Образцы в клетках все, не забывай.       Тоффи продолжала шарить рукой перед собой и сбоку, чтобы ее не подвела память о помещении — еще раз удариться обо что-нибудь она не хотела. С каждой минутой Юджин все сильнее и сильнее сжимал ее ладонь, слыша хрипение ходячих. Тоффи стало стыдно. Он так их боялся — она даже не задумывалась об этом — и продолжал работать в подвале, потому что она приказала. А после того, как она выплеснула на него гнев, наполовину вызванный в ней Матье, сидел тут в одиночестве до самой ночи!       Они уже прошли крайнюю клетку, пустую, и следующую, за ней, осталась одна — а там и свобода.       Холодная поверхность кожаной маски мазнула Тоффи по ладони. Ходячий заворчал, как только мог закрытым ртом. Боже, надеюсь, подумала Глава, Юджин не чувствует, как я готова начать дрожать и как часто бьется мое сердце. Он стискивал ее запястье там, где трепыхался пульс, но вряд ли вслушивался в биение ее крови, полностью подчиненный собственному страху.       — Еще минута, и мы на лестнице. — Она сжала его руку в ответ. — Все хорошо.       Чтобы подняться по лестнице, им пришлось расцепить руки и идти по одному. Тоффи подталкивала Юджина в спину, который, несмотря на то, что свежий воздух был совсем рядом, едва шел.       Уже стоя во дворе, у самой двери сарая, под которым находился подвал, он согнулся, уперев руки в колени и тяжело дыша. Тоффи осторожно положила ладонь ему на спину.       — Не тошнит?       — Нет.       Она обошла Юджина, смочила руки в бочке с водой — не слишком чистой, потому что в ней ополаскивались все, кто работал с землей, да и они сами с Проспером, извозившись от работы с мертвяками, тоже мыли там пальцы. Вернулась, наклонилась и приложила холодные ладони к его щекам.       — Легче?       Он распрямился, и ее руки обессиленно стекли с него, словно сами обратились водой.       — Не знаю, что бы делал без тебя.       — Сидел бы в светлой комнате. Это же я виновата.       Ты впервые говоришь глупость на моей памяти, хотелось добавить Тоффи, но она сдержалась. Он и без того перепуган, до сих пор дышит, как паровоз, того и гляди до гипервентиляции себя доведет.       — Правда, без конфет.       — В любом случае, если бы не ты, я бы не вышел. Просто не смог бы.       Неужели он думает, что она его оставила бы в темной комнате, одного, перепуганного, как ребенок? Господи, да Карл храбрее него!       — Не могу поверить. Уверена, ты можешь быть таким же смелым, как кто угодно другой. Дай себе время, и…       — Нет. Смелость — не навык.       Спорно, подумала Тоффи, но она уже устала от споров.       — Есть три пути быть смелым. Не думать, что тебя ждёт, либо знать, что ты сильней, ты победишь. Либо же… не бояться проиграть, потому что в какой-то степени ты заслуживаешь этого.       — И какой из этих способов тебе экзистеницально ближе?       Тоффи подняла взгляд на Юджина. Луна светила ему в лицо, не ей. Влажные глаза блестели в полумраке, как два маленьких озерца.       — Пойдем, вдруг на кухне еще остались дежурные, нальют тебе чаю или какао.       Она побрела к особняку, не глядя, идет ли Юджин за ней, похолодевшая от мысли: если ты не боишься умереть, если ты всегда готова проиграть, почему именно теперь тебя пугает одна мысль подступиться ближе к тому, к кому тебя неукротимо тянет? Почему, наконец, ты жаждешь победы?       — В любви нет страха, но совершенная любовь изгоняет страх, потому что в страхе есть мучение. — Пробормотала она. — Боящийся несовершен в любви.* ____________ * 1 посл.Иоан. IV, 18