Смерть мелкого гаденыша

«Жаль, что нельзя утонуть в траве, — думала Эльфаба. — Это была бы самая лучшая смерть». Грегори Магвайр, «Злая»

      Солнце стерло тени на всей поляне, когда Фитц, наконец, начал двигаться. Совместными усилиями девушки «покормили» ходячего — дали откусить от каждого недавнего товарища, ровно так, чтобы прикрыть раны. Затем покинули место побоища.       Шона была уверена, что Тоффи ведет мертвяка в общину, но Глава выпустила его у ближайшей насыпи — столкнула вниз, распуская ошейник «ловилки», и то, что еще недавно носило имя Фитца, скатилось по песку.       — Он не выкарабкается, во всяком случае, не скоро. Скорее всего, он и живым бы не сделал этого без помощи. — Тоффи склонилась за край насыпи, рассматривая, как, шатаясь, топает почти на одном месте мертвец. — На случай, если дружки будут искать, куда же делся третий труп с поляны.       К счастью, Проспер с Бьянкой и Кэрол с Дэрилом привели с собой образец, по иронии судьбы, поймав его, а точнее, ее уже на месте сбора. Обе пары вернулись в полдень, чтобы повиниться, что охота прошла впустую, но по запаху кого-то из них — вероятно, Бьянку — выследила одинокая мертвячка, и объект без труда схомутали. Дэрил с Кэрол, правда, зато подстрелили оленя.       В дороге до ворот Тоффи шла первой, на несколько шагов впереди остальной группы, чтобы не так сильно чувствовать запахи убоины. Был ли в этом смысл? Для нее лес сам по себе пах мертвечиной с самого начала нового мира. Того мира, в котором она нашла себе место — вот только если ты становишься маленькой императрицей или императором расползающейся на куски реальности, это не делает тебя счастливой. Другое дело, что это и не вопрос счастья, только необходимость выживания. Хотя нельзя отрицать и того, что Тоффи с детства манила смерть. Ее собственная в том числе. Иногда она воображала, как будет поглощена огромной волной или поражена молнией. Если бы убить ее взялась величественная, необъятная стихия, Тоффи приняла бы эту участь с радостью. Иногда она лежала в полутьме, перед сном, воображая себе этот момент, и задыхалась от восторга, как на американских горках.       Но тухлые зубы, впивающиеся в кожу? Или — бродяги, которые смелы, только пока не поняли, что две девчонки готовы дать отпор? Нет. Никогда. Может быть, в этом и заключалась философия Тоффи. Жить, пока нет шанса умереть, красиво растворяясь в природе. Может быть, именно так в подробности звучало объяснение отличию ее «не хочу» от «боюсь».       — Сестра, ты прихрамываешь. — Отметил Проспер, когда они уже приблизились к воротам. — Что такое случилось на охоте?       Он неопределенно повел в воздухе пальцем, то ли отмечая синяк на ноге, разбитую губу и грязную одежду, то ли просто привлекая внимание сестры.       — Канава, канава случилась. Ты знаешь, я бываю неуклюжей.       Проспер промолчал, хотя едва удержался, чтобы не добавить: не в такой обстановке.       Он покачал головой, прекрасно представляя, в какие моменты сестра обычно теряла разум. И на охоте у нее не было причин отвлекаться.       Леонтина видела, что экспедиция вернулась с уловом, и была уверена, что ей предложат оттачивать боевые навыки на «новенькой», но каково же было ее удивление, когда Абрахам привел за особняк ходячего мужского пола. Вслед за Эйбом шла Саша с пистолетом, и вдвоем они привязали мертвяка к сетке лабиринта. Пули, которые Леонтина совершенно точно пустила бы при первых попытках мимо цели, должны были попасть в кусты без риска кого-нибудь ранить или что-то сломать.       — Готова к тренировке? — Спросила Саша, отходя от прикованного, как Прометей, мертвеца, и его лицо стало видно Леонтине. Лестер.       Леонтина не почувствовала, как в ее руку скользнул пистолет. Пальцы не сжались, и оружие осталось в ладони Саши.       — Ну же, ты хочешь учиться? Хватит на него смотреть, это уже не тот, кого ты знала. Не твой друг. — Уильямс вскинула пистолет. — Стоит только упустить момент… Это твой враг. С любой темной стороны можно вернуться, только не с этой.       И Саша, и Леонтина стояли, не осознавая, что происходит вокруг. Только с разными мыслями. И на Лестера они смотрели каждая иначе.       Жаркий полдень кипел и пульсировал для них в разной тональности горя, раскаяния, гнева и разочарования. Однако вздумай они поговорить, не поняли бы одна другую.       — Давай же, девочка. Смотри, как нужно это делать. — Саша сама прицелилась прямо в лоб бывшему врачу общины. Рука ее поднялась по дуге выверенным, достойным мастера спорта, движением, и Уильямс знала, что не промахнется.       — Саша…       Голос Боба звучал в ее сознании, точно записанный на пленку — выверенный, неизменный оттиск слуховой памяти, входящий под сердце ножом, раскаленным лезвием боли.       — Саша?       На запястье Уильямс легла шершавая ладонь.       — Ты вся дрожишь… Кроме руки, правда.       Саша перевела взгляд на Абрахама, улыбаясь слабо, однако польщенно: самые уголки губ приподнялись, как у Джоконды. Отведи взгляд, и подумаешь, что девушка перед тобой совершенно серьезна. Она и забыла, что рядом был Эйб! Воспоминание о Бобе спряталось туда, откуда взялось — в подсознательный ящик с маркировкой «когда никто не заметит моего состояния».       — Ты не можешь убить ходячего, это же не твоя тренировка… — Абрахам мягко вынул пистолет из ее пальцев, сведенных почти до судороги, отдал его Леонтине.       Та приняла оружие двумя пальцами, точно дохлую мышь. И не обернулась, пока Эйб и Саша шагали к крыльцу.       — Тебя как будто миксером взболтало! Тебе не помешает кружка кофе.       — Пожалуй, да. Представляешь, что мне сказал утром этот француз? «Принеси-ка кофе, черного и сладкого, как ты сама!» Даже не знаю, в этой фразе больше сексизма или расизма.       Вместо ответа Эйб рассмеялся.       Но из-за расстояния Леонтине показалось, что это смех Лестера. Они не успели по-настоящему пообщаться, пока он был жив, однако она не забыла, что он отдавал ей свои конфеты. И на мгновение ей показалось, что, возможно, это было куда важнее, чем все снисходительные похлопывания Матье по заднице.       — Так ты убьешь его, нет?       Леонтина повернулась на голос, дернувшись, точно ее внезапно разбудили посреди ночи. Из-за угла особняка вышла Шона. На ней еще оставались следы утренней схватки — если знать, куда смотреть, можно было заметить и царапины, и грязные пятна на джинсах.       — Даже не знаю, почему Глава решила, что тебе стоит научиться стрелять. Это непрактично во всех смыслах. Пули имеют свойство заканчиваться.       — Как и стрелы.       Леонтина ответила с затаенной злостью в голосе, и Шону поразил этот тон, но она предпочла сделать вид, что ничего не слышала.       — Вот. Возьми нож, попробуй заколоть им ходячего.       Шона протянула Леонтине оружие, положив нож на ладонь так, чтобы и лезвие, и рукоятка ни на кого не указывали. Как будто чувствовала, что произойдет дальше.       — Хватит делать вид, что ты моя подружка! Вы отобрали у меня Матье, ты и она, эта сумасшедшая дрянь!       — Никто не… — Шона догадывалась, что просто подвернулась Леонтине под горячую руку, но ее саму уже несло, и стресс, пережитый с утра, вылился на собеседницу. — Ох, я прежде и не замечала, как вы с Матье похожи. А ведь и правда. Он играл нами, как вещами, а ты сейчас бесишься, потому что не можешь сделать с ним то же самое. Тебе больно, потому что он в очередной раз побравировал напоминанием, что ты — его игрушка, а он — не твоя.       Леонтина завыла так громко, что даже ходячий у сетки задергался, пытаясь ответить на этот зов.       — Но это же ты с ним сосалась в коридоре! Я видела из лазарета!       — Виновата.       — Гори в аду! Чхать я хотела на твои извинения!       Шона отшатнулась. Она бы выронила протянутый собеседнице нож, но Леонтина схватила его первой, не дав упасть. И через секунду медленно, театрально выпустила. Сталь, запятнанная кровью, сверкнула в траве.       — Смотри, что ты со мной сделала! — Леонтина подняла вспоротую ножом ладонь. — Смотри, шлюха! Тебе светит карцер!       Шона в секунду оправилась от шока. Треволнения утра взбурлили в ней и выплеснулись на Леонтину. Что ж, когда-то они все сдерживались из-за Матье, но сейчас Шона повела себя так, как давно хотелось ей самой. Схватила Леонтину за плечи и хорошенько встряхнула.       — Считаешь, что мы не подруги — плевать. Я не буду навязываться. Но я прошу тебя, а это делаю редко, давай просто вести себя нормально. Работать. Как все.       — Нет. Это плохое место.       — Это нормальное место. Лучше, чем дырявая палатка в лесу. Тебя тут просят просто быть человеком, и не разрешают показывать задницу, как только тебе что-то не нравится. Это для тебя слишком сложно, а?       Леонтина шлепнула Шону по щеке. Настоящей пощечиной это было бы трудно назвать — влажная от крови ладонь мазнула по смуглой коже совсем не больно. Но Шона чувствовала, как течет к подбородку вязкая влага.       — Вы все думаете, что я слабая, а я не такая! — Леонтина топнула ногой. В другой обстановке Шону бы насмешило это напоминание о том, что Тина в моменты слишком сильных переживаний подскакивала на месте, как лающий шпиц. — Я разнесу это место по кусочку, а потом принесу к ногам Матье. Он не любит ни тебя, ни эту корову с протекающей крышей, он вас не уважает. А я ему покажу, что я его достойна.       — Тогда для начала научись сражаться.       Шона побрела к черному ходу, пытаясь сбросить с себя напряжение, вдыхая аромат жарящегося мяса и воображая, что получает от этого запаха большее наслаждение, чем было на самом деле.       Розита ушла с ужина первой, потому что нужно было осмотреть ногу Ноа, которая снова начала болеть. Промаявшись несколько минут с бинтами, Розита отпустила парня, в душе не уверенная, что хоть чем-то ему помогла. Она могла оказывать первую помощь, но врачебного образования у нее не было. Да, без Лестера всем в общине приходилось туго.       — Привет, есть минутка?       Розита переставляла ящики с лекарствами, когда в лазарет вошла Эдита. Лучше б на ее месте была Тара, подумала Эспиноза, но с Чамблер они избегали друг друга последние сутки настолько успешно, насколько это удавалось на такой крохотной территории.       — Конечно. Что случилось?       — Что-то с сиськами. — Эдита стащила футболку таким естественным движением, точно собралась нырять в готовую вот-вот остыть ванну. — Слева болит, когда делаю руки вот так.       Она выставила локти, заложив руки за голову, как будто готовилась к полицейскому осмотру. Розита поймала себя на том, что смотрит на смуглую грудь, соблазнительно приподнимающуюся при каждом вдохе Эдиты, не так, как девушка «которая вообще-то гетеро, даже есть парень, она просто не против оценить, что упускает». И, само собой, совсем не как врач.       — Слушай, у меня нет таких знаний. Даже если у тебя там онкология, я хрен знаю, как ее лечить, честно. — Розита сделала над собой усилие и перевела взгляд снова на полный склянок ящик. — Без обид.       — Но на себе-то ты пальпацию проводишь? Никогда не поверю, что нет! — Эдита говорила странно и неестественно. Хотелось бы списать ее шепот на следствие сильной боли, но Розита подозревала, что дело в другом.       Она просто очень, очень не хотела в это верить.       — Ладно, давай.       Может быть, она просто воображает невесть что? Если осмотреть Эдиту, она уйдет?       Розита встала позади Эдиты и положила руки ей по бокам груди, осторожно нажимая. Она действительно осматривала себя, согласно рекомендациям маммолога, и помогала с этим подругам в общаге, но, в конце концов, это все делалось ради того, чтобы понять — пора бежать к врачу или нет. И все происходило… как-то не так.       — Не чувствую никаких уплотнений. — Пробормотала Розита, массируя теплую мягкую кожу. — Прекрасная грудь, даже не знаю…       — Прекрасная?       Эдита опустила руки и прижала ладони Розиты к своим соскам.       — Я имела в виду, что она в порядке. И ты в порядке.       Эспиноза говорила напряженно, но руки высвободила мягко. На ладонях еще секунду осталось приятное покалывание, о котором не хотелось задумываться. Розита бы и не успела — Эдита повернулась к ней лицом, игриво улыбаясь.       — Достаточно в порядке, чтобы я подошла тебе для нового опыта?       — Нового оп… чего? — Розита сморщилась, недоверчиво и возмущенно разом. — Опыта в чем?       — Ну что там у вас было с Тарой? Она сказала, что ты хочешь попробовать что-то новенькое…       Розита стиснула кулаки, чтобы не наделать глупостей, и отошла на несколько шагов.       — Я не из этих.       — Конечно не из этих, — Эдита равнодушно пожала плечами. — Мы с Тарой лесбиянки, ты бисексуалка.       — Нет, я… Послушай, меня интересовала только Тара. Не девушки вообще. Это ясно?       Эдита взяла свою футболку с кушетки и снова надела ее. Выправила волосы медленным и не лишенным игривости движением.       — Яснее некуда, подружка. Тебе нравятся не все девчонки, а только одна. Я всего лишь подумала, что если тебе не важно, с кем, может, я подойду. Раз Тара тебя больше не хочет…       Розита нахмурилась и даже не поняла этого. Она хотела бы сказать: ого, вот я и поняла, каково это, догадаться, что ты всего лишь «опыт». Неприятное оказалось ощущение.       — Что ж, ладно, я буду знать, что ты отказалась. — Эдита усмехнулась, точно замолчала слова «и расскажу Таре».       Розита была готова попросить Эдиту извиниться за нее перед Тарой… Но тут их прервала Леонтина. И Эспиноза, смалодушничав, выставила Эдиту за дверь. Только развернувшись к новой пациентке, Розита поняла, что теперь ей придется самой повиниться перед Чамблер. Что ж, не любила она укрощать свою гордость, но кто бы посмел сказать, что она этого не умеет?       — Ладно. Так. У тебя чего?       Леонтина молча показала разрез на руке. Розита взяла ладонь, сжала, не рассчитав силу, и Леонтина пискнула от боли, уверенная, что Эспиноза намеренно была неаккуратна.       — Это ерунда. Уже все затянулось, через пару-тройку дней и следа не останется.       — Но я могу остаться на ночь?       Розита вытаращила глаза.       — Что? Нет! А мне что, дежурить тут с тобой? Я хочу в свой домик, почему бы тебе не пойти в свой?       Леонтина опустила голову и помотала ею — как будто стремилась пощекотать колени своими распущенными волосами.       — Ладно. Maldito sea! Давай сюда. — Розита снова не миндальничала, подтягивая к себе руку француженки. Но смазала царапину йодом — скорее для проформы, чем действительно надеясь, что ей это поможет. — В домик-то ты почему пойти не можешь? Выглядишь ты не очень…       — Я некрасивая? Совсем?       — Усталая и грустная. Тебе не помешала бы кружка чая и дружеская поддержка.       Леонтина сжала запястье Розиты, пачкая его йодом.       — Э, нет-нет, я и к такой близости не готова. — Розита почувствовала неприятное дежа-вю. Только что она отбивалась от сексуальных домогательств, а теперь — от приятельских. Вечер оказался богат на эмоциональные встряски. — Ты что, разругалась с Бьянкой и Шоной?       — Мы и не дружили! Они просто пытались увести у меня Матье! Ненавижу их. Если их схватят ходячие, я буду просто стоять и смотреть, клянусь.       Розита досадливо крякнула. Когда две девчонки годами спасают твою жизнь, уже не так важно, считают ли они твоего парня сексуальным или нет. В конце концов, достаточно спросить у него самого, кто в его вкусе. Или послать его к черту всем троим. Розита подумала о том, что бы стала делать она, если бы Абрахам вдруг решил, что они больше не подходят друг другу? И подсознание ответило: ты себя знаешь. Ты бы порыдала в подушку три дня, потом неделю ходила, выразительно взмахивая волосами при виде него, а потом забила бы. Нет, конечно, исходила бы диким сарказмом при каждом удобном случае, на счет его и новой пассии, буде такая появится, но оставить на верную смерть? Нет. Что за глупость.       — Я сейчас просто на всякий случай считаю, что ты это сгоряча. — Пробормотала Эспиноза, возвращаясь к ящику с лекарствами в надежде, что Леонтина сочтет разговор законченным и уйдет. Не тут-то было!       Француженка устроилась на кушетке еще удобнее, закинула ногу на ногу, словно действительно решилась ночевать в лазарете.       — А как же Глава? Она такая сучка. Ненавидит меня… Если я ее не убью, она точно убьет меня, я это знаю. Вижу.       Розита подняла голову и уставилась на Леонтину так, как будто та только что заявила, что можно питаться землей.       — Не хочет она тебя убивать. И никто не хочет. — Даже твой мудак-любовник, потому что его забавляет твое раболепие. Но этого Розита договаривать не стала. — То, что с тобой не цацкаются, не значит, что все вокруг враги. Очнись, блин, Тина!       — Мое имя так не сокращается!       — Да пофиг! — Розита начала понимать, что говорит больше о себе, чем о француженке, ее любовнике и соперницах. — Слова, это, конечно, круто, но судить-то надо по делам! Черт, иногда хуже всех тот, кто слаще других тебе в уши дует.       — Но иногда-то нет!       Эспиноза пожала плечами.       — Я слышала, как твой Матье нахваливал твою задницу, а потом зажимал в углу другую. Он долбит тебе, какая ты бесполезная, но вечно заставляет работать за него. Ты, блин, слепая? У тебя что, рассинхрон ушей и мозга?       Леонтина сморщилась. Она действительно могла похвастаться удивительно гармоничными чертами лица, но плач ее не красил.       — Вот! Ты тоже желаешь мне смерти!       Розита устало закатила глаза, позволяя француженке хныкать и не сделав и попытки успокоить ее.       — Я знаю, что могу быть той еще заразой, но вообще-то я дала тебе совет. Можешь принять его или продолжать профукивать свою жизнь. Я никому не мамочка.       Эспиноза втиснула ящик на полку шкафа с такой яростью, что все зазвенело — склянки с лекарствами, в ящике и на полках, и даже стеклянные дверцы.       — Я с тобой сидеть не буду. Но, так и быть, ты можешь остаться тут на ночь.       — Розита?       — Ну что еще?       Эспиноза обернулась, уже стоя в дверях.       — Ты довольно привлекательна… Ты ведь не собираешься увести у меня Матье?       — Больная ты, что ли?       Розита шарнула дверью изо всех сил. Фу, какая гадость — этот слащавый француз!       Шагая, полная разом и негодования, и недоумения, Розита притормозила у комнаты Тары. Извинения… Что ж, она найдет в себе силы на это, просто не сейчас. Позже. К тому же, из-за тариной двери слишком отчетливо слышались смех и громкий голос Эдиты.