Смерть мелкого гаденыша

Меня можно завоевать двумя путями — поцелуями и воображением. Но одни только поцелуи на меня не действуют. Анаис Нин, «Генри и Джун»

      Она провела его в спальню за руку, как прежде водила по саду, по лаборатории. Покрутила рычажок светильника, чтобы комната осталась в желтоватом полумраке, точно снятая на пленку с режимом «сепия», разжала пальцы и встала у кровати. Юджин остановился там, где его оставила Тоффи, точно перед ним загорелся знак «Стоп!», видимый только ему одному.       — Должен тебя спросить, прежде, чем мы действительно приступим, представляешь ли ты трезво, осознанно и в полной мере, какие могут быть последствия? — Он трогательно и смущенно взялся рукой за локоть другой и на секунду отвел глаза в сторону. Но когда он снова посмотрел на Тоффи, на его лице отразилось пораженное понимание: точно Юджин только осознал, что все взаправду.       — Если ты про беременность, то у меня спираль. — Тоффи обогнула постель, кинула цепь, служившую ей вместо ремня, на тумбочку. По комнате разнесся тихий перезвон ключей. Мой пояс невинности, подумала Тоффи, и ее, наконец, накрыло ощущением сакральности, какого она ждала. Просто хотеть и просто трахаться она умела и любила, но когда к сексу примешивалось чувство чего-то магического… Юджин сказал бы, что это шутки ее мозга, и все же Тоффи нравилось само ощущение, хотя она понимала его искусственность. О, она любила делать ошибки под влиянием этого чувства!       — Хотя защита от оплодотворения с ВМС равна примерно 97-98%, она все же не дает полной защиты…       — Да хватит уже болтать! — Тоффи стащила футболку через голову и вытянула руку с ней в направлении Юджина. — Get your ass in gear, Make this whole town disappear! Slap me! Pull my hair! Touch me There and there and there! *       Она вскочила на кровать босыми ногами и плавным движением бросила футболку в сторону Юджина. Тот не стал ловить, напротив, дернулся, как будто не понял, что это элемент флирта. Но, по крайней мере, шагнул к кровати — раз, другой, пока колени не уперлись в деревянный остов постели.       — Мы разговаривали три недели. Поэтому сейчас это совсем не нужно. Можем занять рты чем-то другим.       Она сказала «можем», подразумевая «должны». О, она была готова отложить разговоры еще, как минимум, на неделю. Пусть им с Юджином было бы хорошо и на расстоянии — одной показывать, другому смотреть, именно в тот момент оба поняли, что хотят большего. Тоффи расстегнула лифчик, бросила его в изголовье, к подушке. Алый всполох ткани юркнул меж стальных прутьев, исчезая в зазоре между кроватью и стеной, но Тоффи было плевать.       Мягкий матрас прогнулся под нею, и она чуть не упала, но, к счастью, смогла, вытянув руки, коснуться низкого потолка, а Юджин схватил ее, хоть и не некрепко, за бедра, точно собрался помочь выпрыгнуть из воды.       Ну, или из ее шорт.       — Просто… У меня все еще есть подозрение, что у тебя есть какой-то умысел.       — Господи, — Тоффи медленно подняла ногу, ведя кончиками пальцев по бедру Юджина, собирая ткань его шорт в складки, пока ноготок не уперся в молнию. — Конечно, есть! See, I decided I must ride you till I break you! *       И тут все вышло из-под контроля. Страсть сгустилась и накрыла обоих, как опьянение. Они еще долго не могли и слова сказать друг другу, целуясь и в спешке снимая остатки одежды. Впрочем, теперь обоим было уже не важно, одетыми или нет — тряпки можно было просто сдвигать, если надо. Оба растрепались, и Юджин выглядел как-то особенно очаровательно с беспорядком на голове, не считая ощущения, что он явно не многим позволял видеть себя в таком виде. В нем горели, как свеча в ночи, голод, осторожность и напор.       Я не знала, что ты такой, хотела сказать Тоффи, но получился только сдавленный писк смущенного наслаждения: Юджин ухватил губами и прижал к языку ее сосок, как маленькую таблетку экстази.       У него точно была женщина до нее, подумала Тоффи. Матье мог бы возражать, но она-то понимала, что что бы там ни говорили журналы и рекламы спортзалов на большой земле, Юджин был и оставался хорошеньким, умным и трогательным. Она точно не могла оказаться первой женщиной, которая его захотела.       Он пах работой — и самим собой. Потому что, в сущности, люди пахнут людьми и своими недавними занятиями, и еще любимой едой, штука в том, что ты находишь приятным любой запах, исходящий от того, кто приятен тебе.       Для равновесия Юджин вцепился пальцами в матрас, Тоффи, забросив руки за голову — в прутья изголовья.       — Подожди минуту. Подожди.       Он замер над нею, настороженный, как лесной зверек, и она провела ладонью по его щеке, волосам, чтобы успокоить. Ей хотелось запомнить этот момент, а еще больше — остро прочувствовать его. Побыть в сиюминутной реальности ситуации.       — Просто… Я была чиста, как Диана-охотница до встречи с тобой… Ну, пару лет.       Все равно было больно — после долгого перерыва, и Тоффи невольно выгнулась, но небольшая ненамеренная боль никогда ей не мешала, и она подалась сама навстречу — вскинула бедра, терпя саднящее нытье внутри, потому что желание пересилило. Вот тебе за то, что вместо прелюдии у вас были разговоры о добре и зле, скомканно съехидничал внутренний голос, пока Тоффи еще могла его слышать. Вожделение быстро оставило в ее сознании только первобытную самость, остро чувствующую настоящий момент.       …она успела забыть, каково в точности это ощущение, помнила только, что оно стоит многого. На самом деле, у нее было меньше «потрахушек» и больше отношений, чем полагал брат. В ближний круг Тоффи было непросто попасть, и не легче из него выйти. Если только человек не совершал чего-то непереносимо ужасного или не отталкивал ее сам.       Но Юджин пока, напротив, пытался только прижаться к ней плотнее.       Искренняя страсть редко красива, как и настоящая драка. В жизни никогда не бывает, как в фильмах. Но черные волосы, сливочные тела с красными полосами от слишком яростной ласки — на белых простынях, сплетающиеся и расплетающиеся… в этом было что-то действительно мистическое, хоть и не изящное.       В первый раз все закончилось едва ли за пару минут, причем, Тоффи финишировала первой: оргазм ожег ее, сильный, как если не в самый первый раз, то как ураган на побережье. И через пелену удовольствия, размывающего звуки и ощущения, она почувствовала Юджина на себе и в себе, как будто в замедленной съемке, вечном закольцованном отрезке времени, успела прижать руку к его груди, наполовину лаская, наполовину упреждая, и через секунду они раскатились в разные стороны, мокрые и задыхающиеся.       Их ладони нашли друг друга на одеяле тотчас же, словно оба в одну и ту же минуту ощутили острое одиночество, особенно заметное на контрасте после такого плотного слияния.       Тоффи понимала разумом, что секс так же хорош для всех пар — миллионов, или, может быть, уже только тысяч по всему миру, но все равно… Точно такое же удовольствие, ни больше, ни меньше, получали все, догадывалась она. Просто не могла и не хотела поверить.       — Я думал, ты из тех, кто дерется в постели. Или хотя бы царапается.       Ох, сокровище, подумала она, снова чувствуя дикую боль в груди. Он мог вызвать ее в ней одним взглядом, вздохом. Она хотела защищать его, укрыть от всех невзгод… Даже когда злилась. Но сейчас ей особенно хотелось сделать для Юджина что-то хорошее. Вот только ничего несексуального на ум не шло.       — Я совсем не такая. Ты меня боишься?       — Совершенно нет.       — Говорила же, у тебя храброе сердце.       Она тихо засмеялась. Может быть, мы действительно взрослеем только тогда, когда можем принять себя… Признать свою сущность и смириться с ней. И, может быть, Леонтина в своей одержимости Матье была не так уж неправа — что, если хороший мужчина и хороший секс действительно что-то меняют?       — Ты — нечто особенное. Но я знаю, кто я. Так что мне бы хотелось любить тебя, и чтобы ты не любил меня в ответ.       Она вдруг подумала, что слишком поздно говорит об этом. Самой ей ничего не стоило подняться и уйти, если она понимала, что любовник — не то, что ей нужно. Возможно, и очень вероятно, Юджин был из другой породы людей. Из тех, кто отдает сердце раз и навсегда, и она его уже привязала к себе — только что случившимся сексом. И от этой мысли Тоффи стало в раз приятно и стыдно, как сорвавшейся анорексичке, еще со вкусом торта на языке.       — Нет причины так выделять свои морально неоднозначные поступки. — Он смотрел на нее с растерянностью и надеждой, понять бы только, на что. Но голос его оставался тверд и спокоен, как почти всегда. — Я также могу перечислить свои. Из последнего, не считая ситуации с генератором, стоит вспомнить хотя бы то, что я ввел тебя в заблуждение относительно своей квалификации, значительно преувеличив объем знаний, которыми я располагаю.       Тоффи улыбнулась. Она все равно получила в его лице больше, чем когда-либо могла мечтать.       — Я бы скорее запаниковала, если бы ты этого не сделал. Слишком хорошие люди меня… пугают, по правде говоря. Никому не под силу быть святым, а значит, это маска, под которой прячется нечто… что, быть может, лучше вовсе не показывать.       Она замолчала, думая о том, что у нее есть привычка, почти страсть к проговариванию, она была готова каждую свою мысль озвучивать, если удавалось, но при том понимала, что и в таком случае в ней, как и во всех других людях, оставалось много всего несказанного. Того, что может быть только угадано.       Может быть, слова о том, что встречая другого, ты находишь свою вторую половинку, вовсе не о том, что эта «половина» — в другом. Может быть, она в тебе самой. И ты вдруг можешь ее принять, так же непостижимо легко, как вдруг отработанный месяцами элемент получается резко, с наскоку лучше — без сучка, без задоринки, и ты сама не понимаешь, как смогла его выполнить, если еще вчера брякалась на мат самым позорным образом.       Ее редко волновало чужое мнение — о ее внешности, сексуальном поведении, уме. Но она действительно хотела быть хорошей, и это последнее, что оставалось для нее важно. Годами. Она не стыдилась и не скрывала того, что делала, во всяком случае, не тщательно, ведь это не нужно тому, кто только хочет вечно каяться.       С другой стороны, что мешало ей продолжать изводить себя хоть ежедневно — и любить кого-то? И защищать. И брать на себя худшие деяния, потому что лучшим парням на этом свете необходимы злые женщины, которые будут делать ужасные поступки, чтобы защитить тех, кто им дорог.       Он заслуживает кого-то получше, чем я, подумала Тоффи, и ее кольнуло чувство вины — привычное, как самоповреждение, и такое же успокаивающее. Может быть, Шона оказалась права, все, кто могли стать мазохистами, ими стали. Но все же ей не хватило духу принять решение закончить то, что между ними — ни утром, ни в каком-либо еще будущем, в какое она решилась заглянуть.       Ее рука выскользнула из захвата первой, и пальцы Юджина стиснули только влажную простыню там, где только что была теплая подрагивающая биением пульса кожа.       Тоффи соскочила с кровати, закрутила светильник и вернулась в постель: обогнула кровать с другой стороны, первым же движением забросила ногу далеко, через Юджина.       — Как будто кто-то из нас хочет спать!       Знакомство тел свершилось, и теперь они легко находили общий язык. Неведомые земли превратились в знакомую территорию, опасливый чужак стал желанным гостем. Это не был идеальный секс из кино и романтических книжек. Им приходилось подстраиваться друг под друга. Боже, да им приходилось стараться! Однако мозг порой решает в таком деле больше, чем тело. Мозг дарит половину требуемого удовольствия, когда партнер едва прижимает к тебе ладонь.       Она ловко вправила его в себя, садясь сверху, и думая о том, что второй раз должен быть непременно, чтобы насытить обоих до утра. Лунный свет красил кожу Тоффи в зеленоватый, точно у бабочки вида сатурния луна.       Юджин провел рукой по ее спине, вдоль позвоночника, сдвигая в сторону волосы — ах, волосы, очаровательные даже в беспорядке… И, в конце концов, брюнетки всегда нравились ему чуточку больше остальных.       Татуировка в виде ловца снов на лопатке… Он задержал на ней ладонь, чувствуя, как движется кожа под рукой. Окружающий мир таял, и только черные завитки чернил сияли в едва разбавленном луной полумраке.       И только теперь он видел ее настоящую.       Она его — нет, она вовсе зажмурилась, но чувствовала его прекрасно — в себе, сжатой его пальцами кожей бедра, щекоткой под лопаткой, и это был острый момент реальности, без прошлого и будущего, к какому она стремилась. Даже оргазм отлежал от этого мига на тысячу световых лет.       Вот оно, вот, подумала она, уже тая в накатывающей волне удовольствия, твое безумие, когда ты забываешь все и вся и хочешь только бесконечно трахаться в любом укромном уголке. Но она была уже в том состоянии — не именно в ту минуту, а… вообще, отныне — что ее это не сильно заботило. Один предохранитель ее самоконтроля слетел, и дело близилось к тому, что недолго было распрощаться и со вторым.       Выжатые до предела физически, они все же не могли уснуть, взволнованные. Оба слабо подрагивали от напряжения, но уже не сексуального. После оргазма всегда приходит расплата: для старых развратников это отвращение, для влюбленных — тревога.       Она прильнула к нему, как века назад Изольда прижималась к Тристану, и спряталась, наконец, в запахе его тела от вездесущей вони мертвечины. Даже их одежда пахла разложением, но одежда осталась на полу возле кровати.       Тоффи догадывалась, что это какой-то обман обоняния, но Юджин пах календулой и ромашкой — после работы в лаборатории, и каучуком: такой запах возникает, когда бьешь мячиком-прыгуном о летний асфальт, а потом прижимаешь к носу.       Эта любовь, может, и станет ошибкой, подумала она, но выбрав этого мужчину ты не ошиблась. По крайней мере.       В сущности, ее и запах лаборатории не беспокоил: если притерпеться, начинало казаться, что это всего лишь дешевый собачий корм, а не вонь разложения. Мир рушился, крошились последние уголки цивилизации, но это не значило, что два человека могли быть незаметно для других счастливы даже в эти времена.       Они лежали лицом к лицу, она закинула ногу ему на пояс, а он положил сверху ладонь.       — Ты не спишь. — Тоффи улыбнулась. — Хотя и зажмурился.       Юджин медленно открыл глаза и посмотрел на нее, немного исподлобья, трогательно и доверчиво, так что у Тоффи сжалось сердце — как всегда от этого взгляда. Она едва было не охнула.       — И ты так сжимаешь мое бедро, будто боишься, что я исчезну к утру.       — Я рассматривал этот вариант.       Очаровательно, как можно противиться такому признанию?       — Я не фея и не заколдованная принцесса из сказки, я не меняюсь за ночь, если не считать, что волосы превращаются в воронье гнездо. Я не истаю дымом.       — Я знаю. Но мне кажется весьма вероятным, что через определенное время ты отодвинешься. И уйдешь.       — Из моей собственной комнаты? — Она не понимала в полной мере, насколько все серьезно.       — Ты можешь приказать мне уйти.       — Но я не буду этого делать.       Тоффи взяла Юджина за запястье и указала путь меж своих бедер. Его рука на ее разгоряченном лоне показалась ей прохладной.       — «Ей больше нечего было желать. Она нашла одного из сынов Господних из Книги Бытия…» — Тоффи запнулась, не решаясь продолжить: «…а он нашел одну из первых самых светлых дочерей человеческих»*, смущенная, что ей придется намекнуть на себя так тщеславно.       Юджин явно хотел что-то сказать, но она приложила руку к его груди — там, где билось сердце, и он запнулся. Ему пришлось сделать несколько вдохов, прежде, чем он смог произнести хоть слово.       — Если уж я кто и есть, так это ведьма… — Тоффи невольно погрустнела. Вот теперь вся романтика действительно начала таять. Словно кто-то проткнул воздушный шарик ее веселья иголкой воспоминаний. Или вынул пробку из ванны, наполненной розовой пеной, и вся она стремительно уходила в трубу. — К счастью, ведьм не существует.       — С точки зрения мифологических архетипов, ты действительно ведьма. Свободная. Сексуально раскрепощенная.       Они разговаривали лицом к лицу, так близко, что чувствовали тепло дыхания друг друга.       — Глава — это, очевидно, звание, которое ты заслужила в общине. Но ведь и Тоффи тоже, предположительно, не имя, данное при рождении.       Они смотрели друг на друга, и лицо Тоффи посерьезнело, дыхание стало тихим и напряженным.       — Хотя я не исключаю возможности, что твои родители могли счесть его подходящим. Но это не так, судя по твоей мимике…       Тоффи так резко отдернула руку, что Юджин запнулся — точно через ее пальцы шел ток.       — Я скажу тебе все, что ты хочешь. Только спрашивай. Но… Если я… — Она облизала губы. — Если я произнесу это, мы окажемся связаны. Не судьбой или еще чем-то потусторонним, магическим, нет. Простая психология. Если я выдам тебе эту тайну, ты будешь думать о ней. Ты будешь вспоминать меня, даже когда мы расстанемся.       Он молчал и смотрел на нее со страданием во взоре — глаза мягко мерцали отраженным лунным светом.       — Когда мы окажемся разлучены, — выразилась она иначе, думая о том, насколько двусмысленна эта фраза. — Только, если ты готов…       — Совершенно.       Она медленно моргнула собираясь с духом и одновременно вспоминая.       — Чарити. Чарити Нидхем. Мой отец стал Главой, когда я уже покинула общину.       — Ты заняла его место?       Она молчала. Секунду. Две. Три.       — Как давно ты знал? С самого начала? — Она торопливым движением вытерла нос тыльной стороной ладони. — Когда мы пришли в апреле, тут остались только образцы. То есть, ходячие.       Она больше ничего не сказала, это и не было нужно. Все и так оказалось понятно. Целое поселение твоих мертвых родственников. Которых нужно прикончить. Это не похоже на возмездие, не важно, что они делали с тобой в детстве. Как Тоффи — Чарити — восприняла это? Как обычно. Как работу. Добивай. Жги. Оставляй чувства и мысли на потом, а пока беги обустраивать общину, чтобы у каждого была еда и место для ночлега.       Она знала каждый уголок в этом месте, и умела использовать его.       — Раз все так, я как-нибудь покажу тебе место, куда я обожала приходить в детстве.       Он посмотрел на нее растерянно и — кажется — сочувствующе, потянулся, чтобы взять рукой за плечо, но Тоффи поймала его ладонь и с усилием вернула себе на бедро.       — Я не страдаю, сокровище. Уже давно нет. И я смирилась с тем, какая я. I am damaged, far too damaged, But you’re not beyond repair.**       Она нахмурилась, поймав себя на мысли, что выдает желаемое за действительное. Если ее слова и оказались правдой — чудесным образом, то отсчет следовало вести от минувшего мгновения.       — Очевидно, я теперь могу не собирать фантики. — Юджин кивнул в такт своим мыслям. — Конфеты — это красноречивый подарок, и глюкоза питает мозговую активность, но, в общем и целом, я не очень люблю сладкое.       — То есть, ты ел мои подарки из вежливости? Какой ужас, замучила мальчика. — Тоффи провела рукой по его щеке. — Ну, ничего, теперь у тебя будет достаточно других сладостей. Если нужно, я добуду для тебя что угодно в мире. Сам мир. Только попроси.       Может быть, перспектива быть для кого-то хорошей так претила Тоффи именно потому, что она на самом деле хотела быть для кого-то плохой?