Смерть мелкого гаденыша

Все равно большинство женщин только воображают хороший секс. Неудержимый, в самолете. Приходится. А то вообще нечего будет вспомнить. В школьные годы я мастурбировала, читая «Джен Эйр», но мне понадобилось двадцать пять лет, чтобы понять, почему мистер Рочестер так сексуален. Ну, ясное дело, он годится ей в отцы, и если она не Красавица, то уж он, несомненно, — Чудовище. Но дело не в том, что у него сапоги и кнут, хоть и это не лишнее. Главное — он разговаривает с ней. По-настоящему разговаривает. И слушает, что она говорит ему в ответ. Патрисия Данкер, «Семь сказок о сексе и смерти»

      — О, ну блин, Тина!       Шона уперла руку в лоб Лестеру — тому, чем он стал — и дернула нож на себя. Тот вышел из плоти без труда. Шона осмотрела потемневшее от крови лезвие. Ну Леонтина и балбеска! Она ткнула ножом, куда попало — под челюсть ходячему, хотя должна была развернуть оружие наверх, если думала поразить мозг ударом снизу. В итоге она только взрезала глотку мертвяку, и тело прикованного к сетке лабиринта «объекта» начало медленно оседать под собственным весом, разрывая ткани. Руками труп при том все равно пытался шевелить, хоть они и оставались связаны у него за спиной. Но мозг еще управлял ими, и плечи Лестера ходили ходуном, точно он собрался плясать.       — Добивай.       За спиной Шоны с яблоком в руке стояла Тоффи. Жевать она не могла — не из брезгливости, за столько времени она притерпелась и к виду, и к запаху, как и большинство выживших, но, несмотря на то, что печаль по поводу смерти друга ушла, ей было как-то неловко есть в присутствии Лестера. Как если бы он мог увидеть, понять — это казалось ей своего рода неуважением.       Тоффи мысленно отчитала себя за магическое мышление и жеманство. Вот вздумала воображать правила приличия!       Шона профессиональным ударом закончила подобие существования Лестера, вытерла нож о штанину.       — Тина не понимает, что уходя, практически, совершает самоубийство. Это в ее духе, но сути не меняет. — Шона повернулась к Главе. — Я должна пойти с ней. Иначе она умрет в паре метров от ворот.       Тоффи пожала плечами. Наверняка, Леонтина была значима в прошлом мире, где еще котировались модели и где стоило учиться на дизайнера одежды. Для нового мира она была не больше, чем планктоном, который защищала китиха-Шона. То есть, настоящая китиха сожрала бы Леонтину при первой встрече, конечно же, но, пожалуй, в том и была особенная прелесть человеческой природы, ее сложности и непостижимости. Шона этого не сделала.       — Ты уйдешь вместе с нею?       — Нет, на такие жертвы я не способна. Но я провожу ее. Через сутки-двое вернусь, а Тина уж как знает.       Тоффи зажала яблоко зубами и схватила Лестера за щиколотки, чтобы удобнее было тащить его. Она хотела надеяться, что Шона будет подругой для Леонтины, потому что той нужна поддержка… И та, кто вправит мозги. Но о таком не приказывают. Если не можешь сама разыграть дружелюбие, не испытывая его, не имеешь право навешивать эту роль на других. В некоторые моменты лучше всего просто заткнуться, и Тоффи заткнулась.       — Глава, слушай… Почему ты просто не убила Матье? Если ты уверена в его виновности… И, видят боги, не ты одна!       Я видела, что ты можешь, звучали невысказанные слова.       — Ну, знаешь. — Глава на минуту отпустила ноги Лестера и выпрямилась, чтобы не стоять в позе, от которой болит спина. Яблоко она попыталась запихнуть в задний карман, но оно оказалось слишком велико. — Я просто все думаю и думаю о том, что убийство меняет тебя. Не первое — любое. Иногда иначе нельзя. Но если можно…       Шона кивнула.       — Я поняла.       Ее рука горела, как будто по ней еще струилась кровь из артерий Уилбура. Шона подняла ладонь к глазам, помолчала, а потом подошла к трупу Лестера и взяла его за запястья, чтобы облегчить работу Тоффи.       — Когда я вернусь, я кое-что тебе скажу. Нечто важное.       — Надеюсь, не то, что ты в меня влюблена?       Яблоко выскочило из кармана шорт Тоффи, когда она наклонилась, и покатилось по траве.       — Нет… Не в тебя. Но этот ребус о вторжении мертвецов должен уже иметь разгадку.       Живот Лестера оставлял след в пыли. Девушки раскачали тело и бросили его на кучу компоста. Пока можно было не думать о сожжении — какое-то время. Тоффи обернулась и посмотрела на окна лаборатории, туда, где под уровнем земли томился в карцере Матье.       — Это не ребус. Это отложенная дуэль.       Было около четырех часов дня, когда Шона и Леонтина встали во дворе, готовые уходить. Тина ежилась больше от неловкости, чем предвечерней прохлады. Она думала, что их будут провожать, на деле же люди сновали мимо, не замечая девушек, занимаясь все теми же повседневными делами, что и прежде.       — Эта Розита втрескалась в Матье, точно тебе говорю. — по-французски сказала Леонтина, но Шона в ответ всего лишь покачала головой.       Неужели я была такой же совсем недавно, спросила себя Шона и посмотрела украдкой на ладонь — светлую, чистую, прохладную. Один вид собственной руки отныне успокаивал ее.       Ждали они только Эдиту: та собирала аптечку в лазарете под руководством Розиты. Шона собиралась сделать это собственноручно, но Эдита отчего-то страстно хотела стать добровольцем для такого нехитрого дельца. Шона подумала о словах Леонтины, и в ней шевельнулась ревность. «Эта Розита» действительно могла быть в кое-кого влюблена, не даром же между ней и ее рыжим парнем разлад всю последнюю неделю…       — Жаль, что не удастся попрощаться с Матье, — пробормотала Леонтина. — Думаю, он тяжело переживет мой уход.       Шона передернула смуглыми плечами.       — Хочешь, спустимся? Уверена, он там не плачет, и не думаю, что начнет от твоих поразительных новостей.       Леонтина бросила на подругу неприязненный взгляд, но не успела придумать саркастический ответ: из окна второго этажа высунулась Эдита, сдавленным голосом окликнула Шону и показала куда-то в глубь комнаты, намекая на нечто неясное. Затем исчезла в сумерках лазарета.       — Это вычтут из твоего пайка? — Спросила Розита. Она стояла над коробкой с лекарствами, которую только-только успела, наконец, привести в порядок, и теперь снова вынужденно переворошила.       Эдита кивнула с довольной улыбкой. Несколько минут девушки просто в молчании передавали друг другу необходимые для оказания первой помощи медикаменты.       — Прости за вчерашнее. — Первой заговорила Эдита. — Я психанула. Шона вернулась сама не своя, и мне показалось, что у нас ничего не получится. Не то что б я зациклена на отношениях, но в настоящих условиях за тех, кого любишь, есть смысл держаться руками и ногами.       Розита продолжала молча отсчитывать медикаменты: ровно один рулон бинтов, ровно один пузырек йода.       — Нелогично звучит, понимаю. Просто я подумала, что если она увидит нас вместе, поревнует, и это будет к лучшему. Мне почудилось, у нее царапина на щеке, она будет тут, а оказалось — нет. Извини еще раз, что я решила сделать это за твой счет.       Розита пожалела, что оставила кепку в своей комнате, было бы удобно спрятать взгляд под тенью козырька… Тоже чувствуя неловкость, Эдита вздохнула, застегивая шонин рюкзак.       — Не думаю, что ее не будет дольше пары суток. Надеюсь, она будет готова поговорить, когда вернется.       — О чем?       — Чтобы нам начать встречаться. Ты, кажется, любительница метода «все и так ясно», но некоторым, знаешь, нужно вслух сказать.       Розита не могла не согласиться. В ее понимании, между ней и Тарой все было яснее некуда. Оказалось, что Тара думала все это время иначе.       — Прежде, чем ты уйдешь миловаться с твоей, э-э, вероятно-будущей-девушкой, скажи только одно. Ты действительно так сильно «психанула» или Тара все же подбила тебя приставать ко мне?       Эдита сжала губы в «бутончик», смутившись.       — А если я открою тебе этот секрет, вы еще сможете быть подругами?       Розита вместо ответа захлопнула коробку с лекарствами и отвернулась к аптечному шкафу, намекая Эдите: уходи. Больше никаких ответов она не хотела.       После ужина Тоффи обшарила всю комнату, внутри холодея от мысли, что Матье что-то спер. Или подложил. Сунуть руку в рюкзак и почувствовать, что на ней сомкнулись челюсти ходячего, обструганного под размер сумки, не хотелось бы. Но правда ли это худшее, что могло бы случиться?       Тоффи присела на корточки, выдвигая ящики стола. По большей части, там лежали ее бумаги, собранные за время исследований с апреля, но кое-что осталось и от Главы Лефроя, который управлял этим местом еще до начала Дня… как там говорили в Вудбери? Великих мытарств. Тоффи усмехнулась мысленно, предполагая, как понравилось бы подобное выражение тем, кто прежде жил на этом месте. И тотчас воспоминания обожгли ее огнем и холодом, неправдоподобно яркие, точно на мгновение Тоффи — еще Чарити — снова оказалась в давно минувшем. Она медленно задвинула ящик и выпрямилась. Склонилась над столешницей, усилием воли возвращая себя в настоящее.       В мыслях у нее еще оставалась Леонтина. Я украду у нее то немногое, что помогало ей выживать, подумала Тоффи, и эта идея словно шла откуда-то со стороны. Та темная сторона, которую она в себе не отрицала, но пыталась подавить, хотела выживать. Дважды: внутри головы Тоффи и вместе с ее телом. Может быть, это была именно та часть, которая еще сохранила право именоваться Чарити Нидхем. Что ж, девочки, вырастая, становятся либо принцами, о которых мечтали, либо монстрами, от которых бежали. Пожалуй, не будь этой обратной стороны, куда более яркой и своевольной, чем у Тины, Тоффи до сих пор торчала бы в Вудбери, выполняя приказы. Но, по крайней мере, воплощая в жизнь чужую волю, стоит убедиться, что у тебя нет комнаты, полной демонов, внутри головы. Как легко проследить момент, когда замок слетает! Что ж, Леонтине она сказала бы, что у них нет времени заниматься излечением психологических травм. Но Леонтина ушла, и Тоффи сказала это себе — той части своей личности, которая походила на Тину.       Не в том, правда, походила, чтобы оказаться без ума от Матье. Тоффи вспомнила, как он схватил ее за шею, и на смену секундному испугу, вопреки ожиданиям, пришел не гнев, а восторг. Вот так, спросила она себя теперь, вот настолько ты хочешь открытой схватки с ним?       Не так мучительно не быть способной ответить, потому что ты слабее. Не мочь ответить насилием на насилие только из соображений морали — вот истинная пытка.       Тоффи вжала руки в столешницу так сильно, чтобы углы отозвались болью в ладони. Если бы мир не полетел кувырком, она бы осталась кассиршей на своей дурацкой работе и никогда никому не делала зла — не считая пары грубостей в плохие дни.       Но Тоффи сама прекрасно понимала, насколько это неправдоподобная ложь.       «Хватит ныть, так ты выглядишь жалко, — сказал голос в ее голове, подозрительно похожий интонациями на Губернатора. — Злой ты хотя бы была… стильной.»       Что правда, то правда.       Тоффи потерла шею, еще скрипящую с утра, после неподобающего отношения к ее белейшеству, и провела рукой ниже, по ключицам к груди, размышляя. Голоса в ее голове не приходили, как галлюцинации, они, определенно, были частью ее самой. Просто Тоффи — Чарити — Золушка, как бы ее ни звали, подмечала что-то в других и то, что ей нравилось, присваивала. То, что не удавалось или не хотелось копировать, становилось одним из голосов в ее сознании. Штука была в том, чтобы постоянно напоминать себе, что она ими управляла, на самом-то деле.       Тоффи так крепко задумалась, что когда в кабинет зашел Юджин, от неожиданности пискнула и села в кресло. Как будто ноги перестали ее держать.       И еще — мгновенно покраснела.       — Результаты сегодняшних исследований. — Юджин воздел руку с тетрадью.       — Исследования. Да, точно. — Тоффи перебрала руками по столу, притворившись, что ищет карандаш. На ум пришло воспоминание, как сутки назад она стояла тут же на коленях, и краска со щек Тоффи дошла до ушей и затылка. — Ладно… так… какие сегодня новости?       Юджин склонился над столом, листая хрусткие и покоробившиеся от шариковой ручки листы.       — Я все еще склоняюсь к гипотезе, что мы имеем дело с симбионтом, который захватывает организм после его гибели. Пока ничто не противоречит подобному допущению.       — Да, но… почему только человек? Ох, было бы круто провести исследования, что станет с животным после укуса ходячего. — Постукивая по губе карандашом, Тоффи мгновенно погрузилась в мысли. Хорошо было бы найти зверюшку покрупнее, но только не собаку. Собаку ей стало бы жалко. — Как думаешь, могут ли ходячие на каком-то подсознательном уровне понимать, что когда они охотятся на нас — это каннибализм?       — Сомнительно. Если принять за аксиому теорию витального симбионта, то можно утверждать, что происходит замена сознания прежнего хозяина тела новым. От укуса или после естественной смерти, но перед превращением всегда следует стадия прекращения всех жизненных процессов.       — Если бы мы могли точнее знать, что происходит с мозгом зараженных… — Тоффи подняла глаза и с усмешкой упредила готового что-то произнести Юджина. — Нет. Даже ты не можешь собрать нам тут аппарат МРТ из досок и дедушкиных часов.       Она провела рукой по странице, вздыхая. Все-таки, тайна смерти — самая интригующая в мире. И во все времена. Неразрешимая даже теперь.       — Чувствую себя Пандорой, — пробормотала Тоффи. — Суюсь туда, куда не следует.       — Это имеет значение.       Она подняла голову, чтобы увидеть, как Юджин кивнул: не ободряюще, просто сделал одно из тех своих особенных движений, которые относились скорее к его собственным мыслям, чем к собеседнику. И все же, это была какая-никакая поддержка.       — Ладно, на сегодня закончим. Не думаю, что нам нужно торопиться: вряд ли завтра вдруг закончатся ходячие, которых можно изучать.       Тоффи потерла лицо, и когда отняла руки от глаз, увидела, что Юджин шагает прочь, прихватив тетрадь. Она окликнула его по имени, полагая, что голос дрогнет, но интонация вышла совершенно обыденной…       Он замер у двери, затем медленно повернулся к Тоффи всем корпусом.       — Слушай… Если ты устал, то все равно можешь лечь со мной. Даже если не хочешь секса.       Юджин подумал секунду, распахнул глаза, прямо и внимательно глядя на Тоффи в той своей особенной манере, от которой она задыхалась.       — Я хочу.       Тоффи тотчас стянула топик через голову и бросила его на кресло… В которое они с Юджином и сами упали парой секунд позднее, неистово целуясь.       — Подожди, подожди, сменим позу. — Она развернулась к нему спиной, запрокидывая голову. В этом была самая горькая дилемма: или смотреть в любимое лицо, пытаясь запомнить каждую черточку, изучая, как оно меняется под влиянием удовольствия, или углубить проникновение. Черт, самый сложный выбор в моей жизни, с иронией подумала Тоффи.       Дверь осталась не заперта: и намеренно, и случайно разом. От мысли, что Матье рылся в ее вещах, Тоффи становилось дурно. От вероятности, что кто-то, пусть не он, не важно — мог застать их с Юджином в недвусмысленной ситуации, ей становилось вдвое жарче и втрое веселей. Думал ли что-то об открытой двери Юджин, осталось неизвестным: Тоффи и не спрашивала, чтобы его губы не отрывались от ее шеи.       В конце концов, слова, может, и нравились им обоим, но намерения были важнее. Особенно те намерения, что все же приводили к действиям. Одна его рука сжимала ее грудь, другая держала за ладонь, так, что большой палец оказался на хиромантской линии сердца. Уже после, прячась в объятиях Юджина от прохлады вечера, Тоффи подумала, что Матье в такой же ситуации схватил бы ее за горло и стиснул запястье, и от этого у нее испортилось настроение. Никакого Матье в моей спальне, подумала она, даже в таком виде. Сонливость на несколько минут утопила Тоффи в дреме, но плечо Юджина грело только ее щеку, а ветер из окна холодил разгоряченную кожу, и действительно заснуть не удалось бы при всем желании. Но, в конце концов, подумала Тоффи, она бы провела так всю жизнь: трахаясь, ныряя в сновидения, и начиная потом по-новой. Сейчас она, как никогда остро, понимала, что никакая община под ее началом ей не нужна — ни ради славы, ни ради гордыни. Но оставить это место все равно было не на кого. Даже Проспер…       Тоффи поежилась, и пальцы Юджина сжали ее плечо. Он понял, что она обеспокоена, и почти догадался, чем.       — Мы найдем решение. Относительно эпидемии.       Он не мог сказать ничего лучше. Даже «я люблю тебя» не звучало бы такой музыкой для ушей Тоффи.       Она повернула голову, и ее нос уткнулся ему в шею. Все еще календула и разгоряченный каучук — она начинала особенно остро наслаждаться этими запахами теперь, хотя они напоминали ей о лаборатории. Пальцы второй руки Юджина бродили по линии жизни на правой руке Тоффи.       — Знаешь, о чем я думала? Леонтина. Шона. Бьянка. Что бы я делала, будь у меня две соперницы?       Юджин озадаченно скосил глаза на макушку Тоффи.       — Возникновение такой ситуации маловероятно.       — Ой, да ладно тебе! — Она хлопнула его по груди и попробовала развернуться на кресле, узком для них двоих. — Не скромничай, ты чудо. И я искренне думала, что ты нравишься Розите.       — Розите нравится Абрахам. Это очевидно.       И Тара, проглотила слова Тоффи. Но это она видела, как девушки шли, обнимаясь, после буйного девичника, а Юджин в тот вечер посапывал в своей комнате. Уж она-то знала… Хотя бы потому, что заглянула к нему, и тотчас устыдилась своего порыва.       Она переменила позу, устраиваясь у Юджина на коленях, чтобы смотреть ему в лицо.       — Ну что ж, если так, то да: люди спят вместе, что вполне доказывает, что они друг другу нравятся. Не воображай всякие глупости, пожалуйста: я тебя хотела с самого начала. Это не мешало мне пару раз разозлиться и ёрничать, но и злость не мешала… — Тоффи вздохнула, зажмуриваясь. — «Это нормально — если ты не согласен, Но я буду сражаться за тебя, Если ты будешь сражаться за меня*.»       Она поднялась, натягивая шорты и трусики, которые спускала не дальше колен, откинула со спины волосы — пряди липли к мокрой коже, линуя татуировки. Указала на спальню, обернувшись.       — Добрая традиция двух раундов за ночь, а? «Если мы работаем в тандеме, Нет ни одной драки, которую мы не выиграем, Лишь ты и я Противостоим трудностям, Ты и я Противостоим трудностям; Они никогда не повергнут нас! Итак, ты идешь?»**