Смерть мелкого гаденыша

Наступает момент, когда просто любишь, не за то, что он там хороший или плохой, или еще какой. Просто любишь. Это не значит, что вы всегда будете вместе. Не значит, что не будете друг другу делать больно. Значит только, что любишь. Иногда вопреки тому, кто он такой, иногда — благодаря. И знаешь, что он тебя тоже любит, иногда благодаря тому, кто ты такая, а иногда — вопреки. Лорел Гамильтон, «Сны инкуба»

      Ржавчина, подумала Тоффи, ржавчина.       Она стояла, прикусив кончик ногтя, у двери в карцер. На этот раз Матье вел себя тихо, не так, как в августе. Наверное, если б не приглушенное хрипение ходячих в соседнем помещении, долетавшее до нее через коридор, она бы расслышала, как дышит заключенный за дверью с бурыми потеками на петлях. Спал он или только выжидал? Достало ли бы у такого человека самообладания, чтобы уснуть?       Тоффи проскользила взглядом по всей двери, видя перед собой не ее, а смутные тени воспоминаний и фантазий, толкущиеся в ее мозгу. Что, если бы они с Матье встретились до апокалипсиса, пока он был знаменитым журналистом, а она — кассиршей в КФС? Что бы она делала тогда: бежала или сражалась?       Тоффи слабо улыбнулась, чувствуя пальцем, как раздвигаются губы. Стоило ли думать о том, что не случилось? И все же, что она выбрала бы тогда: бежать или сражаться?       — Некоторый потенциал есть.       Тоффи улыбнулась еще шире, услышав голос Юджина. Видения покинули ее сознание, уступив место реальности. Тоффи встала в дверях склада, прислонясь плечом к косяку.       — Ты все-таки можешь собрать аппарат МРТ из подручного мусора? Такому сокровищу и имени нет, а если есть, оно твоё.       Юджин стоял на одном колене, как рыцарь, только перед ним возвышался не король Артур с воздетым мечом, а старый неработающий компьютер.       — Оптимистичное допущение. Тем не менее, примитивные примерные замеры можно совершать. Дай мне трое суток на работу.       Тоффи смотрела, как большие ладони Юджина юрко двигаются, пальцы меняют местами разноцветные штепсели на системном блоке. Черт, в этом была даже некая поэзия! С другими он все еще оставался настороженным, но с нею — нет. То внимательное выражение лица, покорившее ее, когда они говорили о книгах, и пару раз после, когда Тоффи заставала Юджина за работой — теперь он так нередко смотрел на нее. К счастью.       — Звучит лучше, чем помолвка. — Улыбнулась Тоффи, и Юджин улыбнулся в ответ, но устало и несколько вымученно.       Хотя это ей следовало хмуриться. Он-то еще ничего не знал.       — Двое суток.       — Юджин, что-то не так? — Она протянула к нему руку, желая заправить прядь волос за ухо, но Юджин схватился за нее, полагая, что Тоффи хочет, чтобы он встал. Она не ожидала того, и оба потеряли равновесие, в итоге в полуобъятии наткнувшись на стену. Тоффи полагала, что только по ее коже бегут неостановимые мурашки, но теперь поняла, что Юджин тоже дрожит.       — Холодно тут, правда? — Попробовала она сделать вид, что все в порядке. Как будто они оба не знали, что нет.       — СЧЛ. И она уже началась.       Тоффи озадаченно покачала головой. Юджин говорил больше о себе, чем в целом об общине, но что-то снова было слишком не так. Слишком непредсказуемо. Нет, он всегда был готов к тому, что чисто статистически в любой план прокрадется элемент неожиданности, но теперь… Юджин никогда не верил в предчувствия, так что в его понимании, он просто запутался. Что случалось с ним редко. Но время от времени это происходит со всеми. Он словно пытался вспомнить какое-то слово и никак не мог. Или листал толстую книгу в поисках важной цитаты. Но и память, и логика не хотели давать четкого ответа. Нужные сведения постоянно ускользали. Ни одно событие не происходит в действительности случайно, но это не значит, что лично ты способен рассчитать вероятности.       — Ситуация Черного лебедя*.       — Ох. Я никогда не интересовалась балетом, знаешь ли.       Она уперла руку ему в грудь, не отталкивая, только чтобы ощутить тепло кожи под тонкой тканью рубашки. Страсть проходит, и быстро, но их увлеченность не утихала, хотя оба уже научились брать слишком буйные ее проявления под контроль. Три года, как утверждали все исследования, три года им должно было еще хватить на эту страсть до визга, прежде, чем придется выяснить — растает она или станет спокойной любовью. Надеюсь, у нас есть эти три года, подумала Тоффи, привставая на цыпочки для поцелуя, и тотчас опускаясь снова на всю стопу. Губы Юджина мимолетно мазнули по ее щеке.       — Золотце, все непросто. Я приняла решение, и оно… проблемное.       Тоффи запнулась и закусила губу. Ей нужно было сказать «и я не прошу принять его». Или «я не изменю его, но ты можешь не согласиться». Вот только все это было бы впустую. Вряд ли им удастся прийти к теплохладному компромиссу. Ты рискуешь или своей группой, или любимым мужчиной, или будущим всего человечества, подсказал внутренний голос. И звучал он как ее собственный.       Ты знаешь правила, ты следуешь правилам, но в целом куда больше это похоже на попытку удержаться над пропастью, хотя ты даже не знаешь, за что зацеплена верёвка, которую ты намотала на своё запястье. То, что над тобой, теряется в тумане, как и то, что снизу. Единственный факт, с которым трудно спорить — что бы ни было под тобой, вода или камни, после такого падения не выживают.       Может быть, о Черном лебеде Тоффи знала куда больше, чем подозревала.       Больше всего ей сейчас хотелось отвлечься: известно, каким способом. И плевать на то, что холод в лаборатории с наступлением осени стал зубодробительный. Зато вонь поуменьшилась, хотя Юджин и пожаловался, что образец — женского пола — разлагается уж слишком быстро. Воспоминание об этом отвлекло Тоффи от всего остального, даже от успокаивающего ощущения любимых теплых рук у нее на талии. Следовало обратить внимание на девушку-образец, проходя по коридору, но Тоффи позабыла об этом и не вспомнила до этой минуты.       Почему?       И тут она поняла, отчего в карцере было так тихо: он пустовал.       Тоффи не помнила, как преодолела дорогу до лабиринта. И как дико выглядело ее бегство из объятий Юджина, задыхающейся от ужаса понимания — он мог, в конце концов, принять это на свой счет. Впрочем, как знать, не было ли это их последним объятием?       — Что тут происходит? — Рявкнула Тоффи, на самом деле прекрасно представляя, что.       Она переводила взгляд с Проспера — с пистолетом в отведенной, точно для фотографии, ладони — к Матье со связанными за спиной руками у самого входа в лабиринт. Рядом стояли и другие общинники: Майло с незажженым пока факелом в руке, Кори с… третьим образцом на поводке. Мертвая девушка действительно быстро разлагалась, уже потеряв правую руку до локтя. Тоффи стала слишком редко заходить в лабораторию, и ее поразила разница между тем, что она видела в свой прошлый визит и теперь, под лучами малинового заката.       — Нет, Проспер. — Тоффи покачала головой. — Ты же сказал, что мы больше не устраиваем гон!       — Да, потому что мне казалось, что у нас наконец-то нормальные люди вокруг!       Тоффи обвела взглядом толпу. Ой-ой, еще и Рик. И люди Рика. Этого им видеть точно не стоило, но что поделать: если они и думали, что в этой общине есть добрый лидер и злой лидер или хотя бы безумный и вменяемый, пришло им время узнать, что брат и сестра куда больше отличались по внешности, чем по понятиям.       — Мы больше не устраиваем гон, потому что мы — преимущественно хорошие люди. — Тоффи сама себе не верила. Альтернатива, которую она собралась предложить, никак не тянула на достойный поступок хорошего человека.       — Преимущественно. — Проспер перехватил пистолет поудобней, будто и впрямь собрался стрелять. — Мне нравится эта оговорка.       — Уверен, что мне не понравится ответ, — встрял в разговор Рик, и все повернулись к нему. — Но, может, объясните, что происходит?       — Это гон, — ответил Проспер. — Тот, кто совершает преступление слишком жестокое, чтобы отделаться карцером, отправляется бегом по лабиринту. А вслед за ним мы пускаем мертвяка.       И тут Матье засмеялся. Он только что стоял, сгорбившись и стреляя по сторонам испуганными глазами, а теперь корчился от хохота, так что у него по щекам потекли слезы.       — Ну, и теперь ты будешь отрицать, что ты не рада моим подаркам, chaton? Прекрасный способ отделить в своей общине слабых от сильных. Те, кто еще пригодятся тебе, остаются, а слабаки помирают, так?       Тоффи повернулась к нему, невольно стиснув кулаки.       — Нет. Ты не понял. Мы давали шанс тем, кто этого не заслуживал. Не важно, как быстро ты бегаешь, если не знаешь лабиринта — в одном из тупиков ты погибнешь. Но если Бог благосклонен к тебе…       Она сморгнула, вспоминая, как Матье сказал ей: ты не веришь в Бога. И она ответила, что он прав. На самом деле, она устраивала гон для того, чтобы не приходилось терять людей, убивая каждого, кто покусился на жизнь другого. А таких, черт побери, у них нашлось много. Усилием воли Тоффи попробовала не оборачиваться на Эдиту. Каждый житель был на счету, пока они восстанавливали это место. Но почти все они пришли из Вудбери. А какие инстинкты пробуждал тот город, Тоффи знала лучше прочих. Стал ли гон аналогом арены Губернатора? Люди жаждали зрелищ, и зрелищ жестоких. Тоффи понимала, что для кого-то — да, безусловно. Но, по крайней мере, она сама никогда не делала этого ради того, чтобы увлечь кого-то наблюдением за насилием. Гон никогда не устраивался намеренно для того, чтобы подогреть чью-то страсть к жестокости.       — Когда обнаруживаешь в амбаре крысу возле прогрызенного мешка зерна, не бежишь покупать клетку с крутящимся колесом. — Прервал размышления сестры Проспер. — Ты боишься, что он пройдет испытание.       — Я боюсь, что он не пройдет. Этот говнюк мне еще нужен.       Брат и сестра сошлись пока еще в словесной схватке, но они приблизились друг к другу едва ли на расстояние вытянутой руки. В любой момент бой мог стать настоящим — с маханием кулаками и стрельбой. Казалось, воздух искрит между ними двумя.       — Инуиты считали, что подобные люди неисправимы, и единственный путь избавиться от них — столкнуть их на охоте в воду. — Жестко отчеканил Проспер.       То, что не может быть исправлено, должно быть уничтожено, утверждал отец. Тоффи действительно жила с этой мыслью годами — и к чему это привело? Что ж, может быть, и в этом ее отец оказался неправ.       Он никогда не жил так, как теперь пришлось ей. Он, вместе с другими, выбрал однажды маленькую девочку врагом общины и выдумал ей ведьминские силы. Но даже в прекрасно смазанной машине вдруг одна шестеренка оказывается крепче других и ломает соседние одной своей жесткостью. Теперь эта девочка жалела, что не может просто наслать проклятие.       — Не думала, что ты так жесток, — пролепетала Бьянка из-за спины Кори.       — О, ну конечно. — Проспер взмахнул пистолетом, так что те, кто стояли сбоку от него, попятились. — А вот моя сестра знает. Я хотел измениться, видит Бог, но мне это удалось не больше, чем ей.       — Заткнись, — прорычала Тоффи. Сделала шаг, отвесила Просперу молниеносную пощечину и повторила: — Заткнись и иди, найди себе другое дело.       Он посмотрел на нее без удивления и обиды, хотя щека его тотчас побагровела. Было что-то между ними, в прошлом и настоящем, что заставило Проспера вернуть пистолет в кобуру и уйти. Вряд ли он решил нарубить дров, просто покинул сборище перед лабиринтом. Тоффи взяла Матье за веревку на запястьях и толкнула перед собой.       — Расходитесь. Никакого гона с сегодня и навечно.       В толпе послышались шепотки: одобрительные и недоуменные. По крайней мере, Тоффи не расслышала недовольства. Это не значило, что кто-то не остался разочарован, но, по крайней мере, никто не собирался открыто ныть, что ему не дали пялиться на казнь.       — Что теперь, chaton? Убьешь меня, как только я попробую сбежать?       Матье стоял, выпрямившись. Он все еще не боялся ее. Проспера — да. Рика — еще как! Но Тоффи оставалась для него крошкой с наивными амбициями, что бы она ни делала. Когда она била его четыре часа назад, он на мгновение поверил в ее силу, но теперь снова вернулся к своему предубеждению. Что за человек!       — Нет, если попытаешься бежать, я прострелю тебе ногу, может, обе, а потом отволоку в лабораторию на спине. Будь тут Леонтина, она бы подвердила, что я это могу. — Тоффи не стала уточнять, что добрых семьдесят фунтов веса разницы между ним и ею играли роль. — «Слишком поздно, твоя судьба — шах и мат, все кончено!»**       Она попросила кого-нибудь завести и мертвячку назад в камеру: за ошейник взялся Дэрил. Тоффи благодарно кивнула ему, и втроем, вместе с пленником, они двинулись в лабораторию.       Толпа у лабиринта рассосалась. Один только Рик стоял, размышляя над тем, что только что увидел. И стоило двери лаборатории хлопнуть вдалеке, он пошел на звук, приняв некое решение.