Смерть мелкого гаденыша

Итан принимает оружие из его руки, проверяет магазин. Месяцы спустя ему приходит в голову, что будь это в кино, он бы этого не сделал. Не опустился бы до уровня этого монстра. Но чудовищная правда заключается в том, что в голове Итана не промелькнуло и тени мысли не делать этого. И хотя ему постоянно будут сниться сны о крушении, обо всем, что учинил с ним Аашиф, этот момент никогда не будет преследовать его. Разве что желание, чтобы он подольше не кончался. Блейк Крауч, «Сосны. Город в Нигде»

      — Я просто хочу, чтобы ты выпустила Матье. — Леонтина облизала губы. Подбородок у нее сморщился, как перед плачем. — Если для этого мне нужно заставить тебя выбирать между жизнью и смертью, я сделаю… Я уже это делаю!       — Ну, стреляй же, — сказала Тоффи, едва разжав зубы. Дуло пистолета в трясущейся руке Леонтины чиркало о насупленный лоб. И тут она поняла, что если погибнет, то Тина просто снимет с ее пояса ключи. Может, если Бьянка попробует помешать, то та прикончит и ее. И все равно освободит своего любимого козла.       Тоффи скосила глаза вбок на Бьянку, не решавшуюся даже вынуть руки из горы шоколадных батончиков, и мысленно выругалась. Как бы она ни была готова умереть прямо сейчас, ей нужно было спасти Бьянку. Она и без того облажалась как лидер, хотя бы что-то было необходимо сделать хорошо. И правильно.       Тоффи даже не задумалась, почему ей не плевать на Бьянку. Не было — и все тут. Не то что б в голове не промелькнуло оба варианта: бросить, и пусть выплывает, как знает, и рискнуть, рассчитывая вернуться за нею. Как только Тоффи врубала в себе «макиавеллианскую сучку», она становилась ровно настолько эффективна, насколько жестока. Но спасти Бьянку было… естественно. Точно это укладывалось в какое-то правило жизни.       — Ладно. Я освобожу Матье, но вы уйдете вдвоем. Первыми. Сразу же.       — Нет уж, мы сами решим…       Просто поразительно, насколько уверенной делает тебя пистолет в руке. Тоффи это было известно больше прочих. Она мотнула головой на коридор: идем. Леонтина почти профессиональным движением развернула Тоффи за локоть и прижала пистолет ей под лопатки. А девочка неплохо выучилась — у Волков, что ли?       — Ты все испортила, — сказала Тина, когда они шли по коридору. Мимо стола, матраса под вытяжкой, двери карцера… — Я была готова принять твое лидерство, но не… не это. Ты слишком злая.       — Все злые. В том смысле, который ты подразумеваешь.       — Я — нет. Я не такая, как ты. Я никогда не делала настоящего зла.       — О, проблемы с памятью? Это недостаток витамина B12. Нужно есть говяжью печень и мидии.       Тина толкнула Тоффи пистолетом в спину.       — Ты всегда шутишь, когда тебе страшно?       — Я не шучу, я вычитала это в медицинском журнале, когда пыталась натаскаться для исследований образцов.       Тоффи чувствовала, что снова дрожит. И сильнее, чем даже час назад на крыльце. Но хорошей дрожью — от напряжения, не от страха. И все же, в замочную скважину камеры Матье она не сразу попала ключом.       — Снимай с него ремни. — Приказала Леонтина. — И поживее.       — Привет, котенок. — Улыбнулся Матье. — О, Тина, и ты тут! Что с плечом?       Они заговорили по-французски, и Тоффи не слушала, размышляя. Что она еще могла сделать? И что случится, когда она развяжет последний узел? Тоффи не питала иллюзий относительно Матье. Она сама убила бы того, кто ставил на ней опыты, а уж в его прямой реакции на это не приходилось сомневаться. Но пока Матье сидел так прямо и недвижно, точно ничего не происходило, хотя Тоффи уже сняла ремни с его рук и теперь занималась ногами. Живот некстати снова разнылся, а только что съеденный сникерс запросился наружу — по счастью, довольно робко.       — Что ты копаешься! — Взвизгнула Леонтина, и дуло пистолета снова ткнуло Тоффи под лопатки. — Это последний ремень!       — Да, и его что-то заело.       Тоффи постаралась придать голосу спокойствие. Она делала вид, что старается, на самом деле размышляя, что, может быть, после утреннего осмотра забыла на столике с инструментами скальпель. Если он все еще там…       — Нужно разрезать. — Тоффи слабо повернула голову, говоря, но смотрела на руку Матье, перебирающую пальцами по подлокотнику. Прямо у нее перед глазами. — Там, на столике есть…       — Да, я вижу.       Тоффи развернулась, поднимая руку, и Леонтина действительно протянула скальпель ей, но тут бледные пальцы Матье метнулись, хватая инструмент быстро и цепко, как когти орла.       — Не надо играть, я не глупец, и чувствую, какой ремень как затянут, дурочка. — Он двинул ногой, вытаскивая ее из ослабевшей петли.       Тоффи осталась сидеть на корточках, понимая, что Тина все еще держит ее на прицеле.       — Ну как, котенок, нравится тебе происходящее?       Матье наклонился, взял Тоффи за подбородок, притягивая к себе.       — Ты же не думаешь, что я прощу тебе пытки, красотка? Меня ведь тоже можно понять… Я всего лишь…       — Всего лишь хотел убить меня и моих друзей. Устроить нам «Последний герой» с ходячими, смывшись на безопасное расстояние, а потом — что? Отдал или продал мародерам?       — Вы были призом. — Донеслось из соседней клетки. Тоффи скосила глаза, Матье повернулся. Волк там уже нашел удобное положение, попирая связанный образец ногой. — Эта вон куколка сказала: все, что найдете, ваше, просто убейте всех, и можете поживиться, чем найдете.       — Ты даже не подумал, как будешь потом удерживать власть, да? Ох… ты не хотел править. Ты хотел уничтожать. — Тоффи прищурилась. — Да, тебя можно понять. Вот же я сука — не дала тебе этого сделать. Хотела спасти своих друзей, как грубо. Ты, должно быть, и правда обижен.       Он ударил ее по лицу так сильно, что Тоффи отлетела к решетке и ударилась об нее виском. Зрение мигнуло, и когда Тоффи удалось схватиться за решетку, она обнаружила себя на коленях. Скулу щекотала теплая капля.       — Получать оплеухи не так весело, как раздавать их, а, котенок? — Матье нагнулся, схватил Тоффи за плечи, и вздернул на ноги. Их лица снова оказались друг к другу так близко, что можно было учуять, как воняет из неделю не чищенного рта Матье. Это при том, что в лаборатории вообще стоял тот еще запашок. — Не думай, что отделаешься быстро, я буду отрезать от тебя кусок за куском, мой пирожочек, и начну с сисек.       Тоффи встретила взгляд Матье насупленным взором. Даже когда он показал ей зажатый в руках скальпель, их выражение не поменялось. Матье только поднял ее на ноги и держал, прижав к стене, отметила она. Он ослаб за время сидения на привязи, а навыками реального боя и прежде не мог похвастаться, несмотря на шесть кубиков на животе. Кикбоксинг, прикинула Тоффи, может, сават, но по большей части просто качалка и протеиновые коктейли. Против ее крав-мага, бразильского джиу-джитсу и банального «мочи, мочи их, киска*», выученного через горький опыт. Не будь в руке Матье скальпеля, Тоффи подумала бы, что справится…       — Эй, дружище, а я? Меня-то ты выпустишь? — Крикнул из соседней клетки «Джон Бендер».       Матье даже взглядом не удостоил эту реплику. Он впился глазами в Тоффи, дыша все чаще и чаще, поигрывая скальпелем у ее лица. Не обращал он внимания и на Леонтину, но та сама напомнила о себе: дернула любовника за рукав.       — Мы должны уходить, скорее. — Она говорила на французском, так что Тоффи могла только догадываться, о чем Тина толкует. — Вдруг наверху пожар? Уже середина дня, а до ночи нужно найти ночл…       Матье повернулся к Леонтине ровно на мгновение — чтобы вонзить ей в живот скальпель. Да так глубоко, что тот чуть не утонул во внутренностях девушки. Но Матье держал его твердо, рванул на себя, вспарывая любовницу, как треску. В воздух взлетели алые брызги.       Леонтина грохнулась на пол, но, против обыкновения, не потеряла сознание. Она схватилась за живот здоровой рукой, надрывно дыша, и смотрела в потолок раскрытыми в непонимании глазами. Самый конец скальпеля торчал наружу, но большая часть исчезла во внутренностях Тины. Тонкая ткань блузки разошлась так же легко, как и кожа бедняжки.       — Ты бы мне помешала, куколка, — сказал Матье. На английском. И после снова повернулся к Тоффи. — Ну, ты понимаешь. Плечо. Я не хочу с этим возиться.       Грудь и живот разнылись, и Тоффи отвлеклась на секунду, укрощая эту боль. Если бы не это, она соображала бы быстрее. А так Матье задрал ее рукав и вынул кинжал из ножен прежде, чем Тоффи рванулась в сопротивлении. Когда она дернулась, лезвие уже скребло ее шею.       — Bonbons, Biscuits, Madame, payez! **       Волк в соседней клетке похохатывал, наблюдая, так что Бьянка ворвалась в лабораторию незамеченной. Раненая Леонтина шокировала ее на минуту: больше, чем сцепившиеся у стены Матье и Тоффи. Бьянка не увидела скальпеля, зато сразу рассмотрела пистолет, оброненный под столик, и бросилась к нему, но Матье оказался быстрее. Он перехватил Тоффи поудобнее за шею, разворачивая спиной к себе, и толкнул навстречу Бьянке. Кинжал даже не дрожал, вжатый в кожу с предупреждающей болью, пусть пока и не пуская кровь.       Матье сказал что-то на французском, поигрывая ножом, и Бьянка замерла у столика согнувшись, вытянув руку. Нетрудно было догадаться, что: двинешься, и я перережу ей горло.       — Счастливо оставаться, девочки, я выбрал себе пару на этот бал. — Ухмыльнулся Матье, отступая спиной к лестнице.       Тоффи размышляла. Как поступить? Со своей смертью она уже смирилась, но она не хотела просто сдохнуть, банально и бесполезно. И потом, Бьянка… И чувства, и логика говорили Тоффи, что ее нужно спасти. А Матье — уничтожить. Об этом ей тоже говорили и голова, и сердце.       — Что ты собрался со мной делать наверху?       — Как что? Убить. — Он шептал ей прямо в ухо. — Ты мой билет наружу, не больше. Щит от Бьянки. Можешь гордиться собой: я признаю, ты неисправима. Ни один мой урок не пошел тебе впрок.       Когда за Матье и Тоффи закрылась дверь, ведущая наружу, Бьянка бросилась к Леонтине, забыв про пистолет. Та еще дышала, но уже надрывно, с хрипами. Когда подруга похлопала ее по щекам, Тина не открыла глаз.       — Выпустите меня, леди, — послышалось из камеры. Бьянка обернулась. Волк смотрел на нее увлажнившимися глазами. Ходячий под его ногой слабо извивался. — Вы же сейчас, должно быть, понимаете всю ценность жизни, а?       — Заткнись, Джон Бендер.       — Я помогу ей, я врач. Она умирает, но пока ее еще можно спасти. Ведь сердце и мозг не пострадали, а?       Бьянка подумала секунду. Тина сжала ее руку — то ли осознанно, то ли уже уплывая в грезы перед агонией. Крови на пол натекло уже столько, что она казалась темным зеркалом в приглушенном свете этой части лаборатории. Бьянка решительно встала, достав из-за пояса нож. Волк вздрогнул, и тотчас расслабился, глядя, как узкое лезвие входит в замок. Бьянке потребовалось изрядно времени, чтобы отпереть запор — и каждую секунду она чувствовала мучительно больно. Но, наконец, замок щелкнул, дверь дрогнула, готовая провернуться на петлях…       Пленник выскочил так быстро, что сшиб Бьянку с ног. Он шагнул к двери наружу, только на мгновение притормозив у третьей клетки. Обернулся, бросая взгляд на Бьянку.       — Куда ты? — Та указала на Леонтину. — Помоги ей!       Волк медлил.       — Прости, я… Я не хочу вас убивать, просто уйду, ладно? Но я не могу помочь, я соврал. Просто хотел, чтобы ты меня выпустила.       Он отвернулся и пошел к лестнице, пристыженно вжимая голову в плечи. Но все же он уходил. Бьянка смотрела ему вслед… пару секунд, а потом бросилась на спину, как тигрица, обхватила за шею и свалила на пол. Несколько секунд они боролись, не замечая, что и он, и она расквасили носы, но в итоге «Бендер» все же вырвался к выходу наверх. Бьянка, осталась сидеть на полу, рыдая. Она завыла от отчаяния и бессилия так громко, что Волк припустил по лестнице изо всех сил. Она не останавливала его. Кричала и кричала, пока у самой не заложило уши. Потом она поднялась на ноги и подошла к Леонтине. Та еще оставалась в сознании, хотя и закрыла глаза.       — Странно, совсем не больно… Я умираю?       Бьянка не ответила, опустившись рядом на колени. Крови натекло уже столько, что не вляпаться в нее не удалось бы, но Бьянка даже не подумала о том, пачкает ли она брюки.       — Не хочу тут… Холодно… И темно. Вот бы хотя бы раз еще увидеть солнце…       Бьянка сжала губы, размышляя. Затем глубоко вздохнула, представляя, как ей будет тяжело. Они с Леонтиной весили одинаково и были почти одного роста, и хотя последние два месяца Бьянка неистово тренировалась, она понимала: вес немаленький.       Но ты вытерпишь, подумала она, хотя ей показалось, что это говорит Тоффи. Так, как она говорила на тренировках в ответ на ее «не могу!»: можешь. Можешь больше, чем думаешь.       Бьянка аккуратно, как только у нее получалось, подхватила подрагивающую Леонтину на руки, и все же случайно коснулась раненого плеча. Тина вскрикнула. Странно, что ее не беспокоил живот. Спроси ее Бьянка о нем, услышала бы ответ, что на месте раны все словно онемело.       — Почему ты вообще мне помогаешь?       — Потому что… — Бьянка запнулась. И не зная, что сказать, и потому, что подъем по лестнице давался ей непросто. Она не хотела уронить подругу. — Потому что… разве ты бы не сделала того же для меня?       Леонтина не ответила, часто и слабо моргая. Предвкушая, что сейчас, наконец, увидит солнце. Думала ли она над вопросом Бьянки? Слышала ли она его вообще? Волновал ли он ее, или последнее, что занимало ее мозг — это солнце?       Матье не отпускал Тоффи, пока они поднимались по лестнице, но и когда вышли на поверхность — тоже. Если он собирался ее убивать, то явно пока выдумывал, как сделать это как можно болезненней.       Другое дело, что оба они на мгновение задохнулись от ужаса и спертого воздуха, пропитанного гарью. От особняка осталось одно название. И каменные стены. Стекла вылетели наружу, пламя вырывалось из окон, и огонь уже перекинулся на сарай для дров и ближайший домик, где после ухода группы Рика никто не жил. К счастью. Впрочем, это не имело никакого значения, больше нет. Тоффи почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы. То ли от дыма, то ли от горечи. Газовые светильники, вот о чем она забыла. Значит, взрыв, который она ощутила под землей, был эхом настоящего, а не возник в ее воображении. Просто она вместе с Бьянкой и Леонтиной была слишком далеко от эпицентра.       По крайней мере, ни одного живого Волка в округе не оказалось: только несколько трупов, разной степени обгорелости. Пара скрюченных фигур — кто-то сигал со второго этажа. Или оказался выброшен взрывной волной. Черт его знает, как это все происходило. Для Тоффи пока было важно только то, что ее собственный нож в чужой руке прижимается к коже у нее на горле. И вот-вот пустит кровь.       Надеюсь, Бьянка выберется, подумала она, дыша размеренно, чтобы успокоиться. Столько времени готовилась к своей смерти, и вот — отчаянно хочет еще покоптить небо. И все же, мысль — а есть ли еще смысл брыкаться — проскочила в ее сознании.       — Если намеревался меня укокошить, давай сейчас, чего тянешь?       — Очень ты умная, как я погляжу, — огрызнулся Матье. — Нет, просто одним ударом в сердце ты не отделаешься.       Нож пополз ниже, и Тоффи подавилась вдохом. От страха и от гари. Матье, казалось, дым вокруг ничуть не беспокоил. Лезвие ножа, царапая, но пока не взрезая, поскользило в декольте Тоффи. Грудь болела так, что хотелось хотя бы потереть как следует, особенно левую. Жуть, а не ощущение, достаточно было и ноющих синяков и порезов, а твой поганый организм предает тебя еще и изнутри — спасибо, что тут скажешь! А вместо массажа она получила холодную сталь, прижатую под соском.       — Дай мне только найти укромный уголок, и уж там мы с тобой развлечемся. — Матье прижал губы к уху Тоффи. — Ты заставила меня страдать, и я отплачу тебе сполна. Не дергайся, а то я получу свой трофей раньше, чем собирался. А я хотел бы насладиться моментом.       — Кажется, кто-то говорил о прощении? — Тоффи поняла, что почему-то не боится. Впрочем, она и мокрых сапог уже не чувствовала, и к дыму притерпелась. Да, к гари ей не привыкать. — Еще недавно.       — Ах, точно. Это была Леонтина.       Тоффи, наконец, осмотрелась по сторонам как следует. Огонь распространялся дальше. Еще немного, и он охватит забор, там, где нет покрытия из жести с внутренней стороны. И что тогда? Они окажутся в огненном кольце. Живописно и предельно опасно. Смертельно. Когда-то она соврала, что сожгла свою общину дотла, и вот, посмотрите-ка: она просто сказала правду заранее.       Но это ведь не вновинку тебе, спросило подсознание, стоять на пепелище? И, главное, ты знаешь, что ты переступишь через это, чтобы действовать дальше. Давай, соберись.       — Там ходячий, Матье! — Тоффи вжалась в его тело спиной, как бы ей ни было это противно. — Я не шучу, там ходячий!       Возле яблони действительно слабо шевелилось какое-то тело. Почти прямо между трупов Бруно и Кеннета. Вялые руки загребали дорожную пыль, смешанную с пеплом.       Матье усмехнулся, но, вглядевшись, напрягся, Тоффи чувствовала это спиной. Выругавшись, он вынул нож у нее из выреза, царапая до крови. Средне, успела отметить Тоффи, переживу. По крайней мере, ей действительно не отрезали грудь — пока что. Матье отставил руку с ножом, готовый к атаке, но уже через секунду понял, что ошибся.       — Тьфу, да это не хо…       Локоть Тоффи выбил у него из груди весь воздух. Она и сама прочувствовала удар до плеча ноющей болью. Но приятной.       — Ах ты сука, — прохрипел Матье, прокашлявшись.       — И на это ты потратил свой первый вдох? — Улыбнулась Тоффи.       Они стояли друг напротив друга. Точнее — пригнулись, готовые к атаке. Матье еще держался за живот, посеревший лицом после удара, Тоффи, выставив руки для защиты перед лицом, на пружинящих ногах напряглась в пяти шагах от него. Зарево особняка подсвечивало ее со спины, обдавая жаром.       Что ж, каждой ведьме — ее пекло.       — Ты что же, собралась бороться, котенок? Пистолета-то у тебя нет!       — Как и у тебя.       Что ж, в логике и наблюдательности Матье отказать было нельзя. Тоффи уступала ему по габаритам: рост, вес… Бицепсы и сравнивать не стоило. Она и сама знала предел своих сил. Это вело к тому, что первый же удар она наносила с намерением убить. Потому же и предпочитала сдерживаться, пока могла, не доводить до насилия.       Но это осталось в прошлом.       Матье атаковал первым: нож свистнул у Тоффи над головой, слишком медленно, чтобы не дать уклониться.       — Бежишь? Да, беги!       Он хотел ударить ее ногой — однако противница оказалась готова. Тяжелая голень пробила ее блок, но между ногой и виском Тоффи оставалась ее рука, и она смягчила удар: настолько, чтобы привести Тоффи в ярость, а не вырубить.       — И это все? Как оладушком отшлепал.       Вранье, но Тоффи не собиралась показывать, что ей больно. Тем не менее, она действительно отступала, пританцовывая и осторожничая, не торопясь атаковать. В конце концов, у нее и впрямь не было пистолета. Только она уже придумала, что противопоставить Матье.       Бицепсы могут быть какого угодно размера, но от удара кирпичом по голове одинаково потеряет сознание и качок, и нежный зайчик. Поэтому, прежде, чем Матье успел сообразить, Тоффи пнула бордюр там, где она знала, один из камней так и остался расшатанным, неукрепленным, подхватила его и метнула со всей быстротой, на которую оказалась способна. Увы — она все же опоздала. Матье закрылся, по глупости — рукой с ножом, кирпич ударил его в плечо, и, падая, Матье оцарапался сам о свое оружие. Поднялся он уже с изодранной лезвием щекой. Потрогал кровь, текущую за воротник, точно не понял, откуда она взялась на нем, и глянул на Тоффи в панике.       А может, и не занимался он никаким саватом, подумала она, замерев, чтобы пережить очередной спазм в животе, втайне надеясь, что у нее есть пара секунд на передышку. Может, он только в спортзале пресс качал, так что единственное, что он может тебе противопоставить — пять минут стояния в планке.       А, и он наверняка бегал по утрам, подумала Тоффи, глядя на то, как резво Матье припустил прочь. Вот как он выживал столько лет, помимо того, чтобы скармливать ходячим людей из своей группы: только не меня, гнилозубый, только не меня! Потому что его дурацкое копье — чушь, а не оружие.       Ты должна догнать и добить его, сказало подсознание. Должна. Он совершил осечку с тобой, приняв твой нежный вид за нежную суть, но кому другому доверие к этому козлу может стоить жизни.       Размышляя об этом, Тоффи подошла к оглушенному Волку у яблони, которого ради хитрости назвала ходячим. Ноги ему вывернуло, раздробив — не срастется. Не срослось бы даже при помощи хорошего врача. Но, по крайней мере, у него был нож. Хуже, чем у нее — тот, что забрал Матье. И все же недурной. Тоффи подняла его и осмотрела: сойдет.       Она замерла на несколько секунд. Перед глазами разбегались черные точки. Не собираясь в адреналиновый туннель, но и не так, как перед обмороком. И все же — перенапряжение, поняла Тоффи. Организм подает знак, что с него хватит.       Она встряхнулась, как могла. Передернула плечами. Хочется — перехочется, дорогой организм.       Нагнулась, поддевая кинжалом ткань платья. Там, где кровь засохла, подол превратился в жесткое, точно накрахмаленное, полотно, мешая бегать. А именно этим Тоффи и собиралась заняться. Хорошо, что под платьем на ней были шорты.       — Леди, помоги мне! — Говорил Волк с трудом, шевеля ртом так, точно стоматолог переборщил с заморозкой. — Они бросили меня, все бросили!       Тоффи покачала головой с горькой усмешкой. Орава плохо организованных крыс, которые постоянно лаются промеж собой. Тоффи знала, что их количество теперь поредело, а тех, кто остался, научит осторожности. И планированию. И жаль тех, кто попадется этим новым опытным Волкам.       Она оттолкнула вялые руки мужика ногой, нагнулась, вгоняя нож по самую рукоять под подбородок, вынула, вытерла об оставшийся от подола кусок ткани, свисавший с одного бока.       Живот больше не болел, а нытье в груди она не замечала, и так забыла о близкой смерти. Она будет жить, решила Тоффи, не понимая, отчего. Это заживет, внутри и снаружи, и она будет жить, может, не очень долго, но достаточно, чтобы сделать еще очень, очень много… Разного.       Оторванный кусок ткани она бросила перед входом в лабиринт, надеясь, что Бьянка догадается: они с Матье внутри.       И ходить за ними не стоит. А впрочем, Бьянке самой решать. Тоффи сделала для ее спасения все, что могла.       Да, в ней было что-то хорошее. Не с точки зрения религии, что-то намного более общее, понимаемое всеми интуитивно. Такое добро. Но и зло тоже. И она должна была дать ему, наконец, дорогу, не сдерживая и не собираясь потом спрятать, загнать назад. Холодное зло. Не пылкое. Она, наконец, снимала с него ошейник и поводок.       Почему, наконец?       Она позволила злу быть, понимая, что оно не поглотит ее добро, но встанет рядом.       Она выучила урок и учла свои ошибки. Она сделала слишком мало раньше, но сегодня — достаточно. Сегодня она выложилась по полной. И в этом заключалась вся соль: Тоффи сдала не потому, что влюбилась, и даже не потому, что стала думать о сексе чаще, чем о деле. Ей просто не хотелось принимать тяжелых решений. Вот только это обязанность, от которой не сбежать. Она — как стадо ходячих. Ты можешь быть хороша. Ты можешь гнать рысью часы напролет, но рано или поздно ты устанешь. Ты остановишься. Проблемы не останавливаются никогда.       Интересно становится в те моменты, когда ты сама олицетворяешь для кого-то проблему.       Она вынула конец цепи с ключами с пояса, так, что они звенели при каждом ее шаге. Выставила руку с ножом так, чтобы лезвие царапало по сетке, возвещая о ее приближении. Что ж, если для Матье это все еще игра, она поиграет с ним.       — Тебе от меня не спрятаться, идет твоя мертвая девушка! ***       Тоффи знала себя: семь часов она могла драться, бегать на пределе сил, не отдыхая, а может, и дольше. И с самого начала заварушки пока прошло не дольше двух. Так что да, еще пять часов они могли поиграть в кошки-мышки к ее удовольствию.       — Вот он, твой последний звонок — последний танец и прощай! Под руку с мертвой девочкой прямо в ад! ****       Она чувствовала, как от носа под кожей протянулись нити напряженных связок. Внешне ее лицо в такие моменты оставалось спокойно, но сама о себе Тоффи знала, что злится. Это ощущение словно говорило ей: притормози, ты вне себя.       И порой она отвечала: нет.       Иногда мы делаем что-то… Не потому, что это будет хороший поступок. Или даже правильный. Может, даже не единственно возможный. Иногда мы делаем то, что делаем, потому, что не можем иначе.       Это не значит, что потом мы не пожалеем. Или не поплатимся.       Рядом с Юджином она говорила, что первобытные люди перебарывали страх темноты, пребывая вместе — известно, в каком смысле. Сейчас, покрытая потом и пеплом, она нашла еще один путь — чтобы не бояться мрака, нужно принять его в себе.       Гром пришел, когда она блуждала в лабиринте не меньше часа. А когда, наконец, нашла Матье, пришел дождь.       — Выглядишь как сам ад*****, котенок.       — Как и планировалось.       Пот и дождь заливали глаза, и волосы, не попавшие в пучок, свесились на лоб. Тоффи убрала их движением запястья. Пепел и кровь раскрасили лица обоих противников, точно у дикарей, идущих на войну. А впрочем, это и была война.       Матье прижался спиной к сетке, отдыхая. Он бежал, поняла Тоффи, а она догнала его, идя шагом. Конечно: он паниковал, она знала все ходы и выходы.       — Ну что, будешь еще убегать или остановимся тут? — Тоффи сделала вид, что осматривается. — Место не хуже других.       — Только это не выход. — Матье держался за ребра свободной рукой. — Но где-то он есть. Идем. Выберемся отсюда. Не время драться, пока мы не сгорели заживо. Ты же видишь, дождь не помогает.       Да, пока что моросило так, что можно было игнорировать редкие капли, падающие на голову. Огонь и игнорировал — особняк продолжал пылать.       — Мы еще можем уладить все миром, девочка. — Матье выставил руку.       — Я не торгуюсь. — Она крепче сжала в кулаке нож.       — Ты не хочешь этого делать. Ты не такая.       Она ответила улыбкой, вместо того, чтобы говорить: такая. Когда-то она упоминала «упражнения во зле», но сама выучила этот урок только теперь. И дорогой ценой.       Матье тоже перехватил нож поудобнее, собираясь защищаться, насколько хватит сил. Он готовился к долгой драке и славной победе.       Она готовилась к убийству.       Первый же удар Матье Тоффи заблокировала: нож на нож, свист стали о сталь, и пока Матье удивленно выдыхал, носок ее сапога взлетел к его паху. Матье согнулся пополам, кашляя. Тоффи не стала ждать, пока он прочухается, и отвесила противнику удар кулаком по уху.       — Это нечестно!       — Да. Строить козни у меня за спиной тоже не было честно. — Удар. — Открывать ворота и сбегать не было честно. — Еще удар. — Заключать сделки с разбойниками — вообще не честно. — Удар. Удар. — Я могу перечислить все твои грехи и спеть тебе колыбельную и даже не запыхаюсь. — Она преувеличивала, но действительно, часть из этого было ей под силу. Потому что к убийству она готовилась куда дольше, чем Матье мог вообразить. Годы, годы до встречи с ним.       — Это ты зло, это ты хищница, и ты травишь меня.       Она сперва молча ударила его, а потом уже решила, что есть вопрос, на который она все же не против получить ответ.       — Почему ты так мало старался, очаровывая меня? Мне просто интересно.       Матье сплюнул кровь, проводя языком по зубам, чтобы подсчитать их. Точно это действительно могло иметь значение для какого-то будущего.       — Потому что ты ужасна. Сложно… сложно тебя искренне желать. Нет, сиськи ничего так, но суть!       Тоффи хмыкнула, поражаясь, насколько ей плевать. Другая девушка обиделась бы? Или это ситуация должна была бы быть иной? Так или иначе, Тоффи била Матье не потому, что оскорбилась. Она просто выполняла задуманное.       — Это была милая игра, но любой игре приходит конец, Матье.       Она подбросила нож в воздух, красуясь. Ошибка: потеряла время, дала врагу время отдышаться.       Матье прянул вверх, ударяя противницу по руке. Нож свистнул над кустами, образующими лабиринт, и упал в другой коридор. Тоффи успела только отскочить, чтобы избежать захвата или раны. У ее врага нож все еще был. Матье бросился в атаку, и противница собралась защищаться, как придется, но движение оказалось всего лишь финтом: Матье махнул рукой, развернулся, бросился дальше по лабиринту, все так же не зная, куда несется, лишь бы подальше от боя. Тоффи мысленно выругалась. Он устал, она — нет, но на один его шаг приходилось два ее. Так что они оба утомились, когда… когда Матье запнулся о сетку и рухнул на землю. Тоффи затормозила в нескольких шагах от него, ошарашенная. Там, где, как она помнила, все еще должна была тянуться стена из кустов, зияла дыра. Погнутая, хоть и не прорванная, сетка, лежала на земле. Кто-то вырубил часть лабиринта… Волки? Матье? Леонтина?       Не осталось времени разбираться.       — Что ж, если тупика тут больше нет, я буду преследовать тебя и дальше, пока не убью. Так что просто поднимайся и умри здесь, не теряя остатки достоинства.       Матье ухмыльнулся, глядя на Тоффи снизу вверх. Она стояла над ним в боевой позе, с руками у головы, готовая ко всему. И безоружная. У него еще был нож.       — Что ж, посмотрим — он вскочил бодро и уверенно. — Как у тебя это получится!       Матье договаривал, уже метя в сердце противнице.       Его рука вдруг оказалась у Тоффи под мышкой. Нож царапал ей ребро, но слабо, и Тоффи скомандовала себе: терпи. Коленом она заехала Матье под дых, раз, и другой.       — Я не заслуживаю… — Просипел он, прежде чем слова оборвались задыхающимся хрипом. В тишине лабиринта кость хрустнула почти оглушительно — и только далекий шум пожара, да тяжелое дыхание оттеняли этот звук.       Не сладкий. Не страшный. Просто обыденный.       Матье, и так рухнувший на колени, склонился еще ниже… и потянулся мокрым от слез лицом к сапогу Тоффи. Но никакое унижение его бы уже не спасло.       Она встретила его нос каблуком, потом добавила еще удар, от которого Матье опрокинулся на спину.       — Слушай, слушай. — Кровь пузырилась у него на губах и в ноздрях. — Не делай… не делай того, из-за чего станешь в меньшей степени человеком.       Тоффи дернула за цепь, обрывая шлевку, и присела на корточки. Заглянула в глаза Матье.       — Ладно, крепыш, кое-чему ты меня все же научил. Не слушать засранцев, которые пытаются тебе что-то внушить.       Она накинула цепь ему на шею, пропуская через решетку, заткнула один из ключей в звено, запирая. И поднялась, приложив руку к глазам козырьком.       — Кроме меня тебя еще кое-кто хочет видеть, Матье. И у нее к тебе претензии.       Он скреб по шее последней здоровой рукой в тщетной попытке распутать удавку, задыхаясь наполовину от ужаса, чем от тугого захлеста цепи поперек горла. Тоффи не позволила: носком сапога откинула его ладонь, от ужаса точно обмороженную, наступила на пальцы… Сперва слишком слабо, затем уверенно и безжалостно, слушая, как в монотонном гуле огненного разрушения едва различим хруст ломаемых пальцев. Матье заорал только через несколько секунд, точно его снимали на пленку, рассинхронизированную с аудиодорожкой.       Может, от боли, а может, он увидел приближающуюся Леонтину.       Скальпель еще торчал у нее из живота — самый кончик, точно диковинный пирсинг. Ниже него, собравшись складками, качался на ветру шарф Бьянки, не позволяя внутренностям вывалиться. Все было понятно и так. Пыталась остановить кровь, не удалось, и вот печальный итог. Даже с посеревшим лицом, побелевшими глазами, Леонтина все еще выглядела немного хорошенькой. Тоффи хотела было с злым сарказмом спросить у Матье, как насчет продолжения экспериментов, но вдруг ощутила смертельную усталость. Будто язык ее весил так много, что и шевельнуть им не удалось бы.       Сперва Леонтина двинулась к Тоффи, но та напружинилась и отбросила ее от себя с таким расчетом, чтобы новообращенная ходячая переключилась на другую жертву. Леонтина не разочаровала: хлопнулась на спину, слишком высокая и худая, чтобы легко держать равновесие, ей и при жизни это порой не удавалось, принялась подниматься, позабыв за последние четыре часа, как правильно двигаться… И рванулась вбок, унюхав живое, кровоточащее тело совсем рядом.       Неужели прошло четыре часа, подумала Тоффи с легким недоумением. Или больше, пять?       Разумеется, она стояла, дожидаясь, чтобы убедиться, что укус свершился.       Говорят, месть сладка, но многие готовы возразить. Месть опустошает душу и не приносит успокоения. Тоффи… Чарити сказала бы, что вышло как с водкой. Неплохо, но она ожидала большего, сказать честно.       Неподалеку догорал, проседая, особняк главы, домики, курятник, пламя уже перекинулось на сарай для дров. Чарити чувствовала гарь, ей стало тяжело дышать, но она все стояла и смотрела на Матье, склонив голову к плечу, пока Леонтина пировала его телом.       Она даже не сразу поняла, что ее обвивают чьи-то руки. Знакомые руки.       — Мы должны уходить.       — Я рада, что ты жив. — Она покачала головой. — Но я не хочу.       И он остался с ней.       Проспер держал ее в своих объятиях, а Тоффи… Чарити смотрела, как прежде заставляла себя не отрывать взгляда от мертвых животных, сейчас, распахнув глаза, таращилась на зарево пожара.       Может быть, жизнь внеморальна, и никого ничему не учит специально, но это не значит, что чему-то нельзя действительно научиться.       Чарити смотрела.