Последствия вторичны

У Куроо Мазерати. Акааши об этом сообщает Коноха, когда их субботний рабочий день подходит к концу, а сам Коноха всё ещё не дома, вместо этого находя предлог покрутиться рядом как раз до того самого момента, когда под окнами объявляется чёрная иномарка, за рулём которой — знакомая макушка. Именно сейчас у Конохи нарисовываются другие дела, требующие его неотложного присутствия. — Ну, удачи, — хмыкает он, награждая Акааши похлопыванием по плечу. И, явно не удерживаясь, шепчет на ухо: — Обязательно попроси его покататься по ночному городу. Акааши раздражённо дёргает бровью: — Зачем? — Я бы попросил, — будто удивляется Коноха. И наконец-то уходит. К Мазерати Акааши спускается в гордом одиночестве. Куроо, в небрежном жесте опирающийся спиной на машину, распахивает перед ним дверь, и Акааши молча забирается внутрь, когда его хватают за локоть, а лицо Куроо оказывается напротив. — Привет, — широко улыбается он. От его дыхания тянет мятной жвачкой, и Акааши поводит носом: ему запах нравится. — Добрый вечер, — наконец отвечает он. Куроо оглядывает его с ног до головы. Вряд ли он не успел этого сделать, пока Акааши шёл к машине, но на этот раз взгляд у него не оценивающий, просто любопытствующий. — Раз уж у нас что-то вроде оплачиваемого свидания, я могу обращаться на «ты»? — осведомляется Куроо и, получая в ответ пространный кивок, хмыкает. — Отлично. Тогда поехали. Он позволяет Акааши забраться в машину, захлопывает за ним дверь и сам усаживается на водительское сиденье. Акааши тонет в кожаном кресле, но спину держит прямо, привычно тянется за ремнём безопасности и получает от Куроо одобрительное хмыканье. — Я люблю гнать, — ничуть не стесняясь, заявляет он. — Потому и личного водителя у меня нет. Вернее, есть, но я не знаю, чем он занимается. Акааши вежливо кивает и, просто чтобы поддержать постепенно начинающуюся беседу, интересуется: — Ты сам где-то работаешь? Это не личный интерес, профессиональный. Общение — часть дохода. Причём практика показывает, что активное общение гарантирует щедрые чаевые. — В компании вроде этой, — Куроо машет рукой в сторону офиса Акааши и поворачивает ключи зажигания. — Только должностью повыше. И больше числюсь, чем работаю, если уж откровенно, — он косит на Акааши взгляд и неожиданно мягким голосом советует: — Боже, расслабься немного. Ссутулься, что ли, ты как будто палку проглотил. Чему вас в вашем агентстве учат? Акааши иронично улыбается: — Любой каприз за ваши деньги. И видит в глазах Куроо очевидное одобрение. Такой тип клиентов Акааши более чем нравится: молодые, уверенные, что весь мир у них под ногами, потому что за спиной счёт в банке с семью-восемью нулями. А главное — не видят в работе Акааши ничего зазорного и охотно этим пользуются. Куроо как индивид, разумеется, немного нахален, однако его компания (кратковременная, но выводы делать уже можно) Акааши приятна. Когда Куроо отъезжает от офисного здания и выруливает на главную улицу, Акааши снова спрашивает: — Сколько тебе лет? Куроо косит на него прищуренный взгляд: — Это личная заинтересованность, или ты оправдываешь потраченную на тебя сумму? — Это… — Акааши кусает губу. Ладно, следует быть откровенным до конца. — Ты покупаешь мою компанию. В мои обязанности входят беседы на любые приятные клиенту темы или жилетка, если тебе не нужны разговоры и… — Ясно, — усмехается Куроо, — значит, деньги. Акааши поводит плечом, не решаясь отрицать. Он никогда и не пытается переходить черту. В его работе было множество людей: мужчин и женщин, парней и девушек, одиночек и имеющих пару. Акааши попросту умеет разграничивать рабочие и личные отношения. Куроо — клиент. Любой интерес к нему — чисто профессиональный. Любая симпатия — в рамках денег, которые Акааши получит к утру. Однако Куроо говорит: — Мне двадцать семь, — и по его тону Акааши понимает, что от него таки ждут равнозначного ответа. — Мне двадцать четыре, — он пожимает плечами. Куроо не отстаёт: — А по тебе не скажешь. Взгляд слишком… умный, — и, пока Акааши пытается сформировать в голове вопрос касательно этого заявления, продолжает: — Я родился семнадцатого ноября. Скорпион по гороскопу. — Стрелец, — Акааши почему-то хмыкает. — Пятое декабря. Куроо поигрывает бровями: — Кажется, Стрельцы прекрасно подходят Скорпионам. — Ты только что это выдумал, — ровно отвечает Акааши. И не сдерживает ответной улыбки, когда Куроо лающе смеётся. Пока Мазерати с бешеной скоростью (Куроо явно плюёт на все скоростные ограничения и вряд ли боится схлопотать штраф) несётся по вечернему городу, Акааши узнаёт о Куроо ещё несколько вещей: он любит высоких и длинноволосых девушек, солёную скумбрию, безлюдные пляжи и астрофизику. Акааши поддерживает беседу по мере необходимости, и даром что Куроо не особо настаивает, больше рассказывая о себе, у него поневоле развязывается язык. Куроо — приятный собеседник, разговорчивый, один из тех людей, с которыми действительно приятно болтать, если открещиваться от ужасных подкатов. И Акааши с удивлением отмечает мимолётное сожаление, когда машина останавливается на огромной, уже заставленной парковке при одном из самых дорогих ночных клубов в городе. Куроо снова распахивает перед Акааши дверцу машины, не обращая внимания на негодующее «Я могу выйти и сам, у меня есть ноги», и уверенным жестом подхватывает под локоть. Они идут через парковку к входу, у которого собирается небольшая очередь и контролирующий её вышибала под два метра ростом. Акааши на секунду плотно жмурится и выдыхает: следующие несколько часов пройдут для него под привычной маской и превратятся в нескончаемую череду дежурных улыбок, ненужных знакомств, лиц, которые сотрутся из памяти уже через пять минут, и консумационных коктейлей. В том, что здешний бармен прекрасно осведомлён о представителях профессии Акааши, тот не сомневается. Куроо спокойно ведёт Акааши через всю очередь, улыбается вышибале и называет своё имя, дополняя кивок в сторону Акааши бархатным: — Это мой «плюс один». Вышибала с мрачным видом чёркает ручкой в списке и снимает заграждение, пропуская их внутрь. Куроо ведёт Акааши сквозь приоткрытую дверь сразу в тёмный, освещённый неоновыми прожекторами огромных размеров зал, в котором уже слышится давящая на уши и разрывающая перепонки музыка. Акааши оценивает качество басов и мысленно подсчитывает количество таблеток от головной боли, которые выпьет утром. Клуб — один из самых типичных, однако сразу видно, что финансово обеспеченный: огромный танцпол, стойка ди-джея на верхнем балконе и установленная на сцене аппаратура явно недешёвые. Картину дополняет роскошный бар с высокими кожаными стульями у стойки, череда кабинок-диванчиков в углу и приоткрытая дверь, за которой виднеются такие же кабинки на четверых, разве что отгороженные тяжёлыми тёмно-фиолетовыми шторами. — Нам туда, — уверенно улыбается Куроо и ведёт его прямо к двери. Впрочем, Акааши не вполне уверен, что он сказал что-то подобное: громкая музыка бьёт по ушам, не оставляя и шанса разобрать услышанное, а во всполохах неоново-синего, красного и зелёного прочитать по губам становится проблематично. Куроо проходит мимо задёрнутых штор и отодвигает одну из них. Внутри — низкий кофейный столик с ведром льда и шампанским. Кабинку огибает белый кожаный диван с местами на четверых; пятерых, при желании. Пока пустой. — Кажется, мы пришли слишком рано, — Куроо посмеивается и усаживается на диван, вытягивая ноги. Акааши с его немым кивком задёргивает штору и собирается сесть напротив, но его притягивают к себе за талию и шепчут на ухо: — Так оно и лучше, правда? Акааши не каменеет и не делает попытки отстраниться, слишком привычен и ожидаем такой исход. Лишь позволяет Куроо по-хозяйски приобнять его и оставить смазанный поцелуй у кромки волос над ухом, после чего вежливым шёпотом говорит: — Тронешь там, где не надо, и я накину ещё пару процентов. — Я выкупил тебя у какой-нибудь тридцатилетней жены олигарха, которой слишком скучно проводить субботнюю ночь в одиночестве, я прав? — Куроо только смеётся ему на ухо, даже не представляя, как он на самом деле прав. — Это я здесь накинул «пару процентов». Двести или триста… За такую цену тебя обычно снимают на ночь? Акааши дёргается. В изолированной кабинке в общем и в затянутом на шее галстуке в частности становится душно. — Мы оговаривали условия, — натужно тянет Акааши, ослабляя удавку. Куроо будто чувствует — и великодушным жестом подвигает ведро с шампанским, но Акааши мотает головой: — Я закажу что-нибудь так. — За мои деньги, разумеется. Смех у Куроо снова лающий, а рука с талии переползает на спину и поднимается по позвоночнику к шее, к линии волос на затылке и замирает там, будто Куроо собирается наклонить голову Акааши к себе для поцелуя. Акааши отстранённо размышляет даже не о том, насколько увеличится его доход с одного простого соприкосновения губами, а о том, как это — целоваться с Куроо. Странно. Он ведь даже не пил для подобных мыслей. — Я пытаюсь намекнуть, что за такую сумму могу позволить себе немного больше, — шепчет Куроо. — К тому же мне хочется… очень хочется. Я даже не представлял, что будет так. Ты на всех оказываешь подобный эффект? Акааши едва уловимо приподнимает бровь: — Какой эффект? — Ты знаешь, какой, — заявляет Куроо и посылает ему плутоватую ухмылку. Взгляд у него гипнотизирующий, точно кошачий — он даже не моргает. Куроо мягко тянет голову Акааши на себя, поглаживая затылок, и выдыхает в самые губы: — Ты вызываешь у людей желание трахнуть тебя, Акааши. Однако так и не целует. Вместо этого — отстраняется, роняет руку и вытягивается на диване. Акааши смотрит на него не мигая, облизывает слишком уж внезапно пересохшие губы, однако от необходимости отвечать его спасает отъезжающая в сторону шторка — и Акааши благодарен судьбе за то, что сюда не вошли секунду назад. — Прошу прощения, вы будете что-нибудь заказывать? — интересуется низкая, миловидная блондинка-официантка с блокнотом и ручкой наизготовку. Акааши кожей чувствует на себе колючий взгляд Куроо, который задумчиво вертит в пальцах горлышко бутылки закупоренного шампанского. — Вино, — определяется он. — Сухое белое. А мой… кхм… компаньон?.. — Ваше особое, — спешно отвечает Акааши. Он ловит на себе понимающий взгляд официантки и расслабляется: стало быть, консумация здесь вполне в ходу. Девушка прячет блокнот в карман строгих брюк и, поправляя галстук-бабочку, удаляется. Куроо разглядывает колыхающуюся шторку заинтересованным взглядом. — Особое? — спрашивает он у Акааши. Тот пожимает плечами и слегка улыбается: — Ты и правда хочешь знать? — Не уверен. — Славно. Они сидят молча не больше минуты: Куроо заводит разговор на тему работы, и Акааши пусть и с неохотой, но всё же благодарно вливается в беседу о том, в чём разбирается. С неохотой — потому что офисная документация после шестидневной рабочей недели ему ненавистна. Благодарно — потому что Куроо больше не делает попыток на соблазнение. Они разговаривают недолго, официантка возвращается с заказом, вручая Куроо и Акааши по бокалу. Пока Куроо задумчиво обнюхивает содержимое своего, Акааши делает уверенный глоток и цепляется за чужой взгляд. — Что это? — спрашивает Куроо, подсовываясь ему под локоть. Вино едва не находит свой конец на его рубашке — снова красной, и цвет пусть и чересчур яркий, но это ночной клуб, а красный Куроо идёт, Акааши не может не признать. — Коктейль, — сдержанно отзывается Акааши. Куроо заинтересованно принюхивается, и Акааши тянет на себя бокал на длинной ножке. Прежде чем он успевает опомниться, длинные пальцы цепляют плавающую внутри вишенку, и через секунду Куроо уже облизывает губы. — Неплохо, — одобряет он, — но алкоголя почти не чувствуется. Его глаза сверкают пониманием. Акааши мысленно вздыхает. — Ты и не собирался пить, не так ли? — осведомляется Куроо. И тут же соглашается: — Конечно, это невыгодно… Если ходишь в такие заведения чуть ли не каждый день, лучше сохранять голову трезвой. Плюс, спасает от посягательств… Хитро. — Это называется консумация, — подсказывает Акааши. В его бокале — бледный ананасовый сок, разбавленный парой капель джина для характерного запаха, и Куроо об этом знать нельзя, но уже поздно. — У многих агентств существует договорённость с барами, чтобы не спаивать… сопровождающих. Иначе бы я здесь не работал. — Боишься, что в пьяном состоянии не сможешь отказать такому, как я? — смеётся Куроо. В глазах ни капли гнева, только искреннее любопытство и та самая искорка, с которой он озвучивает все свои подкаты. Акааши мотает головой: — Определённый процент надбавки — и отказывать я не буду, — Куроо не успевает это переварить, а Акааши продолжает таким тоном, будто пересказывает вечерние новости: — Всё происходит по обоюдному согласию. Просто для справки: если ты перейдёшь черту, я с удовольствием оставлю тебя со сломанной челюстью и, возможно, перспективой долгосрочной импотенции, — Акааши улыбается явно шокированному Куроо преувеличенно вежливо. — Домогательства — нередкая вещь, особенно от подвыпившей клиентуры. Но я не собираюсь терпеть то, что не оговорено и не оплачено заранее. Он завершает тираду с мыслью, что Коноха за подобную угрозу клиенту отчитал бы его по полной, но Коноха ему не мать, а у Куроо вскоре развяжется не только язык, но и руки, и кое-что пониже. И в таком случае Акааши считает своим долгом его предупредить. — Да с тобой опасно связываться, — наконец фыркает Куроо. Он делает из своего бокала небольшой глоток, и Акааши наблюдает за тем, как дёргается его кадык. Ответить он не успевает: шторка снова отъезжает в сторону, и внутрь безо всякого приглашения проскальзывает белое пятно, которое при ближайшем рассмотрении оказывается мужчиной в смокинге поверх чёрной рубашки без галстука. Кожа у него бледная и в приглушённом освещении кабинки отливает чуть ли не фиолетовым, глаза — большие, тёмно-жёлтые, как у хищной птицы, а причёска — торчащие кверху, будто после взрыва, чёрно-белые пряди — по своему безумству обгоняет даже художественную инсталляцию на голове Куроо. За ним следует высокий и худощавый блондин в очках, чью талию по-хозяйски обнимает незнакомец в белом смокинге, но Акааши не может определить, кто он — такая же фикция или полноправный «плюс один». В том, кто из этих двоих отмечен настоящей галочкой в списке приглашённых, у него сомнений не остаётся. — Как раз вовремя, — одобряет явно довольный Куроо, — я уже начал бояться, что ты опоздаешь. — Мы задержались у бара, — отвечает чудаковатый незнакомец. Голос у него глубокий и глухой. — Надеюсь, вы тут не заскучали? Может, вас всё-таки оставить наедине? — и подмигивает, смеясь. Они с Куроо обмениваются крепким рукопожатием и тёплыми, явно дружескими улыбками, блондин в очках получает от Куроо пространный кивок. Акааши ограничивается тем же. Собирается привстать, но ему знаком показывают сидеть, и Акааши слушается. Он ловит на себе два долгих взгляда: заинтересованный больших жёлтых глаз с дикими бровями и прищуренный, оценивающий из-под очков. — Акааши, это Бокуто Котаро, мой деловой партнёр и лучший в мире друг, — представляет Куроо, пока Бокуто салютует ему с возгласом «О да, бро!», — и… Тсукишима, кажется? — Тсукишима Кей, — с подчёркнутой вежливостью отзывается блондин. В руках у него уже прихваченный из бара стакан с виски, и, судя по тому, что Куроо его знает, он явно не из эскорта. Бокуто машет Акааши и трясёт его руку совершенно по-дружески. — Красавец, — одобряет он, посылая Куроо вкрадчиво пылающий взгляд. — Где ты такого отхватил? — В холдинговой компании, — честно отвечает Куроо, посмеиваясь. Бокуто возвращает к Акааши недоумённо округлённые глаза, и тот кивает: — Мы познакомились в моём офисе. Не очень давно. — О, тогда я не удивлён, — Бокуто оставляет в покое его конвульсивно дёргающуюся от таких рукопожатий ладонь и приземляется на диван напротив Куроо и Акааши. Тсукишима садится рядом с ним, поправляя очки. — Тетсу как раз недавно сокрушался, что его прошлая пассия куда-то сбежала, я уж думал, что встречу его здесь в полном одиночестве… Без обид, ладно? — Какие обиды, — фыркает Куроо. — Сам-то… — Бокуто нагло щурится ему в лицо, и Куроо не договаривает, вместо этого снова потянувшись за своим бокалом. — Итак, как там поживают две твоих собаки? Бокуто неприкрыто хохочет: — Их уже три. Те овчарки, которые съедают за день по килограмму мяса и требуют кровавых жертвоприношений каждое утро, и корги. — Ты купил корги, — с серьёзным видом уточняет Куроо. — Это которые маленькие такие, с короткими лапами? — Милейшие создания на земле! — азартно кричит Бокуто, выглядя так, словно готов грудью броситься на защиту каждого корги на планете. Акааши невольно фыркает: Бокуто ему нравится. Но его клиент — Куроо. Деньги ему платит Куроо. Коктейли ему покупает Куроо. Улыбаться надо для Куроо, позволять прикасаться к себе надо только ему, вставлять свои комментарии в начавшуюся легкомысленную беседу — из расчёта получить его одобрение и чаевые, как следствие. Куроо на сегодняшний вечер — его любовник, и Акааши сделает всё, чтобы тот ощутил его своим любовником. К счастью, разговор за парой бокалов алкоголя идёт практически ни о чём, и даже когда Куроо с Бокуто наконец переключаются на обсуждение деловых вопросов, Акааши способен разбавлять их трескотню своими советами и за вечер ловит на себе не один всецело одобряющий взгляд от его мецената с выхлопной трубой вместо причёски, которая настолько плоха, что даже хороша. Акааши невольно задумывается, какие у Куроо волосы на ощупь и что будет, если запустить в них пальцами прямо сейчас. Задумывается — но отводит взгляд. Тсукишима подключается к беседе неохотно и явно вынужденно: Бокуто каждый раз хлопает его по плечу, и у Акааши по недовольному лицу складывается впечатление, что он здесь явно не по своей воле. Впрочем, Бокуто, кажется, на самом деле сложно отказать: природное обаяние делает своё, и Акааши честно не знает, кто у кого учился, но их с Куроо ухмылки и отвратительные подкаты и правда до ужаса одинаковые. За несколько часов, проведённых в этой кабинке, Акааши становится жарко. Когда Бокуто прерывается после долгого рассказа о процентах с акций, он машинально тянет галстук вниз, ослабляя, и Куроо это явно замечает. — Пойдём, — покровительственно говорит он и протягивает Акааши ладонь, поднимаясь на ноги. — Здесь жарковато, прогуляемся немного по танцполу. — Может, ещё и станцуете? — смеётся Бокуто, когда Акааши хватается за протянутую ладонь. Куроо награждает фигуру своего партнёра задумчивым взглядом, словно оценивает его способность закрутиться в страстном фламенко. — Может, и станцуем, — наконец говорит он. Акааши хотел бы соврать, что танцевать не умеет, но это не так: попросту не любит. Особенно под клубную музыку. Особенно в деловом костюме. Особенно с подвыпившим Куроо, которого слегка ведёт, так что к танцполу его тащит Акааши, а не наоборот. Бокуто с Тсукишимой увязываются за ними, но толпой танцующих их относит куда-то в сторону — только мелькают две светлые макушки поверх других голов. Куроо смотрит им вслед не то с обидой, не то с облегчением. — Итак, — говорит он, притягивая Акааши к себе за талию с энтузиазмом, неожиданным для выпившего три бокала вина, и шепчет ему на ухо: — За танец мне потом тоже придётся заплатить? — Возможно, я сделаю скидку, — Акааши приподнимает уголки губ. По счастью, разрывающая барабанные перепонки песня, от которой трясутся все колонки на сцене, заканчивается, и ди-джей объявляет следующую. — Ну, кто бы мог подумать, — хмыкает Куроо. Его руки скользят по всему телу Акааши от плеч к талии и замирают там. — Акааши-сан, не окажете ли мне честь и позволите пригласить вас на медленный танец? Акааши неуверенно хмыкает, но возражать не собирается — к тому же Куроо и так не оставляет ему выбора, притягивая к себе, и уверенно ведёт по танцполу, увлекая в ритм звучащей мелодии. Песня приятная, местами в глубоком голосе солиста чудится грусть, но для медленного танца подходит как нельзя лучше. Акааши забрасывает руки Куроо на плечи; он ниже на целую ладонь и может во всполохах прожекторов со сцены видеть, как Куроо, пусть и склонив к нему голову, выглядывает кого-то в толпе. — Танцуют, — фыркает он на ухо Акааши, подтверждая его догадку. — Тсукки выше Бо, было бы уморительно, взгромоздись он на каблуки, а так получается, что ещё и ведёт не он, а его. Хорошо, что у нас с этим всё в порядке. — Я могу вести сам, если хочешь, — Акааши улыбается, радуясь, что в клубном освещении этого не видно. В ухо снова фыркают: — Вот ещё. Это сильно ударит по моему самолюбию. Куроо плавно кружит его, будто это не медленный танец в ночном клубе, а бальный менуэт. К удивлению Акааши, по его движениям почти незаметно, что он пил: Куроо стоит уверенно, а танцует и вовсе великолепно. И Акааши с ложным спокойствием замечает: — Нечему ударять, если двигаться получается красиво. — Правда? — Куроо смеётся мягким полушёпотом. — Ты говоришь это, потому что я заплатил тебе? Его руки сжимают талию Акааши чуть сильнее, и сам Акааши с его плеч перебрасывает ладони за шею, почти неосознанно поглаживая загривок. — Потому что это правда, — искренне говорит он. И скорее чувствует, чем видит, как Куроо изгибает уголки губ в приевшейся за вечер усмешке и мурлычет ему что-то довольное. Песня заканчивается затихающим в шелестящей тишине аккордом пианино. Акааши готовится к тому, что Куроо отпустит его и разрешит вернуться к бару или в кабинку, где остался недопитый коктейль, но Куроо не спешит убирать руки с его талии и вместо этого насмешливо фыркает: — Они целуются. Жуть. Акааши машинально оборачивается, выискивая в толпе светлые макушки. Бокуто и Тсукишима стоят в паре метров от них, и Бокуто и правда вполне оживлённо запускает язык в чужой рот. Куроо притягивает Акааши к себе поближе: — Если уж Бо и засасывает кого-то, то делает это как надо, — в его голосе слышится не то одобрение, не то, напротив, пренебрежение. — Особенно если выпил. Они друг от друга ещё нескоро оторвутся. Бокуто и Тсукишима целуются с закрытыми глазами, но Акааши смотрит на них дольше положенного — и, будто почувствовав это, Бокуто вдруг щурит в их сторону игриво полыхающий взгляд. — Ещё и ухмыляется, гад, — раскатисто-гневно заявляет Куроо. — Ну, нет, так не пойдёт. Акааши не успевает даже возразить: его подбородок вздёргивают вверх, а губы властно накрывают в мокром, грязном поцелуе. Куроо сминает губы Акааши, кусается и проходится языком по кромке зубов. Подбородок Акааши белеет от напряжения, дыхания не хватает, по ушам громко даёт новая песня, но Куроо, кажется, всё равно. Акааши отвечает ему скорее машинально, чем потому что хочется: для осознанного желания он слишком удивлён и слишком трезв. И когда его губы и слюна пропитываются терпким вкусом выпитого Куроо вина, тот наконец отпускает его лицо. — Прости, — но вид у него ни капли не виноватый, лишь жутко довольный. Слова из-за грохочущей музыки получается различать с трудом, но он стоит близко, так что Акааши слышит и читает по губам. — Я доплачу, обещаю. Зато мы поставили их на место. Акааши хочет сказать, что это глупо, неэтично, некрасиво, невежливо, и ещё тысячу грубых слов, которые он может припомнить прямо сейчас. Однако вместо этого он лишь сердито выдыхает и хмурится в ответ на вкрадчивую ухмылку Куроо. — Я включу это в счёт за ночь, — только и говорит Акааши, когда натянутое молчание между ними можно ножом резать. — Раз уж я так подставился, поцелуи теперь разрешены? — спрашивает Куроо, шаркая ногой. Акааши вытирает губы тыльной стороной ладони, выигрывая себе несколько секунд. — Хорошо, — севшим голосом говорит он. Собирается добавить что-то ещё, но Куроо этого достаточно: Акааши тут же утягивают в новый поцелуй, более глубокий и неторопливый, чем предыдущий. По ушам бьёт музыка, а Акааши старается не думать, что ему нравится целоваться с Куроо. И деньги тут вовсе ни при чём. С танцпола в кабинку они возвращаются с видом, будто ничего не произошло, вот только у Тсукишимы опухшие губы и покрасневшие щёки, у Бокуто растрёпана причёска и смята рубашка на груди, а Куроо выглядит довольнее обычного. Когда они усаживаются на диваны, он улучает момент и шепчет Акааши на ухо: — А ты неплохо целуешься. И притягивает к себе взятый из бара новый бокал. Акааши неспешно потягивает свой сок с джином, совершенно не чувствуя вкуса алкоголя. Это уже четвёртый заказ и четвёртый раз, когда Куроо уводит вишенку у него из-под носа. Наблюдавший за этим с самого начала Бокуто громко заявляет, что он эгоист, и со следующим бокалом даёт Куроо по руке, позволяя Акааши спрятать вишню у себя во рту. Веточка смешно торчит у него между сомкнутых губ, и Куроо, неприкрыто ухмыляясь, тянет её пальцами на себя, отрывает, давит на подбородок, заставляя приоткрыть рот, и приникает к губам Акааши. Бокуто полупьяным голосом свистит что-то одобрительное и порывается крикнуть свадебное «Горько!», но с чмокающим звуком затыкается, и Акааши не уверен, что хочет это видеть. Его заботит зажатая во рту вишня и язык Куроо, её облизывающий. Акааши знает, что со стороны это смотрится мокро, грязно и наверняка жутко неприлично, но зубы Куроо царапают его зубы, и в следующее мгновение на языке чувствуется вишнёвый сок. Куроо проглатывает половинку, мажет своими губами по его, собирая редкие капли сока, и выпрямляется. — Вкусно, — с невозмутимым видом констатирует он. — Горячо, — откликается Бокуто со своего дивана. Он отбивает пять Куроо и подмигивает Акааши. Они пытаются переключиться на разговоры о работе, но не получается: нить постоянно теряется, и ни Акааши, ни Тсукишима, который даже пьяным выглядит как самый ответственный из всех них, не собираются эту нить искать. Впрочем, Бокуто и Куроо этого даже не надо: они находят тему для беседы самостоятельно. Акааши теряет счёт времени, проведённому в стенах кабинки и на танцполе, куда они выбираются снова — и на этот раз Куроо, улучив момент, заговорщическим тоном спрашивает у Акааши, умеет ли он танцевать на пилоне. В отместку Акааши щипает его за кожу у затылка, и Куроо кусает язык, но Акааши успевает разглядеть в его взгляде похотливую искорку после короткого «Умею». Как хорошо, думает он, что в этом клубе пилонов нет, а он недостаточно для всего этого пьян. Акааши давно соображает, что Куроо не нуждался в сопровождении ни на какое мероприятие и уж тем более не нуждался в спутнике сугубо мужского пола: Бокуто было бы попросту плевать. Соображает — и всё равно удивляется, когда Куроо уже на парковке вдруг просит: — Извини, — и слегка хмурится, — что я так настоял на твоей… кандидатуре. Ты мне понравился. Акааши пространно кивает. Они стоят у машины Куроо, не спеша забираться внутрь, и вид у Куроо меланхолично-потерянный, будто он собирается достать сигарету и закурить, опираясь на свою драгоценную Мазерати. Бокуто и Тсукишима о чём-то тихо беседуют поодаль; по дороге из клуба сюда Куроо показывает Акааши машину Бокуто, ярко-жёлтую Феррари, и Акааши лишь задумывается, откуда у него такие деньги. Прохладный ночной воздух — заблокированный экран выдаёт половину третьего — приятно треплет волосы и остужает мокрую от пота кожу на затылке. Акааши с удовольствием жмурится лёгкому ветру, когда Куроо снова говорит: — Ты мне жутко понравился, Акааши, — тот приоткрывает один глаз: Куроо смотрит на него серьёзно, в глазах — поволока от количества выпитого. Он отлипает от машины и делает к Акааши шаг. — Понравился до стояка в штанах. Я дрочил на тебя в душе после первой же нашей встречи, — Акааши нахально щурится на это откровенное признание, чувствуя себя не очень хорошо, а Куроо даже не смущается собственным словам. — Дрочил перед сном. Со среды до субботы, каждый вечер. Отвратительно. После нового шага его ведёт в сторону, и Акааши хватает его за плечи. Куроо выпрямляется с таким видом, словно ему не нужна поддержка, но взгляд довольно вспыхивает — за сегодняшний вечер Акааши уже научился различать, когда Куроо нравятся его действия. И то, как Акааши тянет его за плечи, удерживая от позорного падения на бетон, ему тоже — нравится. — Ты латентная проститутка, Акааши, — Куроо почти скулит ему на ухо. Акааши хмурится, собираясь заявить, что он ненавидит подобные прозвища, но ему не дают: — И, знаешь, мне плевать. Я тоже хочу тебя отыметь. Мне должно быть стыдно, что я собираюсь платить за секс, но меня это только сильнее возбуждает. Акааши — мастер в том, чтобы давить негодующие стоны, но сейчас он даже не собирается негодовать. Куроо мёртвой хваткой вцепляется в его плечи, наклоняется к самым губам и смазано целует. — Куроо, — шепчет Акааши после того, как чмокающий звук, разносящийся по всей парковке, замолкает, — Куроо, как это понимать? — Я сказал, что нанимаю тебя только для сопровождения, — взгляд у Куроо неожиданно проясняется, но остаётся чудом, как у него не заплетается язык. Губы отдают вином намного отчётливее, чем в клубе, на танцполе. — И я… вношу… небольшую корректировку в планы. Акааши натянуто хмыкает: — Как с поцелуями? — Это была приятная корректировка, — Куроо наставляет на него указательный палец, — и не спорь. А то, что я предлагаю тебе сейчас, не просто приятно, это охренеть как приятно. Акааши кусает губу. Повисает молчание. Притворяться, что он не ожидал такого исхода изначально — глупо. Отказываться — опрометчиво. Соглашаться — ещё более опрометчиво. Коноха прочитал бы ему целую лекцию. Коноха ему не мать, Конохи здесь нет. А Куроо есть — стоит на расстоянии дюйма от Акааши, так, что в свете парковочного фонаря он может рассмотреть его красивую медовую радужку, светлый ободок и каждое тёмное пятно на ней. Куроо красивый. Не как сам Акааши — Коноха говорит, что у Акааши холодная красота. Нет, Куроо горячо, грязно, развратно красивый. И будь он проклят, если знает об этом. — Я сяду за руль, — с расстановкой говорит Акааши, просто чтобы что-то сказать. — Ты пьян, и тебе нельзя. — Если проблема в копах… — хохлится Куроо, будто тут же забывая, что секунду назад предлагал Акааши заплатить за секс. Тот его обрывает: — Проблема в том, что сегодняшней ночью я не хочу умереть. — Правда? — во взгляде Куроо поселяется странное веселье, что означает новую очевидно провальную попытку флирта. Акааши привыкает и так же привычно вздрагивает, когда Куроо в полюбившейся за вечер манере шепчет ему на ухо: — Сегодняшней ночью тебя ожидает кое-что получше. Может быть, ты успеешь умереть. Много раз. Акааши молчит. Облизывает сухие губы. Считает до десяти — не помогает. Куроо вдруг разворачивает его к машине с удивительной силой, прижимает спиной к закрытой дверце и бесстыдно проталкивается коленом между ног, где всё давно вопит о том, что Акааши обязан согласиться. — Ты обязан согласиться, — озвучивает его желания Куроо. — Я чувствую, что ты сам хочешь, — и колено недвусмысленно проходится по брючной ширинке. — Я купил тебя на всю ночь. Я заплатил половину вперёд. И я покрою все твои… неудобства. Только позволь мне трахнуть тебя. Теперь дело уж точно не в деньгах: Акааши просто хочется секса. Хочется Куроо. Это не любовь, это первобытное желание оказаться с кем-то в постели, но почему прицельно с ним — Акааши не понимает. Он занимается сексом, потому что ему платят за это деньги, и знать, что тебя хотят за красивое личико — нормально. А вот чувствовать к кому-то нехилое возбуждение — нет. Акааши разграничивает личные и профессиональные отношения, так какого чёрта Куроо Тетсуро вторгается и туда, и туда? Акааши знает, что Куроо не станет пихать его в машину насильно, но, если он сейчас развернётся и уйдёт, эту отвратительную причёску покажут в утренних новостях возле надписи «Ужасная авария, есть жертвы». А если согласится просто довезти Куроо до дома — дальше всё будет развиваться по классическому сценарию и всё равно закончится сексом. Акааши не питает иллюзий. И, возможно, какой-то его части просто хочется, чтобы Куроо прекратил домогаться его на ярко освещённой парковке… в то время как другая, которая прячется в самом дальнем уголке подсознания, вкрадчиво шепчет, что Куроо может продолжать. — Хорошо, — говорит Акааши — с маской непроницаемости на лице, как ему хочется надеяться, но внутренности сводит. Куроо таращится на него почти изумлённо, и Акааши на всякий случай повторяет: — Я согласен. Куроо моргает. Медленно. — Ты назовёшь адрес, — с расстановкой произносит Акааши, — я останусь до утра, заберу оплату за ночь и уеду. Если снимешь меня в следующий раз — будь добр, говори, что хочешь трахнуться, наперёд. Удивление в глазах Куроо сменяется вкрадчивостью так же быстро, как щёлкают тумблером переключения скоростей. — Я думал, у тебя плотный график, — мурлычет он Акааши на ухо. — Ты ведь пользуешься популярностью. Мне будет трудно снять тебя в следующий раз. Колено наконец-то оставляет ширинку в покое. Акааши сползает по тонированному стеклу на пару дюймов и переводит дух: теснота в штанах мешает мыслить трезво, хотя какое с Куроо, к чёрту, «трезво». — Возможно, мы придём к компромиссу, — щурится на него Акааши. А в душе хочется перечёркивать весь недельный график, как только на горизонте объявится Куроо. И теперь Акааши окончательно уверен, что дело не в баснословном доходе за ночь: ему просто до помутнения в мозгах хочется Куроо. На Акааши это не похоже. И он уже предвкушает по-матерински заботливую лекцию от Конохи и угрызения совести наутро, когда обычно приходит похмелье, если бы Акааши пил. Куроо делает медленный шаг назад, позволяя Акааши вздохнуть свежим ночным воздухом, и сдавленно говорит: — Тогда садись за руль. Он кидает ему ключи, валится на пассажирское сиденье, даже не прощаясь с Бокуто, но, когда Акааши выезжает с парковки, высовывается в окно и кричит что-то радостно-пьяное. Бокуто машет им рукой, после чего — Акааши видит в левом зеркале — подхватывает Тсукишиму за талию и направляется к своей машине. — Мы кучу раз гоняли с ним по городу, — бормочет Куроо и обиженно добавляет: — Он всегда выигрывает, проклятый читер на проклятой Феррари. Куроо косо поглядывает на Акааши: словно сомневается, что он и правда повезёт его домой, а не в клинику на опыты. Соблазн у Акааши есть, но трахаться хочется больше. Мозги перемыкает на сексе, и это на Акааши, чёрт возьми, совсем не похоже. Но, кажется, всё его «похоже» рядом с Куроо попросту не работает. Акааши не знает, радоваться ему от этого или плакать. Он ведь даже не пьян. Если Куроо заводит его с пол-оборота, просто зажав на парковке и потёршись коленом о член, то у Акааши серьёзные проблемы. Они едут по ночному городу молча; Куроо вслепую тычет на сенсорную панель под индикаторами обогрева, включая музыку, и Акааши вспоминает вечернее наставление Конохи. Получается, что это он катает Куроо, а не наоборот, хотя впереди ещё целая… — Господи, — вслух фыркает Акааши. Куроо дёргается: — Что? — Перенимаю от тебя отвратительно пошлый образ мышления, — сердито бормочет Акааши. А Куроо, к его досаде, заливается хохотом. — Почему ты пошёл в эскорт? — вдруг спрашивает он, отсмеявшись. Акааши косится на него с удивлением и крепче стискивает руль. Пьяная поволока в глазах Куроо куда-то исчезает, он подбирается в кресле и буравит его слишком уж серьёзным взглядом. Акааши мысленно считает до трёх. — С чего такие вопросы? — Интересно, — Куроо нахально щурится — ладно, эта искра в нём никуда не девается. — Расскажи хоть немного. Почему ты этим занимаешься? Почему позволяешь… Он не договаривает, и Акааши ему за это благодарен. — Деньги, — коротко говорит он. — За ночь можно неплохо заработать. Если у тебя красивое личико, если ты приятный собеседник и хорошая игрушка в постели — на постоянный поток клиентов, которые хотят именно тебя, есть все шансы. — Тебе нравится? У Куроо такой взгляд, словно он не отстанет, пока не получит ответ, и Акааши, кусая губу, вздыхает: — Не знаю. Я неплохо получаю и не люблю жаловаться, но здесь есть свои неприятные стороны. У меня нет отношений. Вообще, — Куроо странно дёргается, и Акааши спешно переводит тему: — Коноха, тот парень, который посоветовал меня тебе… он говорит, что я по-особому действую на людей, — и ему даже не нужно смотреть на Куроо, чтобы чувствовать, как он вкрадчиво усмехается. — На меня, видимо, тоже, — мурлычет он в темноту салона. — У тебя совершенно особенный взгляд, Акааши. Гипнотизирующий, что ли. И то, как ты улыбаешься… — Куроо как-то безнадёжно хмыкает. — Ты не приклеиваешь улыбку к губам, её надо вызвать — это притягивает. Тебя хочется раздеть просто затем, чтобы узнать, что ты прячешь под этими костюмами и холодными взглядами. Акааши чувствует, как подрагивают его пальцы. — У тебя весьма своеобразные комплименты. — Когда я пьян, то несу бред, — Акааши, не удерживаясь, улыбается, и Куроо довольно вскидывается на сиденье: — Вот о чём я говорил! Вот эта твоя улыбка. Ты тут же её прячешь. Тебе идёт улыбаться, и ты ведь знаешь об этом, так почему я должен страдать, глядя на твоё каменное лицо? Акааши косит взгляд: Куроо смотрит на него испытующе, и у него на лице и впрямь неподдельная гримаса чистого страдания. Ему бы заломить руки и трагическим тоном начать читать монолог Джульетты с балкона… Акааши обнаруживает, что смеётся. Неприкрыто, честно, потому что ему хочется смеяться над Куроо, его пафосными монологами, слезливым взглядом, который ему не идёт, потому что делает похожим на побитого котёнка. Акааши любит котят, но Куроо если и заполучит в следующей реинкарнации усы и хвост, то будет огромным и наглым чёрным кошаком. Акааши смеётся и над этим. А Куроо, кажется, радуется тому, что ему удалось испарить это каменное лицо за рекордный для абсолютно чужого человека срок — за один-единственный вечер, проведённый вдвоём. Акааши не знает Куроо так же хорошо, как самого себя или хотя бы Коноху. Но ему и не нужно его знать, чтобы ощущать себя рядом с ним совершенно по-другому. Куроо не похож на его клиентов, Куроо тоже по-особенному действует на людей. И на какую-то секунду Акааши забывает, что согласился на это только ради денег. Он впервые в жизни чувствует себя потрясающих масштабов меркантильным человеком. Акааши разграничивает личные и профессиональные отношения. Но Куроо Тетсуро с гордым видом красуется ровно на границе — и, кажется, скоро придётся выбирать, в какую сторону его столкнуть. Акааши не боится ответственности, но сейчас он с удовольствием переложил бы это право на кого-то другого.