Там, где есть надежда, непременно есть и отчаяние.*
***
Все, что Чонгук чувствовал в последнее время - пустота, обволакивающая и пожирающая с потрохами, которая не оставляет ничего взамен. Лишь размытую массу отголосков каких-либо чувств, ощущений и эмоций. Большая зияющая дыра, в которой фантомами вспыхивает отчаяние и безысходность. Чона знобит, бросает то в жар, то в холод, конечности немеют, сердце стучит с такой силой, словно еще чуть-чуть и оно порвет грудную клетку, ломая ребра. Голова начинает кружится, трудно дышать. Сквозь сон Гук чувствует руки, держащие его. Тело обдувает зимним ветром. Открыто окно. Он ежится от холода, и просыпается. Сон растворился подобно погасшему вечернему свечению за окном, испарился словно дым после пожара на болотных торфяниках недалеко от их лагеря. Но болота все еще горели, сияли синим пламенем, обжигая и без того горячую мощную спину. - Тебе стоит уйти, - слова подобно яду впитывались в кости светловолосого юноши. - Чимин-и, зачем тебе это? Прошу иди к себе, твоя мама будет волноваться. - Чона наглейшим образом перебили, заткнули теплыми пухлыми губами. Никакого ответа. Никакой взаимности. Только грубоватый толчок в грудь неразумного подростка. Слезы. Крупицы надежды. Содрогающееся тело напротив. Извинения. Большие руки держат маленькие. Теплые объятия. Полуобнаженное тело, что медленно остывает, ведь окно все еще открыто. Слова любви, режущие темноту ночи. А в ответ лишь холодный ответ: - Я останусь с тобой, пока ты не поймешь, что ошибался. И большего я не могу пообещать. Окно осталось открытым, продолжая наполнять комнату ледяным воздухом. В помещении так же холодно, как в душе Чонгука. Но Пак не хочет верить в это, ведь объятия старшего такие же теплые, как те эмоции, что тот заставляет его испытывать...