***
Я хотел поговорить с Элом прежде, чем уехать в аэропорт, но он не отвечает на звонки. Лучший ответ, который мне достаётся — сообщения, в которых он советует мне свалить и оставить его в покое. Я отвечаю ему, что как раз сваливаю в другую страну, и убираю телефон подальше. Через час или около того дверь в мой офис внезапно открывается и с сильным грохотом ударяется о стену. Эл грозным шагом вбегает, прерывая меня на середине важного разговора. Мы больше не работаем в одном здании, поэтому мысль о том, что он шёл сюда в таком состоянии, меня пугает. Я наблюдаю за тем, как он меряет шагами помещение и говорит: — Скажи мне, почему я думал, что работать здесь — хорошая идея? — его голос требователен и зол. — У меня сейчас телефонная конференция. — Это не причина, господи Боже, Лайт, давай, приложи хотя бы немного усилий, — кричит он и замечает передо мной телефон. — О, они могут и подождать, — говорит он, нажимая на кнопку удержания вызова. Он замечает мою помощницу, которая до недавнего времени писала заметки. — А ты, дорогая моя, можешь свалить отсюда. Давай, выходи. Нанеси лак на своё гнездо из волос или припудри свой грёбаный нос, — его взгляд преследует её до самой двери, затем он подходит ко мне. Его глаза размером с блюдца, и он выглядит так, словно находится при смерти. — Я должен выговориться, потому что, вероятно, это мои последние часы перед тем, как я попаду за решётку. Я найду того придурка из департамента сельского хозяйства и буду наполнять его задницу взрывчаткой до тех пор, пока она не будет видна под кожей. Затем я отвезу его в цирк и заставлю стоять под слоном. Я так близок к этому, Лайт. Лайт! — он подбегает ко мне и накрывает кнопку удержания рукой, когда я пытаюсь возобновить звонок. — Эл, мне правда нужно… — Для человека, который настолько переучился, что я удивлён, почему у тебя нет татуировки «Здесь был Бодлер» на члене, ты ведешь себя очень, очень глупо. Сейчас не время быть пренебрежительным. Я человек, который сходит с ума и находится в твоём офисе. Я сейчас не шучу. Меня может завербовать террористическая группировка. Дай мне только балаклаву и M15 — и я весь их. — Но… — Нет, нет, нет, нет, ты должен заткнуться, потому что я сейчас чувствую нечто большее, чем разочарование. Это такие моменты, когда я задаюсь вопросом, почему я просто не остался в грёбаной материнской утробе. Это как «Ад в поднебесье», но с юридическим уклоном, верно? Я оглядываюсь и вижу судебные иски. Везде. Даже этот ковёр выглядит подозрительным. Я ожидал, что мне придется повозиться с кошмарами связи с общественностью, но это больше похоже на картину Иеронима Босха. Я терпеть не могу политиков. Сначала я должен был не дать некоторым фотографиям Леди из отпуска пройти в прессу, затем мне пришлось вежливо уволить одну дуру из министерства труда и пенсий. Как можно кого-то вежливо уволить? И это было вчера. Прошлой ночью мне сообщили, что некие идиоты угрожали продать историю в «Таймс» об этом долбоёбе из сельского хозяйства. Я даже не могу произнести его имя, настолько я его ненавижу. Ты знаешь его. — Китамура. — Боже, не произноси это, у меня на него чёртова аллергия! — кричит он, снова шагая по комнате, взъерошив на голове волосы. Я даю ему выпить, потому что сейчас начало дня, а он уже выглядит, словно будущий отец в родильном отделении. — Но да, это он, — продолжает Эл, принимая напиток, — Кита… Фу. Он сумасшедший. Я не имею в виду «чудак» или «блаженный», я имею в виду, что ему нужна смирительная рубашка и много лекарств. Оказывается, он ходил в какой-то массажный салон или трущобную лачугу c крышей из гофрированной стали. И нет, это не место с хорошей репутацией. Поэтому я провёл всю ночь и большую часть утра, пытаясь отследить этих людей и заставить их уйти в тень, прежде чем многих «массажистов» найдёт пресса. Я должен был решить всё сам, но я уже не могу, потому что меня попросили избавиться от этой проблемы. И знаешь что? Буквально сейчас он пришёл ко мне и говорит: «Лоулайт, мой старый друг, мой старый кореш, пока ты копаешься с этим, не мог бы ты помочь мне с одним делом?» Да, конечно, без проблем. Я ведь свободен. Я просто подключу себя к зарядному устройству, потому что последние двадцать четыре часа я подтирал твоё говно на ковре. Ты только послушай: его жена подкупила полицейского, чтобы он отпустил её за кучу нарушений, связанных с вождением, включая вождение под наркотиками, и я должен разобраться с этим. Кто я, мать Тереза? Кому важно это сельское хозяйство? Такими же темпами они могли нанять пугало из «Волшебника страны Оз», потому что на самом деле все плевать хотели на этот департамент! Там только и делают, что занимаются навозными цехами, не так ли? Трудно оторвать от него взгляд. Это всё равно, что оказаться в комнате с бешеным волком-людоедом, в которого вкололи снотворное и который порядком этим разозлён. — Я на телефонной конференции, — повторяю я. — Ты повторяешься, — говорит он. — Итак, я предложил, что, может быть — просто может быть — она могла бы принять удар на себя, но нет, конечно же, нет. Не такая уж и безупречная репутация нашего дорогого министра навоза будет ещё больше омрачена выбором его жены. Так что она, так или иначе, берёт удар на себя. В мою работу не входит такая обязанность, если только Леди не разрешит, а она в отпуске, поэтому Мистер Сельское хозяйство и его жена в полном дерьме. Можешь принести мне кофе? И сахар. Нет, просто принеси мне сахарницу и налей в неё немного бензина. — Эл, у меня… — Да, я знаю, телефонная конференция, и они ждут, — он подходит и сбрасывает номер. — Ой, кажется, им надоело ждать. Это было важно? Надеюсь, что нет. — Это было важно! — кричу я и отчаянно пытаюсь восстановить связь. — О боже, что же мы будем делать? Ну давай рвать волосы на голове. Давай паниковать и делать ненужные вещи важными. Кофе — это важно. Я чертовски важен, — говорит он мне. — Я думаю, тебе достаточно на сегодня кофе, я уже вижу, как оно переливается в твоих глазных яблоках. Почему Михаэль тебя отпустил? — Он занят массажистами. Они все — незаконные иммигранты, поэтому либо они затыкаются, либо возвращаются на свой маленький плот, сделанный из банок из-под колы, и уплывают обратно в Тувалу или откуда они там родом. Я достоин лучшего. Намного лучшего, но я подумал, что это будет весело, понимаешь? В любом случае, ты берёшь выходной, потому что я отвечаю за эту ситуацию. Что ты делаешь? — Перезваниваю им. — Нет, не перезваниваешь. Ты должен заботиться обо мне, Лайт. Я сейчас очень уязвим и нуждаюсь в гомоэротизме, который облегчит мою жажду убийства. Что ты сделал со своими волосами? Они выглядят слишком опрятно, мы должны их растрепать. Боже, ненавижу твои штаны. — Эл, если ты когда-нибудь ещё собираешься заскакивать ко мне в офис, то я бы предпочёл, чтобы ты сначала позвонил. Тогда я, конечно же, брошу все свои дела и прибегу к тебе, спустив штаны по щиколотку. — Кажется, я слышу сарказм, — говорит он, быстро успокаиваясь, и роняет себя в кресло. — Никогда не говорил, что я чувствителен к этим тонкостям. Ты случайно не в бизнес-режиме? — Дай-ка посмотрю, половина второго… так что да. — Я на сегодня закончил, — гордо говорит он мне, закидывая ногу на ногу. — Как? — спрашиваю я. — У меня сложилось впечатление, что ты будешь работать до конца времён. — Я проработал всю ночь, вот как. Сельское хозяйство и его жена могут ехать в ад на санках. Разве ты не заметил, что я не был с тобой прошлой ночью? — Заметил. Я прекрасно отдохнул ночью дома, и мне даже удалось собрать вещи. А теперь прости, но я должен закончить эту конференцию. — Только попробуй поднять эту трубку, и я разделаю тебя. — Ты не смог бы разделать и кусок трески. Серьёзно, ты выглядишь так, словно умер три месяца назад. — Я знаю, что это полнейшая ложь. Я на 98% уверен… нет, я чертовски уверен в том, что это ложь. Моя усталость и бурлящий гнев должны сделать меня только привлекательнее, потому что — о, подожди, я вспомнил кое-что ещё. Наряду с этой приливной волной дерьма на ферме, с которой мне пришлось иметь дело, оказалось, что моя секретарша влюблена в меня. Она загнала меня в угол, открыла пальто, а под ним ничего не было. Это было ужасно. Теперь мне придется вежливо её уволить. — С каких пор у тебя секретарша? Что насчёт Михаэля? — спрашиваю я. — Михаэль не всемогущ, — смеётся он и складывает руки на груди. Я ещё точно не выяснил, в чём заключается работа Михаэля, кроме как следовать за Элом хвостом, но кто я, чтобы его осуждать? — Весьма прискорбно на самом деле, потому что мне пришлось постараться, чтобы заполучить её, — продолжает он. — Я забрал её из юридической фирмы Аджибаны. В основном потому, что я их ненавижу, но она должна была быть хорошим сотрудником. Она хороша, но она приставала ко мне. — Я бы очень хотел иметь мнение об этом травмирующем событии, но это может подождать, — говорю я, но вижу, что ничего не изменится, если только я не вызову охрану. Я уже планирую закончить конференцию во время полёта и объяснить, что мой офис был захвачен анархистами. Уверен, у них это происходит ежедневно. — Нет, это не может подождать. Собирай вещи, — говорит он, вставая с места, и бросает мне моё пальто на стол, но оно падает на пол. — Эл, я должен закончить все дела, а затем поехать в аэропорт. — Я знаю, и меня тоже это раздражает. — Сделай мне одолжение, раздражайся где-нибудь ещё в течении пятнадцати минут, пока я закончу разбираться с этой конференцией. — Я буду ждать здесь. Сделай это быстро, — говорит он, снова садясь в кресло. Он постукивает по подлокотникам кончиками пальцев и смотрит мне в лицо. — Что? Я буду молчать. Я не уверен, что сейчас лучшее время для разговора, потому что у меня его попросту нет. Я мог бы отправить Элу записку на случай, если он забудет, потому что он, вероятно, не воспримет много информации в данный момент. — Хотя они могут подождать. Мне нужно поговорить с тобой кое о чём. — Правда? Ой, я так рад, что решил к тебе заскочить. Ты собираешься меня о чём-то попросить? Если это связано с сексуальным насилием, то ты его, скорей всего, получишь. — Леди что-то замышляет. — Что-то связанное с сексуальным насилием? — Нет, с махинациями. Мне нужно, чтобы ты это проверил, пока меня не будет. — Леди? Махинации? Расскажи мне. — Миками открыл мне вчера душу и… — Я просил тебя разорвать с ним отношения. Он может испортить твою репутацию, — перебивает он. — Кроме того, он очень симпатичный. — Когда ты закончишь дрочить на Миками, могу я обратить твоё внимание на яркий пример того, почему я никогда тебя не слушаю? Он хочет, чтобы я вернул его в Парламент в обмен на информацию. Дживас подслушал что-то, но не совсем понимает, что именно. Леди вела переговоры с нефтяным магнатом. Она продаёт оружие группировкам боевиков за границей, чтобы иметь доступ к нефтяным месторождениям. Встреча не была записана, поэтому её можно считать личной. Мне нужно, чтобы ты нашёл что-нибудь, чтобы разоблачить это дело, пока меня не будет в стране. Таким образом, меня ни в чём не заподозрят. Я не могу кидаться обвинениями без доказательств. Эл откидывается на спинку кресла и обдумывает мои слова. Он, очевидно, в тупике из-за связи с Дживасом, но, так или иначе, информация звучит правдиво. — Даже Леди может пасть, — говорит он. — Полагаю, мы можем сделать вывод, что эксперимент с демократией и свободой слова провалился. — Здесь не всё чисто, верно? — Это зависит от того, насколько хорошо она скрывает следы. По моему опыту, она довольно хороша. Кроме Миками и Дживаса, кто-нибудь ещё знает об этом? — Никто. Как я уже сказал, Дживас не уверен, что это значит. — Что он конкретно сказал? Потому что на данный момент это выглядит так, словно он увидел, как Леди говорила с нефтяным магнатом, а ты раздул из мухи слона. — Дживас слышал обрывки разговора. Они, безусловно, ведут переговоры о предоставлении оружия и финансировании этих групп в обмен на то, чтобы выкачать нефть, когда правительство будет свергнуто. Миками знает, что Леди на пути к выходу, и что я — следующий кандидат на её место, поэтому он пытается быть полезным в обмен на работу в правительстве. — Но это по словам Дживаса, — подчёркивает Эл, досадливо качая головой в мою сторону. — Я знаю, что это чёртов Дживас, но просто попытайся что-нибудь найти, хорошо? Судя по всему, эти тайные переговоры велись в течение нескольких месяцев, и часть оружия была отправлена на прошлой неделе. Ты должен быть в состоянии проследить за ними. Её снимут с поста, за меня проголосуют, и, возможно, мы сможем избежать всеобщих выборов. — Да, Лайт, потому что есть большая вероятность. Я бы даже сказал, что уверенность, потому что то, что Леди делает, отражается на всей Партии. Не думаю, что даже ты сможешь её спасти. — Если они будут следить за тем, как я убираю все следы коррупции и восстанавливаю Партию, тогда, конечно, могу. — Оппозиция не поверит. — Оппозиция — это кучка клоунов на параде, и они не будут знать, что делать или чего ожидать. Мы будем действовать до того, как у них появится шанс собрать какие-либо данные, которые смогут нам помешать. Кроме того, когда это просочится в прессу, можно будет предположить, что некоторые из них были слишком увлечены своими собственными банковскими счетами. Сделай скандал настолько грязным, насколько можешь, независимо от того, правда это или нет. Просто расчисти мне дорогу. — Я говорю быстро, потому что я, по сути, приказываю ему сделать что-то, а он не принимает приказы с улыбкой. Он, кажется, соглашается с моей логикой или, по крайней мере, слегка впечатлён тем, что я слышал о чём-то настолько взрывоопасном, произошедшем у него под носом. — Мне нравится, как работает твой разум, — говорит он. — Коррупция уничтожает коррупцию. — Значит, ты сделаешь это? — спрашиваю я. — Ты знаешь меня, и ты также раскрываешь секреты, царапаешь поверхности, откапывая недостойное. Я заинтригован. Конечно, я сделаю это. И ты так уверен, что справишься с последствиями? — улыбается он мне, и я улыбаюсь в ответ. — Политика — это мир внутри мира, и я уничтожу гниль изнутри. Они ещё не видели, на что я способен. — О, Лайт, возьми меня, — выдыхает он, разваливается в кресле и смеётся. — Не знаю, не знаю, — говорю я и смотрю на часы, — брать тебя не входило в мои сегодняшние планы. — Ты можешь их немного поменять, не так ли? — говорит он, глядя в потолок. — Я словно собака Павлова, реагирующая на твой голос, и после двух лет я считаю это рекордом. Как жаль, что я выдохся. Ничего, если я просто посижу здесь, не применяя какие-либо физические или умственные усилия? — Ты скучный, — тяжело вздыхаю я. — Ты скоро поймёшь, что, когда тебе тридцать пять, ты, как правило, теряешь выносливость и греешь ноги в тазике с горячей водой.***
Спустя неделю непрерывного солнечного света, пожимания рук, улыбок и разговоров через переводчиков, Япония встречает меня худшей погодой за последние годы. Ветер и дождь безжалостно срывают жёлтые листья с деревьев и кружат их вокруг меня и других серых теней, вечно двигающихся вперёд-назад по дороге. За эту неделю я спал по четыре часа или меньше, что не было моим желанием. Терпение убивает меня. Поднимаясь по лестнице автостоянки на третий этаж и возвращаясь к моей машине, я замечаю небольшой чёрный клубок у лестничной клетки. Подойдя ближе, я вижу человека — его форма не совпадает с жестокой реальностью вокруг. Я останавливаюсь, больше интересуясь людьми, проходящими мимо, словно он прокажённый. Краем глаза я замечаю движение, и вижу, что он протягивает ко мне руку. Он хочет, чтобы я помог ему. Может быть, я первый человек, который его увидел, так как он, очевидно, бездомный; его пальто оборвано по краям. Он прижимает другую руку ко лбу, и тёмная кровь сочится меж пальцев. Я вижу грязь, застывшую коркой на вытянутой ладони, и люди проходят между нами. Он мне противен. Его выражение лица меняется, не то от гнева, не то от печального осознания, и я медленно вынимаю телефон из кармана пальто, чтобы сделать фотографию, пока его рука безвольно висит в воздухе. Я запечатлел его потрясённое и сломленное горем лицо. — Я вызову скорую, — говорю я монотонным, без эмоций голосом и прохожу мимо, как все остальные. Когда я вижу свою машину, усталость накрывает меня новой волной, и я ищу ключи, которые никак не могу найти. Я не могу поверить и останавливаюсь возле машины, чтобы проверить каждый карман. Их нет. Чёрт. Эта катастрофа грозит разрушить весь мой день, который и так был не особо блестящим, но затем дверь машины открывается. Я с подозрением наклоняюсь, чтобы проверить, кто или что находится внутри. — Мне уже надоело тебя ждать, — говорит Эл с пассажирского сиденья. — Я думал оставить её с открытыми дверями и ключом в зажигании. — Ты украл мои ключи? — Я не крал их, Лайт. Я забрёл в твой офис, пока ты был в Парламенте, и когда моя рука случайно оказалась в кармане твоего пальто, там были ключи. Честно говоря, они сами прыгнули ко мне в ладонь. — Ты вторгся в мой офис и украл мои ключи? — Хорошо, да, я украл твои ключи. Но я вернул их обратно. Садись и поезжай уже, — говорит он. Я плюхаюсь на водительское место. Что тут делают грёбаные фантики? — Что случилось с твоей машиной? — спрашиваю я, запуская двигатель. — Она в сервисе. Он ведёт себя довольно грубо. Я не понимаю, что с ним не так, будто это я украл ключи от его машины. Может, он думал, что я брошусь к нему на шею. — Ты мог бы взять такси, — предлагаю я в ответ таким же резким тоном. — Я не люблю такси, — объясняет он, — на задних сиденьях всегда пахнет рвотой. И да, привет. Как там Америка? — Очень по-американски. — Удивительно. О, что ты там говоришь? Отлично, спасибо. Как ты, Эл? Я скучал по тебе, как Бэмби скучал по матери. Ну, вообще-то, я разозлился. Кое-кто уехал за границу на неделю, и слышал ли я от него хоть слово? Нет, не слышал. Бьюсь об заклад, он даже не привёз мне подарок. Но хватит обо мне. Кстати, твой диск с «Битлз» сильно заедает. — Я думал, ты позвонишь мне, если будет какой-то прогресс, поэтому предполагаю, что ты не знаешь, что значит прогресс. И диск не мой. Он был в машине, когда я её купил. — Я не мог представить, как ты подпеваешь под песню. Мысль, что ты развиваешь свой музыкальный вкус, ввела меня в ступор. Рад, что мы расставили все точки над «и». — Эл, ты говоришь слишком громко и слишком много. Я буду тебя игнорировать, пока я за рулём. — О, я вижу, что смена часовых поясов на тебя всё же повлияла. Поверни направо. — Зачем? — Я хочу вишнёвую колу. — Ты, должно быть, шутишь. — Нет. Она сделана из слёз младенцев, которые живут в тени Аппалачей. — Отвали. Я еду домой и ложусь спать. — Отличная идея. — Спать, — уточняю я. — Пожалуйста, прекрати говорить. У тебя есть аспирин? — Нет, но у меня есть шоколадная мята, и она действует так же хорошо. Держи. Ну так как у тебя дела? Ты выглядишь дерьмово. — Спасибо. — Хочешь услышать новости? У меня есть целый диапазон по шкале занудства, но давай начнём с моей любимой истории недели. Амане Миса пыталась покончить с собой на сцене. К сожалению, кто-то вмешался. — Боже. — Я бы потребовал деньги обратно, если бы был в зале, потому что ей нельзя было останавливаться. Вкратце, её заперли в каком-то институте, где она плетёт корзины. Каково это — довести свою бывшую девушку до нервного срыва? — Заткнись, Эл. — С удовольствием. И он правда замолкает. Спустя несколько минут неловкого молчания я пытаюсь наладить с ним контакт. — Загляни в мой портфель, — говорю я ему. — Волшебная сумка! — говорит он, хватая её с сиденья и открывая замки. — О, ты не забыл, спасибо! Словно ты вёз контрабандой! — Ммм… Я бы сказал, что ничего особенного в этом нет, но я чувствовал себя придурком, провозя это через таможню. — Не сомневаюсь, — бормочет он и включает проигрыватель, проматывая треки, пока не останавливается на каком-то скорбном вое. «Половина моих слов бессмысленна». В этом ты прав. Что это за дерьмо? Я должен это выключить. — Ты только что выключил мою любимую песню. Я отправлял людей в тюрьму за меньшие преступления, — говорит он, глядя на дорогу. Я не отвечаю, и после нескольких минут молчания он снова открывает рот. — Я должен с тобой поговорить. — Я слушаю, — говорю я. — Не здесь. Езжай быстрее. Я набираю скорость, но сдерживаю себя, чтобы не получить штраф. Я могу сказать, что, судя по его вздохам, моё строгое соблюдение закона выводит его из себя. На самом деле я не уверен, что должен сейчас водить: всё кажется расплывчатым, и реакция заторможена. — Ты видел того парня на лестнице на парковке? — спрашиваю я. — Ммм? Какого парня? — отвечает он, глядя в окно. — Какой-то бездомный. Он, кажется, упал. Я сказал, что вызову скорую. — О, он, вероятно, был пьян, как обычно. Он не электорат, так что не беспокойся, — он совершенно не заинтересован в этом разговоре и снова включает свою мрачную песню. Я позволяю ему это сделать, пока он поворачивается и наблюдает за разводами начавшегося дождя на стёклах. — Я не заметил его, — бормочет он сквозь дремоту, — может, его там не было, когда я проходил. — Ты просто его не заметил. — Скорее всего. Ты вызвал ему скорую? — Нет.***
Вернувшись домой, я разрываюсь между мягкой постелью и желанием знать, что Эл должен мне сказать. Я пойму по первым предложениям — важно это или нет. И если не важно, то я лягу спать. Интересно, он молчит ради моей выгоды? Это не очень на него похоже. — Ну что? — спрашиваю я, бросая свою сумку у входной двери. Эл, конечно же, никогда не предлагает помощь. Но зато несёт американский шоколад, который я ему привёз. — Ну, кажется, настал тот самый момент, — говорит он, глядя на небо из окна, словно оно его чем-то потрясло. — Какой момент? — Я бы убедился, что все твои костюмы хорошо выглажены. Тебе они скоро могут понадобиться. — Говори уже. Я ненавижу твою недосказанность, — я ненавижу его прямо сейчас, и он, вероятно, знает об этом, потому что я уже даже не пытаюсь это скрыть. Скорее всего, он тоже меня ненавидит. Это не самое счастливое воссоединение. Я действительно хочу, чтобы он ушёл, так же, как хотел, чтобы Миками ушёл неделю назад. Я чувствую, как у меня дёргается глаз, и прижимаю к нему ладонь. — Просто скажи, что хотел, потому что я очень хочу спать. — Хорошо. Кажется, ты был прав. Есть доказательства о сговоре между Леди и нашим хорошим другом, Д. Р. Грёбаным Юингом, и если я захочу, то это обязательно всплывёт. Тайные договора — это способ избавиться от лидера и устроить выборы, поэтому ты должен быть готов. Моя сонливость рассеивается как туман. Я уже потерял надежду, что он действительно сможет что-то найти, потому что задание, которое я ему дал, было больше похоже на поиск садовых фей. Каждая клетка моего тела горит этой новостью. — Ха! Боже, звучит так, словно я написал к этому сценарий. У тебя есть доказательства? Подожди, что значит: может всплыть, если ты захочешь? — Я хочу быть уверенным в твоих намерениях. Я подхожу к нему, блокируя вид на небо, и беру его лицо в ладони. Шоколад из его рук падает на пол. — Ты знаешь о моих намерениях! — говорю я ему. — Вотум недоверия, угроза импичмента. У неё не будет выбора, кроме как уйти. Будут проведены выборы, я буду признан лидером и выиграю. Я не могу упустить это. Боже, я люблю тебя! Ты не представляешь, как много это для меня значит. Он смотрит на меня, не отрывая взгляда, и я чувствую, как в моих руках его лицо превращается в камень. — Я знал, что ты себя так поведёшь, — шепчет он. — Что с тобой на этот раз? — спрашиваю я, но не могу сдержать улыбки. Я не могу изменить выражение лица, даже если бы попытался. — У тебя ещё ничего нет, — указывает он, но я коротко целую его и отхожу, попутно развязывая галстук. Мне нужна сигара. В такие моменты у людей есть сигары. У меня же её нет. — Очевидно, что можно считать это победой? — говорю я, решаясь заменить сигару на виски. — Так когда ты собираешься это сделать? Лучше завтра. Ты должен был действовать, пока меня не было, как я и говорил. Почему ты этого не сделал? О, чёрт возьми, какая разница? Выбери газету с самой большой читательской аудиторией, и всё решится само собой. Нет, может, лучше отправить это на все новостные каналы одновременно? Да. Это именно то, что ты должен сделать. Какие доказательства у тебя есть? Дай мне посмотреть. — Да, конечно же, я ношу с собой бомбу такого масштаба, — говорит он с сарказмом, всё ещё прикованный к месту. — Будь уверен, этого достаточно, чтобы вызвать ядерную войну, но ты её не получишь. Моя радость слепит, но когда я перевариваю его слова, то они бьют меня в самое нутро. Я подхожу к нему, держа стаканы в руках. — Ты шутишь. Ты, должно быть, шутишь. — Я не говорю, что не хочу этого, но страна сейчас стабильна. Другие мировые лидеры тоже вовлечены в эту схему, поэтому мы должны рассмотреть последствия в глобальном масштабе. С твоей точки зрения, ты — естественный выбор для следующего лидера, и Леди не собирается баллотироваться на ещё один срок. Если мы выпустим зверя, это точно вызовет раскол, и я не уверен, что ты к этому готов. Почему ты так спешишь? — Что? Ты действительно думаешь закрыть на это глаза? На чьей ты стороне? — Я не знаю. У меня вырывается гневный смешок. — Это всё из-за тебя? — говорю я и, разочарованно вздохнув, ставлю на стол стаканы. — Ты на самом деле больше обеспокоен тем, какое влияние это окажет на тебя. Ну, не бойся, Эл. Ты сохранишь работу. Я дам тебе повышение и всё такое. Подожди, ты даже можешь забрать эту квартиру. Нет, лучше что-нибудь ближе к Кантею. Надо будет с этим разобраться. Ты можешь с этим разобраться. Но нет, ничего не изменится, кроме баланса на твоем банковском счету и того, что ты будешь трахать премьер-министра. Как насчёт повышения по службе? — Почему ты так спокойно к этому относишься? Плевать я хотел на деньги. Тебе нужна лишь власть? А что насчёт тех стремлений, о которых ты мне всё время рассказывал? Политику, которую ты хотел устранить, чтобы улучшить жизни. Если это произойдёт, то ты станешь лидером страны и должен будешь работать для людей. Я использовал коррупцию, чтобы поставить тебя на это место и чтобы ты смог её искоренить. Это то, что ты мне сказал. Это то, что ты хотел. — И я это сделаю. Это самая лёгкая часть. Дай мне несколько минут, чтобы поликовать, ладно? Ты ожидал, что я сразу же согнусь под тяжестью ответственности? Прости, что не плачу в углу, потому что не достоин радости, ведь я не работал над этим в течение многих лет. — Твои амбиции значат для тебя больше, чем я. Больше, чем быть главой правительства этой страны. Ты не выиграл лотерею или звание короля выпускного вечера. Это серьёзно. — О, замечательно. Я знал, что это опять из-за тебя. Мне очень жаль, что я получаю от жизни больше, чем ты, Эл. Иногда я думаю, что ты предпочёл бы сценарий, в котором я — пустое место, как Михаэль или кто-либо ещё. Мальчик-никто, который тебе покорно служит. Мне жаль, что у меня нет времени думать о тебе каждую минуту и что мир не крутится вокруг твоей персоны, чёрт возьми. — Я не ожидаю и не хочу этого. Я хочу, чтобы у тебя всё получилось так, как хочешь ты. Но только если ты не будешь похож на всех предшественников. Я не для этого тебе помогал. — У меня нет с ними ничего общего. — И я не собираюсь быть вечно в тени. — О Боже! — меня снова прорывает на смех. Я не выдерживаю. Я сам должен был с этим разобраться и никогда не просить его помощи. Он с самого начала решил так поступить. Он говорит мне именно то, что я ожидаю от него услышать. — Я уйду прежде, чем ты будешь баллотироваться в лидеры, и через подходящее время ты выйдешь из своего уютного убежища, сделав каминг-аут. Ничего ужасного, просто позволь этому постепенно разойтись. Возможно, это помешало бы тебе стать премьер-министром, но они не смогут согнать тебя из-за этого. Это моё требование. — Ты проделал всё это, чтобы стать первой, мать твою, леди? — кричу я на него. — Конечно же, нет, плевать я хотел на статус, но я больше не хочу прятаться, особенно при всём внимании прессы, которое ты получишь. Ты действительно думаешь, что мы сможем продолжать оставаться друг у друга на ночь? Кто-то обязательно обо всём догадается. Мы перелезаем друг ко другу через забор под покровом темноты. Ты знаешь, что это такое? «Морис» задом наперёд, и это должно прекратиться. Ненависть к себе — то, с чем ты должен смириться и не извиняться за это. — У меня нет с этим проблем. Но вот с чем у меня есть проблема, так это с тем, что ты выдвигаешь требования и шантажируешь меня, будто у меня нет права голоса. Они изучат наше прошлое, и тогда пойдут сплетни. Это может поставить под угрозу моё положение, так что — нет. Дерьмовая идея, Эл. Я говорю «нет» этой сделке, — и наливаю виски, выпивая его залпом. Бог знает, как долго он планировал этот переворот безумия. Скорее всего, обдумывал всю эту неделю. — Если ты этого не сделаешь, то они всё равно узнают и тебя уберут за нечестность. Как они могут доверять тебе, когда ты не можешь быть честным с самим собой? — Это не их дело! — Нет, но это будет их делом, когда ты станешь премьер-министром, нравится это тебе или нет. — У тебя есть связи, поэтому ты можешь помешать любым слухам выйти в свет. Ты совсем отупел, пока я был в отъезде? — Лайт, ты действительно не понимаешь. Ты думаешь, они послушают меня, когда дело пойдет о скандале с премьер-министром? Ты не видишь всей картины. — Ты — самый настоящий брюзга, — говорю я, стараясь успокоить его. Я кладу руки ему на плечи. — Слушай, давай просто насладимся моментом, хорошо? Мы сделали это. — Да, и ты сказал, что любишь меня. — Когда? — Только что. — Правда? — я останавливаюсь, пытаясь прокрутить последние несколько минут вечера в голове. — Ну, это действительно так. Я люблю то, что ты сделал для меня. — Понятно, — бормочет он под нос. Нет, он не доволен моим ответом, поэтому я слежу за ним взглядом. — Эл, ты куда? — Домой. — Эй, в чём твоя проблема? — Ты — моя проблема. — Знаешь, ты замечательный, но очень раздражаешь своим непостоянством. К утру всё наладится, — уверяю я его. Он придёт к такому же заключению — он всегда это делает — но то, как он уворачивается от моих слов, застаёт меня врасплох. Я вжимаюсь в него и смеюсь ему в лицо. — О, да. Наладится к утру, но надолго ли? — спрашивает он меня. — Лайт, если ты меня когда-либо предашь, то я уничтожу тебя настолько быстро, что ты окажешься под мостом к концу недели. Ты будешь рассказывать своей марионетке из носка о том, как почти стал Богом своего нового мира. — Ха! Конечно, Эл. Только посмей. Только, чёрт возьми, посмей. — Кажется, ты не понимаешь, с кем имеешь дело. — А ты, кажется, не понимаешь, на что я способен. — Ты? Думаешь, я тебя боюсь? — Тебе лучше рассказать это прессе, Эл. Если через неделю я не услышу никаких слухов, то я… — Что, убьёшь меня? — заканчивает он за меня. Я спотыкаюсь на этой мысли и хватаюсь за спинку стула, чтобы удержаться на ногах. Думаю, я слишком быстро выпил свой виски. В его чёрных глазах плещется океан, отображающий отвращение. — Я никогда не видел ничего более жалкого, чем ты на данный момент. — О! Хочешь, чтобы я похвалил тебя? — спрашиваю я, переводя дыхание. Я не дам ему уйти. — Хорошо. Я очень благодарен тебе и покажу, насколько, если ты заткнёшься, — я бросаюсь к приоткрытой двери и захлопываю её. Я действительно был ему противен. Как такое могло произойти? — Иногда я тебя ненавижу, — выдыхает он перед собой. — Ненависть. Любовь. Две стороны одной медали, — говорю я и обнимаю его за талию. — Ты звучишь, как Дживас. Какие отвратительные слова. Я хочу ударить и поцеловать его за это. Лишь он может найти хорошую отговорку. Кто бы ещё на такое осмелился? Я подаюсь вперёд и прижимаю губы к его уху. Его волосы падают мне на глаза, и я вижу темноту — его темноту, и это успокаивает. Я не чувствовал этого целую неделю, но кажется, что прошёл год. Подумать только, как я мог о таком забыть. Когда моё дыхание касается его кожи, он напрягается, и все мысли кажутся мне фарсом. Мой голос — отголосок. Эхо морского бриза, уносящее слова в бесконечное небо вверх. Я говорю ему в самое сердце. — Ты не можешь уйти, Эл. Мой Эл, ты не можешь уйти. Ты не можешь такое пропустить. Я покажу тебе звёзды.