***
К Морю подъехали, когда рассвело. Пустыня тут была уже другая, горы выросли и стали более светлыми. Больше стало растительности, зеленых колючих кустов. Машина встала у небольшой бухты, и все вышли и замерли. Солнце поднималось и слепило глаза, было жарко. Само море было тихим, сонным и казалось очень мелким. Нильс, ничего не говоря, пошел прямо к берегу, забрел в воду по колено и замер. — Это оно, — сказал Захри, щурясь от солнца. — Это первое делал Всевышний в мире. Сначала море — потом все другой. Горы, пустыня, леса. Все потом, но сначала — это. — А там что? — Хенрик указал рукой на север, где в голубоватой утренней дымке вздымались черные горы. — Там горы Чистых племен, — недовольно ответил Захри. — Туда не ходи, там смерть сразу. — Почему? — Чистые племена всегда был дикий. Всегда жил сам. Свой закон, свой начальник. Они всегда были верные Всевышнему, и Пожиратели их не трогать. — Как не трогать? Почему?! Шурканы их не едят? — Нет. Чистый кровь не едят. Всевышний говорит — запрет. Горцев не трогать. Шурканы их не берут… — и, сказав это, замолчал и пошел к машине.***
Хенрик хотел начать снимать уже в день приезда, но глупых хозяйских забот по лагерю было так много, что к вечеру он выбился из сил. Пока выгрузили все из машины, пока натянули палатку, пока разобрали вещи, пока развернули пластины солнечных батарей… Вдобавок дорогущий дальномерный фотоаппарат «Купер» он так и не нашел среди вещей. То ли забыл упаковать еще дома, то ли стянули где-то по дороге. А еще оказалось, что взяли маловато газа для бытовых горелок, но это не особо волновало Хенрика при такой-то жаре. Неожиданно хорошо повел себя Нильс. На удивление он был бодр и весел, много купался и с удовольствием выпил полуторалитровую пластиковую бутылку домашнего розового вина. А еще тишина тут была потрясающая, внеземная, Довременная тишина. Наверное, точно так же было тихо и при сотворении Озера, подумал Хенрик. И этот умиротворяющий покой успокоил Хенрика, и он в первый раз за долгие месяцы расслабился по-настоящему. Ближе к вечеру, еще до темноты, он прошелся по округе и расставил фото- и видео-ловушки, а когда вернулся, то Захри уже развел костер, и родственник его готовил шашлычки, а Нильс, с красным от дневной жары лицом, сидел вместе с ними, допивал вино и улыбался. — Сначала Всевышний быть один. Потом Он делать Тьма. Тьма была великий, как Он, почти как Он, и любить его, а Он любить Тьму. Тьма была великий и мудрый, и Он наслаждался покой в ней, и они беседовать. Но потом Всевышний делать Землю, и делать Море, и на берегу делать первый Люди. И Всевышний ушел от Тьмы к люди и смотрел на них, и очень радовался, очень хорошо они были. И очень они быть красивые… и они плясать перед Всевышним и петь ему, и Всевышний радоваться, а Тьма ревновать! Очень, очень сильно злиться. И Тьма губить людей, чтобы быть только он и Всевышний. И убивать людей, а люди плакать и бояться, и кричать Всевышнему, а он спасать их, и битва с Тьма. И Тьма хотеть сделать своих людей, но нельзя, не мочь, и… Тени… Приведения только делать, а не люди. И тени воевать с люди, и большой горе… Очень большой! Но Всевышний побеждать и прогонять Тьма. И делать Солнце и звезды — светить. И Всевышний спускаться в воду и… э… умываться… и Море теперь Святой из-за него, из-за этого. И тени теперь ненавидеть людей всегда, и это духи… духи! И некоторые ангелы тоже ходить к Тьме и стать Падшие. И тут был Иолай, это место ходить, говорить про Бога, и тут просыпаться первые Пожиратели, и Император тут брать Веру и… все, весь Мир вышел из этот место! Очень, очень великий место! — неспешно рассказывал Захри, посасывая дурманящие леденцы цафака и покачиваясь как в молитве. И отблески костра на его сухом лице придавали ему облик могучего шамана, знающего то, чего обычным людям знать не положено. И Хенрик смотрел на древние первобытные звезды над серебряной гладью Моря и как никогда верил, что это все правда. — А расскажите про эти племена горцев! — во хмелю Нильс всегда был разговорчивый. — Это было давно, — помолчав, начал Захри. — В столице был переворот, и всех, кто люди императора, всех убить. И священников убили, потому что они служить императору, и опять приходить волхвы-язычники. И тогда по всей страна убивать всех, кто за императора. И тогда же ловить племена горцев и заставлять их отречься от Всевышнего, но горцы молчать! Их резать, жечь, сбрасывать со скала, сдирать кожа, но — нет, горцы молчать. Горцы верные Всевышнему. И Всевышний видеть, как их убивать, и очень высоко ценить их, любить их. И ОН завещал им: «Вы любите меня, а Я люблю вас. И шурканы никогда не трогать вас больше. И враги ваши умрут все, а вы будете править на своей земля всегда, вечно!» И так и быть. Враги их уже давно нету, а горцы живут в своих горах. — И шурканы их не трогают? — спросил Хенрик. — Нет! Всевышний запрещать! — Я чё-то не помню про такое восстание, — нахмурился осоловелый Нильс. — Было-было, — кивнул Хенрик. — И что стало с восставшими, чем все закончилось? — Приходить новые солдаты императора и всех убивать, так что больше никогда восстаний не было… Все замолчали. Костер уже догорал. — Вот, возьмите. Держите всегда крепко, всегда рядом! — и Захри протянул парням сложноплетеные круглые амулеты из кожи, веточек и перышек. — Что это? — спросил Хенрик. — Прикольно! — улыбнулся Нильс. — Колониальное творчество! — Это обереги от шурканов, — серьезным голосом сказал Захри. — Всегда держите в свой карман, пока тут. Всегда. С этим шуркан не подойдет, а без этого ночь схватит, пока сон, и съедать… — Н-да… — задумчиво проговорил Хенрик, разглядывая амулеты. — Спасибо. Уже точно пора спать. Завтра хочу начать еще до рассвета. Как думаешь, вот тот угол скалы… если мне встать к нему боком или спиной… и на его фоне… как тебе фактура? — Угу, — не глядя зевнул Нильс и побрел спать.***
— Сложно поверить, но именно вот в этих самых местах создавалась наша история. Все важнейшие ключевые события происходили на этих берегах, в окрестностях этой бухты… — Хенрик подошел к обрыву и продолжил: — Это озеро или, как называют его местные, «Святое море» по преданию — это первое, что создал Всевышний на земле. Тут появились первые люди. Тут пророк Иолай был поднят на Небо, чтобы познать истину вселенной, и по этим берегам он ходил и проповедовал Бога. Здесь же наутро после страшной бурной ночи родились упыри, но тогда они назывались… э-э-э-э… Ма-а-а… Блядь! — Хенрик усмехнулся и достал шпаргалку. — Маал-Хаат! Во! Маал-халат… Э-э-э… хаат. Да, хаат! Все! Вырубай! Этот косяк обрежется. Нильс отлип от камеры. — Все нормально? Солнце не слепит? Микрофон пишет? — Да нормально, нормально. Давай быстрей, я есть хочу! — буркнул Нильс, складывая камеру. Спустившись в лагерь, они объелись только что пойманной поджаренной на костре рыбой. Хенрик хотел продолжить съемки, но закат был так пьяняще красив, да и за день они набегались и утомились, и было решено на сегодня уже ничего больше не делать. Только перед самыми сумерками Хенрик собрался обойти все контрольные точки вокруг лагеря, где он оставлял фото-видео ловушки.***
Первая ловушка стояла в стороне от лагеря, на пригорке, под большим камнем, с видом на бухту. И когда он взял ее в руки, то во рту сразу пересохло и лоб покрылся холодной испариной. Крошечный, беззвучно мигающий зеленый огонек радостно сообщал ему, что ловушка сработала. В программу были внесены параметры упыря, и поэтому компьютер сразу отсекал все ненужные изображения зверей и птиц, оставляя только самое ценное. С трясущимися руками Хенрик рухнул на колени и раскрыл камеру. Упырь проходил здесь еще вчера ночью, и камера, это сокровище, пролежала здесь уже целые сутки! Картинка ночного видения была черно-белая, но очень четкая, и он отчетливо видел, как в паре метров от куста не спешно проходит высокая, метра два, обнаженная, очень худая фигура с бледно-белой кожей и тонкими, длинными до плеч волосами, и страшными, ниже колен, когтистыми лапами. — Упырь! — выдохнул Хенрик. — Нильс, упырь! — вдруг заорал он. — Нильс! Есть! Есть! Упырь! Хохоча и пытаясь унять дрожащие руки, Хенрик вынул карту памяти и тут же скопировал несколько секунд бесценного ночного видео на телефон. — Нильс! — опять крикнул он и вдруг увидел, как к лагерю подъезжает несколько пикапов с вооруженными людьми в кузове, а на крыше первой машины стоял пулемет. И в первые мгновения Хенрик реально подумал, что это приехали к ним журналисты, чтобы поздравить их и наградить… Машины встали, и из первого грузовичка вышел высокий смуглый парень, обросший густыми черными волосами. Челка до густых бровей и пышная борода делали его похожим на вымокшего под дождем пса. С автоматом наперевес он зашел в палатку и за шиворот вытащил оттуда Нильса. — Стойте! — закричал Хенрик вскакивая. — Стойте! Подождите! В вечернем небе с грохотом пронеслась огненная автоматная очередь. Хенрик упал, поднялся, стал быстро спускаться по осыпающейся каменистой земле, опять упал, начал скользить по острым еще не остывшим камням и угодил прямо в руки двоих молодых парней с автоматами. — Постойте, мы… — начал он, еще улыбаясь, но тут же из рук его вырвали камеру. — Нет! — взвизгнул Хенрик. — Это неприемлемое поведение! — он сам удивился, когда проговорил это. — Вы не имеете… Но обросший загорелый брюнет, улыбаясь во весь рот белоснежными, как чеснок, зубами, коленом въехал ему в грудь, и Хенрик, задохнувшись, упал в пыль. — Вангланд?! — все так же улыбаясь, спросил густобровый, приподнимая голову Хенрика. — Я любовь Вангланд. Вангланд — богатство. Белый кожа люди деньги! Много деньги! Большой золото! Я любить золото! Ползая по земле, Хенрик увидел, как приехавшие автоматчики потрошат их палатку. — Нет! Стойте! — прохрипел он. Волосатый приложил палец к пухлым темным губам: — Ты есть делать молчать! Ты говорить — я стрелять! Ты — шум, я — убивать! Вангланд хорошо! Деньги хорошо! Вы — молчание. Тут же в машину затащили ошалелого Нильса с дикими глазами. Захри с парнем-механиком скрутили и как дрова бросили в кузов пикапа. — Амар! — окликнул кто-то волосатого на южном наречии. — Что делать с их машиной и шмотками? — Забирайте все, все, что есть, и их машину тоже! — крикнул густобровый. — Езжайте на базу, а мы — в Город Рабов, продадим их и сразу вернемся! Молодые, совсем еще юные автоматчики стали рассаживаться по машинам, и вскоре в лагере не осталось ничего, кроме следов на песке и черного пятна от костра. Ехали, не включая свет, и довольно быстро. Хенрик со связанными сзади руками еще подумал: «Куда так гонят без фар?» И еще он подумал… вдруг вспомнилась сцена еще дома на севере, Нильс говорил: — Зачем тебе эти упыри? Сними малобюджетную социальную драму, про беженца-гея-инвалида, который бежал от ужасов войны и уже у нас столкнулся с непониманием маргинальных слоев общества! Такое сейчас модно. Критики тебя зацелуют! Получишь все награды, что тебе еще нужно?! А Хенрик все пытался объяснить ему, все повторял: — Ну как же ты не понимаешь?! Как не понимаешь?! Машины вдруг резко встали. Собаки залаяли. Ворота заскрипели. Прожектора светили яростно. Амар вылез из машины, крякнул, выгнул спину, разминаясь, и не спеша пошел мимо рабских загонов с колючей проволокой к освещенной беседке, где на подушках сидел управляющий лагерем господин Аббас. Это был огромный, как бегемот, мужчина, абсолютно лысый с седой бородой. Он сидел под вентилятором, на подушках, скрестив ноги и поглаживая бороду, и задумчиво играл в кости. — Здравствуйте! Мир вам! — поздоровался Амар. — Здравствуй, дорогой, — не отрываясь от костей, проговорил господин Аббас, указывая, куда сесть Амару. — Как бизнес у вас? Как здоровье? — принимая пиалу с чаем, спросил Амар. — Да все хорошо. Всевышний милостив, — ответил господин Аббас, вновь приглаживая бороду. — Я с товаром приехал. Посмотрите? — Отчего бы и не посмотреть… — скучающим голосом ответил господин Аббас, отхлебнув чая. Амар свистнул, и его молодые автоматчики вывели Захри с родственником. Люди господина Аббаса их раздели и быстро, но тщательно проверили снизу доверху. Оглядев состояние кожи, зубов, вен и всего прочего, господину дали знак, что все нормально. — Оружием возьмешь, золотом или наркотой? — Я золото люблю! — улыбнулся Амар. Господин Аббас небрежно бросил перед ним несколько маленьких золотых монет. — Вот говорят, хозяина вашего зовут Золотой Лис… — тут же схватившись за деньги, сказал Амар. — Но что-то уж больно скуп он на золото! — Если бы господин наш, да убережет его Всевышний от всякого зла, разбрасывался бы золотом направо и налево — то он бы не удостоился такого имени! — нравоучительно ответил господин Аббас, вставляя сигарету в зубы. — У тебя все, а то мы уже закрываемся? Ночь уже… — Нет-нет! У меня вот еще! — и Амар встал. Люди его подвели к свету Хенрика и Нильса. — Вангланд! — сверкая черными, как нефть, глазами, улыбнулся Амар. — За Вангланд я хочу в три раза больше! Господин Аббас нахмурился и провел ладонью по бороде: — А за Вангланд ты не получишь ничего! — вдруг объявил он. — Как?! — изменился в лице Амар. — То есть как — ничего?! Так дело не пойдет, уважаемый! У меня есть товар! И не может быть такого, чтобы он ничего не стоил! Все на свете имеет цену! — Возможно… — вставая, проговорил господин Аббас. — Но я тебе за Вангланд не дам ничего! —Почему?! — вскрикнул Амар, и тут же затрещали затворы автоматов, и собаки залаяли. — Если твой отец тебя не учил, то так уж и быть, я просвещу тебя, — спокойно ответил господин Аббас. — Все граждане Вангланда стоят на учете. У всех паспорта и кредитные карты. Они приехали сюда как-то — значит, у них есть билеты, везде все отмечено, все есть в компьютерных базах. Очень скоро их хватятся, начнут искать, придут сюда, будут делать проблемы, а мне не нужны проблемы! Так что забирай их и иди спать, и я тоже пойду… — и господин Аббас повернулся к нему спиной. Амар заметался, и вдруг толкнул Хенрика на землю, поставил его на колени и упер пистолет ему в затылок, в ямку, где шея сходилась с черепом. — Точно не дашь ничего?! — спросил Амар злобно. Господин Аббас приподнял бровь. — Совсем ничего?! — Дурак… — еле слышно фыркнул Аббас. Раздался выстрел, и Хенрик повалился лицом в песок. Охрана Аббаса ощетинилась стволами вокруг Амара. — Да это же шутка! — вдруг усмехнулся Амар. — Я просто пошутил! — Не смешно… — обронил господин Аббас, глядя на растущее черное пятно вокруг Хенрика. — Будешь уходить — мусор за собой убери. — Ну подожди, подожди! — и Амар подвел к Аббасу Нильса. — Вот ее хотя бы возьми! Смотри, какая нежная северянка! Дай за нее хоть что-нибудь! Что ж я, зря что ли по пустыне мотался?! Аббас смерил Нильса взглядом: — Молоденькая… — прошептал он. — Молоденькая и очень хорошенькая! — обрадовался Амар. — Много ли у тебя наложниц с севера, достопочтенный Аббас?! — Пулемет! — вдруг сказал Аббас. — И автомат! — тут же добавил Амар. — Пистолет! И не патроном больше! Амар сжал губы: — Ладно! Хоть что-то! Господин Аббас кивнул, и Амару тут же вынесли пулемет и пистолет. — Спокойной ночи! — с дрожащей ненавистью в глазах раскланялся Амар. — Угу… — отмахнулся Аббас. Люди Амара за ноги поволокли Хенрика к пикапу. Лужа крови к тому времени почернела и, свернувшись, стала напоминать мерзкое желе. Когда охрана закрыла ворота за Амаром, Аббас подвел Нильса к свету и приподнял лицо. Осмотрев густые ресницы и пухлые губки, он улыбнулся, но тут его пухлые руки коснулись плоской груди Нильса. Господин Аббас нахмурился, засунул руку Нильсу в штаны и вдруг вскрикнул: — Алауда! — он громко сплюнул. — Алауда! — крикнул он еще громче. Прислужник подбежал с водой в медном тазике, и господин Аббас омыл руки как после чего-то грязного. — Алауда! — опять рявкнул он и, махнув рукой, ушел в свои покои. Нильса поволокли, даже не дав надеть штаны. Скрипнула дверь загона, и его швырнули к стене. Люди тут спали вповалку, никто даже не проснулся и не поинтересовался, что происходит. Прихрамывая, Нильс добрался до каменной стены, сел на землю и обнял коленки. Сквозь дыру в жестяной крыше сияла неправдоподобно огромная желтая звезда. Но потом Нильс понял, что это просто самолет высоко в черном небе. И тут же ему вспомнился салон первого класса, чистота и комфорт, и добрые люди, и дом… И Нильс заплакал, хоть и понимал, что плакать уже поздно, но именно поэтому слез было еще больше.