***
— Отабек сбежал, — первым делом говорит Юра, заходя на кухню. В помещении витает аромат свежесваренного кофе, и блондин готов расцеловать Кацуки за проявленную заботу, но сначала ему нужно все объяснить. — Виктор сказал, что Алтын позвонил ему и отменил ближайшие сеансы. Я попытался до него дозвониться, кучу сообщений отправил, но он так и не вышел на связь. — И поэтому ты надрался и пришел ко мне? — скептически изгибает бровь японец, наливая кофе в чашку и передавая Плисецкому. Собирается предложить завтрак, но быстро понимает, что все съеденное парнем выйдет обратно с рекордной скоростью, поэтому решает не рисковать, и вместо еды подсовывает таблетку от наверняка раскалывающейся головы. — А ты бы что на моем месте сделал? — ворчит Юра, принимая лекарство, тут же забрасывает его в рот и запивает медленно остывающим кофе. — Попробовал бы с ним встретиться, — отвечает Кацуки. Это кажется хорошей идеей: вряд ли Алтын закроется теперь у себя дома и превратится в затворника. — Думаю, тебе стоит попытаться выловить его в Литтл Сизарс и поговорить о произошедшем. — Ага, может, мне к нему прямо сейчас пойти?! — фыркает Плисецкий. — Юри, блять, я с тобой разговариваю, отлипни от телефона! Японец поднимает взгляд от экрана мобильника; на дисплее высвечивается сообщение от Никифорова: «Уже подъезжаю», и брюнет хмурится, раздумывая, как бы так сообщить Плисецкому, что его приемный отец знает о том, чем парень вчера занимался. В конце концов, лгать Юри не умел никогда, поэтому он просто отмахивается: — Никуда ты не пойдешь. Сейчас здесь будет Виктор, и мне пришлось ему сказать, что ты у меня, и в каком ты состоянии. Извини. — Ну ты и крыса, — как-то вяло откликается Плисецкий, отставляет недопитый кофе в сторону и плетется в ванную, надеясь привести себя в более приличный вид к моменту прихода Никифорова, злого и беспощадного.***
Виктор устало прикрывает глаза и откидывается на спинку дивана. С того момента, как он вернул Плисецкого домой, прошло уже больше часа, но парень за все это время не сказал ему ни слова. Коротко попрощался с Юри на пороге его квартиры, натянул на голову капюшон толстовки и в присутствии Никифорова больше голос не подавал. Юри, конечно же, в курсе, что случилось с его другом, но Виктору рассказывать отказывается. На расспросы иронично улыбается и предлагает наладить отношения с приемным сыном, вместо того, чтобы пытаться самому строить глупые догадки. Кажется, доброта японца распространяется исключительно на Юру, никак не затрагивая самого Никифорова. Виктор морщится своим мыслям и поднимается с дивана; ноги сами несут его к комнате Плисецкого, откуда не доносится ни звука. — Юра? — мужчина для приличия стучит по гулкому дереву, выжидает почти минуту и стучит снова. Ответа не следует, и он поворачивает ручку, приоткрывая дверь и заглядывая внутрь. Плисецкий лежит на кровати, отгородившись от окружающего мира громкой музыкой в массивных наушниках. Его глаза прикрыты, и присутствие приемного отца он замечает лишь тогда, когда Никифоров присаживается рядом с ним и осторожно дотрагивается до плеча. — Витя? — парень недоуменно моргает, приподнимаясь на локтях, и стягивает с головы наушники. — Ты чего тут делаешь? — Пришел узнать, как у тебя дела. — А, — подросток передергивает плечами, сбрасывая с себя чужую руку, падает обратно на кровать и отворачивает голову, чтобы не смотреть на Никифорова. — Нормально. — Ну кому ты врешь? — с упреком спрашивает мужчина и, не удержавшись, кладет руку на голову Плисецкому, мягко поглаживая, как тогда, когда он был младше. Подросток хмурится, но убрать наглую конечность не просит — может, нравится ему этот тихий семейный момент, а может, банально лень разжигать ссору из-за такого пустяка. – Юрочка, я просто хочу быть уверен в том, что с тобой все хорошо. Я за тебя беспокоюсь. — За себя побеспокойся, — огрызается парень в ответ. — Хватит на мне зацикливаться, взрослый мужик, а все малолетнему долбаебу сопли вытираешь. Виктор вздыхает. Так еще до трагедии было: Юра считал, что Никифоров его к себе взял, чтобы перед СМИ засветиться, мужчина упрямо доказывал, что просто пожалел оставшегося одного мальчика, а Плисецкий взрывался тирадой о том, что жалость ему нахрен не сдалась. — Не выражайся. — Сколько лет уже просишь, мог бы понять, что я не перестану. — Ну и дурак, — закатывает глаза Никифоров и несильно толкает парня в бок. — Двигайся. Плисецкий откатывается в сторону и освобождает место на кровати, где Виктор тут же растягивается, выгибаясь, как кот. Папа-кот и его долбанутый котенок. Юра фыркает и приваливается спиной к телу приемного отца, чувствуя, как его обвивают теплые руки. Дедушка его тоже часто обнимал, но теперь его нет; у него остался только Виктор. Юри еще, конечно, и, может быть, Отабек, но самое главное — Никифоров, он всегда рядом и пытается помочь. Хоть он и дебил иногда, он свой дебил, они же какая-никакая семья. — Я просто хочу, чтобы ты поправился, — говорит мужчина со вздохом. Юра знает: он боится, что панические атаки вернутся, что Плисецкий снова закроется в себе, истеря по поводу и без, что он снова попытается что-то с собой сделать. Раньше парень и сам этого опасался, но сейчас все немного лучше, особенно, если забыть про терапию и иже с нею. — Мне тяжело, — жалуется Юра в ответ, поджимая губы. На мгновение кажется, что он сейчас заплачет, но сколько же можно? Нарыдался за всю жизнь, хватит, пора прекращать. — Я знаю, Юрочка. Мне тоже нелегко, — откликается Никифоров. — Но мы обязательно справимся. Виктор сейчас такой мягкий, домашний, резко отличающийся от своего экранного образа, искренне переживает и кажется безумно родным и близким. Да таким он и является, сколько бы Плисецкий не пиздел и не зубоскалил на эту тему. Тишина в комнате достаточно уютная, и нарушать ее совсем не хочется, но недосказанность гложет изнутри голодной псиной, а скрывать что-то от приемного отца кажется Юре нечестным и даже подлым, поэтому, подумав, он решается рассказать Виктору хотя бы часть правды. — Мне понравился один человек. Мы познакомились в Литтл Сизарс, когда я ходил на терапию. Он кажется классным, — Никифоров не перебивает, боясь спугнуть подростка, поэтому Плисецкий подбирает слова и продолжает говорить. — Я просто расстроился, потому что не увижу его из-за отмены сеансов у психолога. — Хороший человек? — мягко интересуется Виктор и немного грустно улыбается, зная, что Юра эту улыбку не увидит. Плисецкий уже не ребенок, но он еще такой ранимый, такой наивный, несмотря ни на что верящий в безоговорочное добро, хоть и тщательно пытается скрыть это за внешней грубостью, что его хочется вечно оберегать от жестоких реалий окружающего мира, но разве он позволит? — Хороший, — со вздохом подтверждает Юра. — А толку-то? Никифоров негромко смеется. — Хочешь, отвезу тебя туда завтра? Встретитесь, поговорите, — предлагает он, улыбаясь уже более расслабленно. — А ты будешь с ружьем дежурить рядом? — Плисецкий негромко смеется, наконец расслабляясь в объятиях приемного отца. — Я сам пойду, нет смысла сидеть дома и киснуть. Но за предложение спасибо. — Не за что, — откликается Виктор, улыбаясь и прикрывая глаза. Кажется, лед, появившийся после той трагедии в их с Юрой отношениях, наконец-то тронулся.***
Плисецкий знает, что психолог начинает работать с самого утра, когда открывается Арена, но намеренно идет туда вечером. Ему немного страшно, и он надеется, что Отабек уже ушел, и он сам может с чистой совестью вернуться домой и продолжить страдать, но кабинет Алтына оказывается не заперт, ручка легко поддается на несильное нажатие, и Юра открывает дверь, осторожно заглядывая внутрь. — Можно? Отабек, как всегда что-то сосредоточенно высматривающий в лежащих на столах бумагах, поднимает на него удивленный взгляд и немного заторможенно кивает. — Заходи, — русский мигом залетает в кабинет и плюхается на стул для посетителей; привычное место сейчас даже не кажется таким жестким, как обычно, и Юра позволяет себе откинуться на спинку, покачивая ногой. Алтын непонятно чему морщится. — Что-то случилось? Я же сказал Виктору, что ты можешь не посещать терапию в ближайшее время. — У меня экстренная ситуация, требующая незамедлительной помощи специалиста, — со смешком объявляет Плисецкий, нагло улыбаясь. Все страхи будто исчезают, внутренний голос твердит, что бояться не нужно, нужно действовать. — Вы же мне поможете, правда? — А что произошло? — осторожно интересуется психолог, стараясь не смотреть на внезапно осмелевшего пациента. Никакой закрытости, только чистая уверенность в себе и своих действиях, как и в тот вечер, когда они… Черт! — Понимаете… — Юра хитро ухмыляется, откидывает с лица челку и невозмутимо продолжает: — Мне понравился один парень, и я подумал, что это взаимно, и поцеловал его. — Разве это плохо? – отвечает психолог с натянутой профессиональной улыбкой. Он надеется, что это выглядит хотя бы немного дружелюбно, потому что какого хрена? Только недавно Плисецкий целовал его, а сейчас ему нравится кто-то другой?! Злоба накатывает волнами, и Отабек старается дышать глубже в попытке сдержать ее, потому что это глупо: Юра ему ничего не должен, он еще ребенок и не всегда понимает свои действия и их последствия, Алтын не имеет права так реагировать на его слова. — Он начал меня избегать, — между тем произносит Плисецкий. — Что мне делать? — Возможно, тебе стоит поговорить с ним о своих чувствах, — тщательно подбирая слова, предлагает мужчина. Он не уверен, на что сейчас злится больше: на ветреного Плисецкого, который сам не может в себе разобраться, или на его внезапно объявившуюся симпатию. — Возможно. Ну что, поговорим о моих чувствах? — внаглую отвечает блондин, подходя к столу психолога и, подпрыгнув, усаживается на крепкую полированную поверхность. — Что? — Алтын глупо открывает рот, глядя на Плисецкого, внезапно оказавшегося слишком близко, так, что Отабек мог бы пересчитать редкие бледные веснушки на светлой коже его лица. — Ты мне нравишься, — просто говорит парень, растягивая губы в очаровательной улыбке. — Юра, тебе шестнадцать. Нам нельзя, — разом растеряв все внешнее спокойствие, произносит брюнет, хмуря брови. — В России это возраст согласия. — И на что ты согласен? — сглотнув, осторожно спрашивает Алтын, впиваясь взглядом в лихорадочно блестящие глаза русского. — На все. С тобой — на все, — произносит парень и просит, ни секунды не сомневаясь: — Поцелуй меня. Отабек медлит, и Плисецкий протягивает руку, хватая его за ворот рубашки, и притягивает к себе, сминая губы психолога в уверенном, бескомпромиссном поцелуе. Он ожидает, что мужчина отстранится, но этого не происходит: наоборот, Алтын подается вперед, кладет руку Юре на шею и отвечает на поцелуй, пальцами поглаживая нежную кожу подростка. Блондин довольно стонет, всем телом прижимаясь к мужчине, широко раздвигает ноги и обхватывает ими брюнета, заставляя придвинуться ближе. Они делят воздух на двоих, целуются, кажется, целую вечность, осторожно трогая губы друг друга, сплетаются языками медленно и неторопливо, когда телефон Юры в заднем кармане его джинсов взрывается мелодией, поставленной на контакт Виктора. Подросток загнанно дышит, борясь с желанием сбросить вызов и выключить телефон нахрен, но Отабек, не отстраняясь, снимает ладонь с шеи Плисецкого и тянется за трезвонящим мобильником, доставая его и вручая блондину в руки. Просит: — Возьми трубку. Алтын коснулся его задницы, какая тут к черту трубка?! Юра делает глубокий вдох, пытаясь восстановить дыхание, морщится, но всё-таки отвечает на звонок. — Да, Вить? Плисецкий закатывает глаза на реплику приемного отца, взглядом показывает Алтыну молчать и продолжает разговор; Отабек с комфортом устраивает руки на талии подростка и утыкается лицом ему в шею. Сейчас, когда блондин сидит перед ним на столе, они почти сравнялись в росте. Из телефона слышен раздраженный голос Никифорова, но брюнет не может разобрать, что именно он говорит. — Да нигде я не шляюсь! — пытается оправдаться Юра, поджимая губы. — Я, эм, у друга. Какого друга? Да у Юри, у меня же здесь больше нет друзей. Не, у меня все нормально, я скоро вернусь, — Виктор, кажется, что-то спрашивает, и Плисецкий, судя по напряженному выражению лица, что-то там прикрывает у себя в голове и отвечает: — Часа через два буду, наверное. А что? Ничего? Ну ладно. Да, давай, я тоже тебя люблю. Пока. Блондин откладывает телефон и наклоняется чуть вперед, кладя голову Отабеку на плечо и удивляясь уверенности в своих действиях. — Виктор очень за тебя переживает, — замечает Алтын, не спеша отстраняться. В его объятиях очень тепло и уютно, его руки держат Юру так крепко, так надежно и так правильно, что этот момент кажется подростку самым прекрасным в его жизни. — Это как-то связано с тем, что он отправил тебя на терапию? Плисецкий привык на подобные вопросы отвечать грубым посылом куда подальше, но ему же все равно рано или поздно придется все рассказать, верно? Отабек должен быть в курсе не только как психолог, но и как кто-то более близкий. — Мне было пятнадцать, когда я впервые влюбился, — начинает говорить Юра. – Вернее, мне так только казалось. В нашей группе был парень старше меня на пару лет, и он мне очень понравился, не знаю, почему. Мне казалось, что он тоже смотрит на меня как-то по-особенному, мы даже начали неплохо общаться, и через какое-то время я набрался смелости и пригласил его к себе. Он замолкает и хмурится, и Отабек ласково ему улыбается, мягко прижимается губами к его щеке. — Ты не обязан мне рассказывать. — Я хочу, — слабо улыбается Плисецкий в ответ, делает глубокий вдох и продолжает говорить. – Сначала все было нормально, мы просто смотрели фильм, но его поведение было очень странным; позже я узнал, что он выпил до того, как пришел ко мне. Я не очень хорошо понимаю, как это произошло, но, эм, в какой-то момент он просто толкнул меня на спину, навис сверху и попытался поцеловать. Я попросил его не спешить, и тогда он меня впервые ударил. По мере того, как Юра рассказывает, его голос становится все глуше и глуше, теряя привычные дерзкие, живые краски. Алтын рассеянно гладит его по спине, утешая и поддерживая, догадываясь, что произошло дальше, и понимает: Плисецкому тяжело об этом говорить, и поэтому высказывает свою догадку вслух. — Он попытался тебя изнасиловать. — Да, — поджимая губы, подтверждает Юра, но, кажется, расслабляется, будто все самое страшное осталось позади. — Мне повезло, что Виктор вернулся домой раньше, чем планировал. Он стащил с меня этого ублюдка, протащил к входной двери и спустил с лестницы, разбив лицо и сломав пару костей. Я замкнулся в себе, почти перестал есть и выходить из комнаты, на лед и что-то связанное с фигурным катанием и вовсе смотреть не мог, и меня отправили к психологу, а некоторое время спустя Виктор застал меня с ножом в руках и глубокой раной на запястье. Как только стало понятно, что моей жизни ничего не угрожает, он принял решение переехать в Детройт, и, эм, вот, теперь я здесь. Подросток утыкается носом в шею Алтына, прижимаясь как можно крепче, зажмуривается и облегченно выдыхает: он смог рассказать, а что делать дальше пусть решает Отабек. Будет нечестно сказать, что Юре все равно на его решение. Мужчина отстраняется и пальцами мягко, но настойчиво приподнимает его подбородок, вынуждая посмотреть себе в глаза, и, ох, Плисецкий оказывается совершенно не готов увидеть в них столько нежности и теплоты. Лучшее зрелище в мире. — Я никогда так с тобой не поступлю, — обещает Отабек. — Ты мне веришь? — Верю, — отвечает Юра, и, что самое великолепное в этом моменте, действительно ему верит.***
— Что сказал Юра? — спрашивает Юри, обнимая Виктора со спины и заглядывая ему в телефон через плечо. — Что он с тобой, — послушно откликается Никифоров. — Но с тобой я, а этого засранца тут что-то не видно. — Не волнуйся за него, — просит Кацуки. С Юрой все в порядке, он уверен: скорее всего, парень сейчас с Алтыном, который точно ничего плохого ему не сделает. Юри жаль, что ему нельзя рассказать обо всем Виктору, но он честно ждет, когда Плисецкий сам во всем сознается. — Я хотел вас познакомить, — с сожалением тянет мужчина. — Мы знакомы, — смеется японец; впрочем, он прекрасно понимает, о чем говорит блондин. — Я хотел вас познакомить как своего парня и своего приемного сына, — вздыхает Никифоров, поворачиваясь к Юри и печально поджимая губы. — Познакомишь. Обязательно познакомишь, — обещает Юри и накрывает его губы своими.