That's the price you pay Leave behind your heartache, cast away
Очнуться получается быстро. Ощущение такое, будто бы где-то внутри попросту дернули за рычаг и подключили питание, выкрутив датчики на максимум. На лицо липнут мокрые волосы, и Хакс сдувает особо пакостливую прядь. У него затекли ноги, воротничок рубашки больно впивается в шею, и вся поза вообще какая-то неудобная – но даже это не самое главное. Куда интереснее ощущать крепкие узлы на запястьях и лодыжках. Помнится, при обсуждении миссии они с Леей на подобное не договаривались. Хакс пробует выпрямить спину. Под лопаткой выстреливает болью – тугой, вязкой, но не настолько въедчивой, чтобы задохнуться. Приходится просто зажмуриться и досчитать до десяти, до одиннадцати, до… да еб твою мать. – Очнулся? – в щеку упирается что-то гладкое и холодное, и Хаксу требуется всего миллисекунда, чтобы понять: пистолет. Ему угрожают пистолетом в грязном и затхлом помещении, пока он пытается вытянуть по ледяному полу свои бесконечные ноги. Просто великолепно. Мысль об опасности помогает собраться. Хакс медленно открывает глаза: пинаться наугад – затея крайней степени херовости, и выбирает самый изничтожающий взгляд из ему доступных. Все же, он прекрасно понимает, где находится. А значит, надо держать фасон. Пока зрачки привыкают к кромешной темноте, он слышит оценивающий смешок откуда-то справа. Медлит, восстанавливая дыхание: кидаться на амбразуру с разбегу никогда не было его стратегией. Пытается предугадать силы и зацепиться хоть за что-то выделяющееся в мрачной обстановке. Ему нужен ориентир, чертовски сильно. Правда. – А ты тихоня, – заключают из темноты. Хакс усмехается и кусает щеку с внутренней стороны. С пистолетом возле физиономии не особо тянет на задушевные беседы. Дуло упирается ему в лоб, прижимая пряди к вискам, и это не очень приятно, если быть честным. – Вставай. Вот и поговорили, – думает Хакс, когда грубая рука вздергивает его на ноги, и искренне старается не пошатнуться. Тяжесть наполняет мышцы, тело будто каменное, переутомленное и неповоротливое одновременно, буквально умоляет упасть, сползти по стенке вниз. Вместо этого он ищет пальцами опору, выставляя связанные руки перед собой. Вдох, выдох, подождать мгновение – и прийти в норму, чтобы никто не увидел слабости. Хакс поводит плечами, разминаясь, и невидяще шарит взглядом перед собой. Жмурится, под веками – красные круги, перерастающие в звезды, но кайма у них кровавая, нехорошая. Это совсем другие звезды, не такие вовсе, как когда Кайло прижимал его горячим телом к кровати и оттягивал вниз резинку боксеров. От этих алых звезд тянет усталостью и смертью. – С-с-сука. Пожалуй, о Кайло нужно было думать в последнюю очередь: голова идет кругом, и Хакс отчаянно пытается осознать себя в пространстве. Видимо, его все-таки знатно приложили по голове. – Глядите-ка, не немой, – теперь дуло упирается в позвоночник, чертит дугу по костям. – Черт, – но Хакс не обращает на него внимания. – Рыжий черт, – беспардонно добавляют из темноты, и Хакс сжимает ладони в кулаки. Одно маленькое «рыжий» приносит неожиданно большое количество тоски. – Сейчас я развяжу тебя, слышь, шпион? Но только попробуй дать деру – мои пули никогда не промахиваются. Хакс готов с этим спорить: в свое время в Кингсмен он значился лучшим по скорости реакции, и сам Мерлин смотрел на него с толикой чисто профессиональной зависти, но он сдерживается. В мозгу крутится напутственное «не взорви им мозги раньше времени» от Шампаня. А слово дамы для Бедивера – закон. Он делает шаг под прицелом, потом второй, третий и так до бесконечности, пока где-то вверху не начинает маячить дверь. Хакс прислоняется к ней вплотную и упирается лбом в гладкую поверхность. Надо же, деревянная. – Откроешь? – Сглотнув, цедит он, и в горле отдает горечью. – Или мне самому? Ртом, например? – Будь у нас время, я бы посмотрел, – хохот за правым плечом низкий, с рокочущими нотками, но тембр совсем не интересует Хакса: он пытается высчитать по звуку шагов массу своего надзирателя. – Какая жалость, что мы опаздываем. Мощная рука просовывается между его животом и створкой, дергает за ручку. Раздается скрип, и дверь, жалобно постанывая, отворяется. Хакс добивает ее осторожным ударом носка. Вот он. Наконец-то. Свет божий. И запах дыма и гари. От освещения режет глаза, свет ядом впивается в жилы, словно ножом полосует по лицу, но Хакс держит планку – ни единого дрогнувшего мускула, ни одной болезненной гримасы. Маска, агент, скала, – напоминает он себе, вглядываясь в очертания. Внутри бушует злость напополам с паникой и ярким желанием начать действовать, руки просят драки, тело отчаянно дрожит от предвкушения, и это доставляет дискомфорт. Он не был в поле все ебанное лето, и унять собственные мысли внезапно катастрофически трудно. Три чертовых месяца. Девяносто гребанных дней – вот сколько он прозябал на нулевом ярусе в компании Биттера и Джина, протирая штаны в попытках достучаться до Кайло. А этот мудак сгинул со всех радаров и упрямо не выходил на связь. Хакс ругался, грыз дужку очков – он не сомневался: свои Рен сломал в первые же сутки операции, – но не мог найти причин. Точнее, найти-то он их нашел – а вот озвучивать боялся до тремора в пальцах. Потому что либо у Кайло все было настолько пиздец, хоть о самоликвидации размышляй, либо он, как бешеный и неуправляемый самодур, проникся идеями старикашки с манией величия и… так тоже получался пиздец. Нет, даже «пиздец» с большой буквы. Пиздец. Вот так. Колоритно. На исходе августа Хакс поймал себя на том, что все рабочие будни после десяти вечера глушит тоник в ближайшем баре в компании американских коллег, и это стало страшным открытием. Он не испытывал ненависти к товарищам из родственной шпионской организации, но предпочитал держать дистанцию и хватался за нее зубами. Расстояние всегда служило ему единственной защитой от человеческой сентиментальности. И, черт, он действительно не хотел скатываться во все это чувственное дерьмо – по крайней мере, нечто подобное Хакс задумал где-то в начале. В первых числах сентября он постучался к Лее сам. И нет, это ни в коем случае не было капитуляцией. Просто миссия застоялась – а Сноук продолжал творить херню в разных уголках мира. И вот – он здесь. С пистолетом у поясницы, вывернутыми до ломоты в локтях кистями, в костюме, истрепанном в ничто. Стоит посреди старого кафедрального собора – это Франция? Германия? – и клацает зубами от внутренней дрожи. – Лионель Бранс? А ты немного тоньше, чем я себе представлял. Хакс поднимает голову не сразу и запоздало кивает, перебирая возможные вопросы в голове. Искаженный свет ломается о полуразбитые мозаики на стенах – и радужными пятнами падает на лицо, раздражает глаза. Он моргает несколько раз, прежде чем приходит в норму. Сглатывает и прищуривается, не от дискомфорта, а от потребности разглядеть врага до мелочей. Сноук сидит напротив, в высоком кресле без подлокотников, и спина у него неестественно прямая. Хакс приглядывается: из одежды на новом покорителе планеты бесформенный балахон, морда похожа на морду из секретной съемки – такая же максимально неприятная. – Похудел, – сплевывает он себе под ноги и с неудовольствием косится на грязные ботинки. Сноук смеется в ответ, и за спиной ему вторит хор мужских голосов, после подключается эхо. От ощущения чужого величия и властности так и тянет съежиться в защитную стойку – если он сейчас перегнул палку, удар может случиться из любой стороны, – но Хакс только перекатывается с пятки на носок и ждет. Ничего не происходит, и это вполне ожидаемо – поехавшие мессии их поколения слишком любят проформу, не больше. – Знаешь, Лионель, – начинает старикан, и голос выворачивающий такой, едкий, с щелочью где-то на дне, – я на минуту поверил, что ты – правда Лионель. Хакс хмыкает – все вдруг решает закончиться, так и не успев начаться. А ведь они с Леей старались: выбрали ему практически идеальное прикрытие, задействовали сторонние связи и даже человека для имитации нашли такого, как он. Рыжего. Интересно, где конкретно они проебались? – А разве это не так? – О, не разочаровывайте меня, – у Сноука скользкие пальцы, и когда он спускается с парапета и прикасается ими к его щеке, Хакс сжимает губы, чтобы не дернуться. – Вы куда смышленее, чем пытаетесь казаться, мистер… Хакс, верно? Тот, который Армитаж? Он все-таки дергается: где-то внутри, под плотно скрученными в струну нервами. Сердце на секунду пропускает удар, но тут же возвращается в ритм, и, честно, слава богу, что это длится так мало. Хакс заставляет себя улыбнуться деланно-вежливо. – Я был бы признателен, если бы меня не называли по имени. – Неприятные ассоциации? Наверное, с кем-то из старших? Возможно, с отцом? – Цепляется Сноук, и да, логичнее было бы промолчать. – Ох уж эти родители – иногда слишком строгие, слишком жестокие и требовательные. Как банально, как знакомо. Хакс видит по его лицу – Сноук все знает. «Все» – это от первой до последней буквы его личного дела, длинное полотно, сотканное из детства, Оксфорда и военки со всеми вытекающими. Он прикусывает губу, чтобы не сказать нечаянно про Кингсмен, но что-то смутное подсказывает: Сноук осведомлен и о нем. Вопрос один: насколько хорошо? – Проблема отцов и детей не нова для нашего мира, – осторожно соглашается и пожимает плечами. – Но, признаюсь, я удивлен. – Чем же? Сноук обходит его по дуге, заставляя как никогда раньше жалеть о потерянных в бою перчатках – старикан наверняка видит его бледные, болезненные руки, – и это не то зрелище, которое Хакс хотел бы ему предоставить. – Не думал, что Вы пригласили меня ради бесед о моей семье. – Пригласил… Сноук выдерживает паузу, и Хакс использует ее, чтобы прикрыть горящие глаза. Он слишком устал, потерял много сил и жаждет действия. Когда уже закончатся ненужные расшаркивания? Зачем они вообще? – Мистер Хакс, Вы способны удивлять даже в мелочах. – Прошу прощения? – На самом деле, «пригласил» – самое верно подобранное слово для … Вашего визита, и я собирался прийти к нему постепенно. Но Вы произнесли его сами, намного раньше, чем я рассчитывал. Хакс качает головой из стороны в сторону показательно медленно, у него достаточно серьезно затекла шея, а еще он хочет, чтобы враг ни на минуту не забывал – он опасен. И уложил пятнадцать человек с автоматами при помощи ножа. – Не совсем понимаю. – Да-да, – Сноук возвращается к своему креслу, и его пальцы выстукивают дробный ритм по подлокотнику. – Я говорю не напрямую, прошу простить, – Хакса буквально кривит от вычурных фраз. – Думаю, Ваш товарищ объяснит мои интересы в нашей совместной работе куда доходчивей… – Товарищ? – … и, пожалуйста, будьте внимательны к предложению, мистер Хакс. Уверен, Вы выберете верную сторону, учитывая все то, что мы знаем о Вас… Но лучше я предупрежу сразу об одной важной вещи… Я не люблю терять ценные кадры. Сноук поднимает руку, и раздается выстрел. Хакс вздрагивает чисто инстинктивно – тело норовит уйти от атаки, хотя мозг заранее понимает – эта пуля не для него. Позади на пол с глухим звуком оседает что-то тяжелое. Хакс чувствует привкус соли и стали на языке. Не реагируй, – твердит себе, как молитву. Не поддавайся, не показывай страха. Ради всего святого, ты справишься. Ты один, ты всегда был один, тебе не привыкать. – Но имейте в виду, – голос Сноука – прямой и острый, – заставляет поднять взгляд, – каждому при случае найдется замена. – Так точно, – с трудом получается прошептать лопнувшими губами. – Умница, – старик улыбается, закидывая ноги на подлокотник. – Понятливый генерал. Хакс не может взять в толк, почему последнее слово его настолько задевает.***
Первое, чем встречает его Кайло – это привычное «рыжий», сказанное с таким видом, будто они не трахались периодически на конспиративной квартире, а как минимум прожили бок о бок лет десять. Хаксу не нравится подобный тихий тон с придыханием, а еще он пиздец как сильно хочет вмазать Рену по лицу. За молчание на линии и редкие отметки на радарах. За бессонные ночи, которые он провел над ноутбуком, пытаясь вычислить местонахождение этого мудака. За лишнюю кропотливую и нервирующую работу. За все, блять. Сука. Хакс трет костяшки подушечками пальцев, тормоша зубами нижнюю губу, и до удивления явственно представляет таймер. Его будто вшили ему под кожу – белый циферблат, серые стрелки, бегут по ободу, отсчитывая время. У Кайло осталось несколько секунд. А потом он взорвется. И, правда, ему будет абсолютно наплевать на Сноука и предложения, на гребанную ораву его протеже, на мнение пославших их агенств. Он просто набьет Рену рожу, размажет кровь по этим чертовым родинкам и, в идеале, сломает длиннющий уродливый нос. Отсчет пошел. Кайло разводит руками, и Хакс замечает знак Первого Ордена у него на рукаве. – Все ясно, – роняет он в звенящую пустоту узкой камеры, из которой не выйдет (он проверил) сбежать. – Да чего тебе, блять, ясно? – огрызается Кайло, роняя на стол перед ним какие-то бумаги. – Чего тебе вообще может быть ясно? – Я рад, что ты выбрал сторону, Рен. Наконец-то отрастил собственное мнение? Кайло смотрит на него из-под густых бровей – и глаза у него совсем нездоровые, в половину лица. Хакс цепляется взглядом за что-то мутное и больное на дне зрачка, а потом тонет в кофейной радужке. И по привычке прикусывает губу – видеть Рена после трех месяцев тишины… ну, необычно. – Перестань меня жалить. – Не указывай. – Мы работали напарниками. – Это было три месяца назад. – Хакс, блять! Стол Кайло переворачивает сам, но только когда Рен припирает его спиной к каменной стене, Хакс понимает: сам нарывался. Специально, отчаянно, старательно – и осознание ошпаривает кипятком, пугает до дрожи. Он ловит пальцами чужое запястье, стремясь вырваться, пережимает в изученных местах. Кайло меняется в лице, но не отпускает. – Снова будем говорить посредством драки? – Ты усиленно этого добивался, – Кайло рассматривает его чрезвычайно пристально, и от его взгляда почему-то перехватывает дыхание, и холодок бежит по позвоночнику. – Будешь доволен? – Да пошел ты. Хакс пробует ударить первым – но руку блокируют на полпути, фиксируют в локте и выворачивают наизнанку. Он ударяется щекой о поверхность камеры и утыкается носом в воняющие мочой и кровью камни. – Зачем ты полез, рыжий? – Шипит Кайло на ухо. – Тебя почти сломали, но ты никак не можешь остановиться? Хакс в ответ лягает ногой в колено, и Рен сгибается пополам. Выпад несильный, но помноженный на застарелую ярость и злость, четкий и стремительный. Кайло стонет от неожиданности больше, чем от боли, отпускает руки. Разворот на мысках, добить четким апперкотом в шею. Сильный рывок из последних сил – и острое понимание: еще немного, и он не сможет ударить. Почему? Хакс не может найти причин. И поэтому торопится. Кайло встречает его из стойки на одном колене, подсекает в процессе, и они оба валятся на пол и катаются по нему, как обезумевшие звери. Кажется, что время замирает вокруг, и чудится, есть только они двое, запах пота и ненависти, ощущение тяжести на груди. А еще выскобленный чистый пол, о который Хакс ударяется плечом, перехватывая Кайло в полете. – С-сука! Рыжая сука. Хакс скалится и вскидывается навстречу: корпусом, пяткой и всеми мыслями, ведь в них последние дни один лишь Кайло. Кайло-Кайло-Кайло. Господи боже, как же он заебал. Хакс надеется, что возможность проломить Реном стену вытеснит из головы надоевшие образы. – Я тебя ненавижу, – хрипит он в стальном захвате, когда Кайло втискивает его между собой и углом, и пытается выкрутиться. – Ненавижу. Кайло смыкает пальцы на шее прямо под подбородком, стягивая его в чертов жгут, и это больше похоже на что угодно, но только не на драку. А Хаксу так хотелось, блять. – Тебе… тебе нужно вступить. За Сноуком сила, власть, признание. А ты – ценный кадр, и Сноук будет рад… Тебе… тебе правда нужно. Голос разбитый и рваный, загнанный, проседает до шепота через слово, но это так ярко и больно: снова слышать, видеть, чувствовать Кайло перед собой, что Хакс жмурится, различая каждый гребанный звук. Прокручивает в голове миссию – примерно такого они с Леей и добивались, и теперь осталось сделать последний шаг, но отчего-то так кроет и тянет ляпнуть то, что давно засело внутри. Что – пластинкой – в мозгу ебанные девяносто первые сутки. И ему требуется всего мгновение на новый вздох и осмысленный выбор. – Пошел нахуй, – грубо, резко, плавясь от теплого дыхания на щеке. Хакс открывает глаза, чтобы рявкнуть что-то еще – возможно, о гнусном предательстве, о детском непостоянстве. Но Кайло – большой, бешеный и двинутый по полной программе Кайло – протирает остатками его костюма дверной косяк и внезапно притягивает ближе, вжимает носом в свое плечо до хруста в спине. С секунду молчит, и напряжение между ними начинает искрить синим, а потом наклоняет чернявую голову набок. И требовательно находит губы. – Пойдем вместе.***
До него не сразу доходит: Кайло предлагает развалить Сноука изнутри. Кайло, выдернувший его из камеры и волоком протащивший по десяткам тоннелей и коридоров. Кайло, который вот просто так смог провести их подземным ходом из кафедрального собора в базу Первого Ордена. Кайло, одним махом распахнувший двери в свою комнату и властно впечатавший его в нишу у самого порога. Кайло. Ни капли не Бурбон. И куда смотрит сам Сноук? – Ты серьезно? – Хакс вздыхает, запрокидывая голову, и, честно, это самые странные переговоры в его жизни. – Не думаешь, что то, что мы делаем, вызовет вопросы? – Если бы Сноук хотел тебя убить, – Рен спотыкается между словами, путаясь пятками в одежде, и с силой проводит пальцами по бокам, – он бы уже сделал это. Ты ему нужен. И он прекрасно осведомлен о наших отношениях. – М? – Камеры в аэропорту. – А. Хакс глубокомысленно замолкает, пока Рен стягивает с него порванную рубашку и скользит ладонями вдоль предплечий. Незамедлительно тянется прикоснуться – но тут же одергивает себя. Он не искал сантиментов, они тут явно лишние. И нет, он совсем не соскучился. Ебанный боже, куда проще вернуться к теме. – Перетягивать на свою сторону шпионов разведывательных организаций высшего уровня – вот какая, значит, у него политика. Не уничтожать, а нанимать. Хитро. Кайло кивает вместо ответа – он куда больше занят выцеловыванием его шеи, и Хакс буквально шепчет в черный затылок, стелясь как можно ближе к уху. Разжевывать, что это единственное прикрытие для разговоров подобного толка, ему не стоит, и он определенно пытается пользоваться предоставленной возможностью сполна. Угу, пытается. – Выиграть у Сноука в его же игру предложила твоя мать? – спрашивает осторожно, но Рен лишь поводит плечами, имитируя огромную заинтересованность в его ключицах. – Видимо, да. Удивительно, что мне перед отправкой она ничего не сказала. – Она не рассчитывала отправлять мне помощь, – хмыкает Кайло, поднимаясь к щекам. – В чем дело? Хакс прикусывает губу, чтобы не выдать себя с головой. – Ты слишком долго не появлялся на радарах. – Это было обговорено. Сволочь. Вот просто натуральная сволочь: Хакс сходил с ума из-за отсутствия связи, а это, оказывается, предполагалось. Возможно, вина Кайло тут минимальна, ведь приказ исходил от его матери, но… Но против женщин Бедивер по определению ничего не имел. Конечно, если они не держали нож у его горла – а Шампань была не из таких. Злиться получалось исключительно на Бурбона. – Мог бы предупредить, – с изрядной долей холодности и деланного безразличия. Да, вот так – ему действительно наплевать, ничего не случилось. – Я… – Кайло двигает нижней челюстью, и желваки проступают под кожей. – Впрочем, неважно. Все так, как сложилось. И… нам следует остановиться. Хакс согласно впивается пальцами ему в загривок – камеру на потолке он заметил довольно давно. Он просто прижимается ближе и вгрызается в приоткрытый большой рот, стараясь выплеснуть всю злобу и отчаяние. Это поцелуй не из разряда «я так соскучился», а из «терпеть тебя не могу, идиот», но почему-то он дарит облегчение. Словно Хакс впервые за прошедшие три месяца выспался, и, стоит признаться, это приятно. В малой степени, конечно, потому что Кайло все равно остается мудаком каких свет не видывал, но сейчас Хакс рядом с ним, четко знает – недоделанный ковбой живее всех живых, – и, кажется, уже заранее согласен на любую авантюру. Ведь Сноука правда надо топить – люди с манией величия еще никогда не приносили миру ничего хорошего. – Тебе стоит официально согласиться на вступление в Орден. Верховный Лидер будет доволен. – Верховный Лидер? – Кайло тяжело дышит, и глаза у него мутные, но он по-прежнему крепко стоит на ногах, и Хакса это бесит. – Так вы его зовете? – Так его стоит называть и тебе. Они смотрят друг на друга – глаза в глаза, – и проходит несколько минут (часов, столетий), прежде чем Хакс переводит дух и серьезно кивает. Если потребуется, он станет называть его царем всех времен и народов. Миссия превыше всего.***
Они изображают жаркий спор по теме вплоть до вечера, но стоит сумеркам лечь за окном, Хакс встает и выходит в общий коридор. Кайло объяснил ему план помещений, и найти покои Сноука не составит никакого труда. Память у него всегда была отличной. Хакс делает шаг – маленький, но словно в другую жизнь. За ним возврата не будет, и придется пройти весь путь до конца. Но он готов – миссия, мать ее, всегда в приоритете, ради предотвращения очередного апокалипсиса Хакс готов даже на крайние меры. Это постулат всего их чертового агентства, ничего сверхъестественного. Рен нечитаемо следит за ним вплоть до поворота, привалившись бедром к двери, от него пахнет решительностью и жаром. Тяжелый взгляд прожигает спину, но есть в нем что-то такое, что заставляет уверенно расправить плечи и каждым гребанным жестом показать: «я здесь». И нет, это вовсе неважно. Так, привычка подмечать мелочи. Хакс замечает Кайло в толпе, когда Сноук повязывает ему на плечо ленту со знаком Ордена. Теперь они вдвоем против ебанного мира. Но это тоже неваж… Ох, черт.Yeah, you're a natural Living your life cutthroat You gotta be so cold