I'm sorry for everything, oh everything I've done From the second that I was born it seems I had a loaded gun
Мир рушится. Это становится ясно тогда, когда через пару дней приходят первые сводки. Хакс смотрит на них и думает: столько смертей. Столько тел, брошенных на алтарь ради чужого безумия. И за всем этим – Орден, Сноук. Он сам. МИ-6 загнали глубоко в катакомбы Лондона. От ФБР осталась жалкая кучка агентов, которых гоняют по всей стране. В России почти потеряны силы ФСБ. Про восточные страны Хакс предусмотрительно не читает: картина и с такими данными почти полная. Мир в полной и беспросветной тьме. Он сам приложил к этому руку. Хакс пробегается глазами по отчетам. Строки пугают: Орден – это неумолимая, необъезженная мощь; то, насколько быстро все выходит из-под контроля, можно считать аномальным. Он вздыхает сквозь зубы. От Шампаня ни вестей, ни приказов. Расклад понятен: они один на один с монстром, которого вылепили с чужой подачи. Которому подчинились, потому что кто-то сказал «надо». Кто-то сказал «вы должны» – и они устроили миру геноцид во имя добра. Хакс устало потирает виски. Голову ломит, тяжело в затылке. Он рассуждает: возможно, давление, сказывается стресс последних суток. Или он оказался слишком стар для всего этого дерьма. Даже таблетки не спасают. Дикая череда планерок пролетает мимо одним длинным схлопывающимся по ощущениям мигом. Хакс молчит, Хакс пьет, ведь дико пересохло в горле, и без устали что-то говорит. Они перераспределяют силы. Они выстраивают новые стратегии: как сломить Стэйтсмен на их же территории? Как вывести из игры британских шпионов? Как минимизировать потери на дальних рубежах? Хакс вникает в происходящее, не отдавая себе отчета. Он знает: на деле все не так, как думают люди, эти черные прислужники-крысы. На деле все в разы хуже, и он прокололся, и Кайло все еще лежит в медицинском отсеке. И Сноук уже приготовил им наказание. Внутри зарождается паническая мысль о том, что это конец. Что их заподозрили, что они проиграли. Она бьется загнанной птицей где-то в грудине, заставляя подскочить пульс, гоняя кровь по венам, застилая обзор. Из-за нее становится трудно дышать, и все вокруг видятся предателями, вот-вот готовыми потащить его к дыбе. Хакс усилием воли делает глубокий вдох. Потом выдыхает – медленно, рвано. И давит поганую мысль в зародыше. Верховный Лидер в нескольких часах от базы Ордена – а это означает, что время у него все еще есть. Время подумать. Время пожить. Возможно, даже найти выход. Хакс бросает долгий взгляд в окно, на густые вечерние сумерки. И решает до личной встречи с Верховным Лидером зайти к Кайло. Им давно нужно расставить точки над i.***
Кайло, признаться, очень идут болезненно-бледные разбитые губы. Когда он улыбается ими, Хакс чувствует неуместную радость. Хотя, с чего бы ей взяться? Они в самом эпицентре шторма, и сантименты – последнее, о чем вообще стоит задумываться. – Привет, Рыжий, – шепчет севшим голосом Кайло, как только створки захлопываются у Хакса за спиной. И тянет руку. Хакс, вместо того, чтобы подойти, неосознанно дергается. Глаза Кайло тут же мутнеют, приобретают какой-то особенно глубокий шоколадный оттенок. И это опасно. Это пахнет грозой и новыми срывами, хотя они только-только выучились их проживать. Хакс нервно зарывается пальцами в собственные волосы. Пожалуй, хочет оправдаться: мы друг другу никто. Пожалуй, думает сказать: да пойми же ты – все, что случилось, было одной огромной ошибкой. Вместо этого осторожно приседает на край кровати. Уже через несколько часов, он уверен, от его тела может остаться только пепел. Поэтому, наверное, следует промолчать. И нормально попрощаться. Нормально – это раз и навсегда проанализировав всю мешанину чувств между ними. – Послушай, – говорит Хакс, стараясь вложить в свой голос немного мягкости. Выходит резко, сухо и по-стальному; впрочем, ничего удивительного: они оба давно на пределе. – Сейчас не время. Его слова не звучат как хорошо отрепетированная, выверенная речь, и Хакс ощущает злость. Он раздражен и, наверное, даже напуган. Он справедливо рассуждает, что все их общее прошлое сейчас больше мешает. Но отрезать Кайло – после стольких дней, после стольких дел, после того, как держал его плачущего под стойкой душа, и после того, как целовались яростно в конспиративной квартире, – получается плохо. На живую. Без обезболивающего. Он врос Хаксу под кожу. Выдергивать, выкорчевывать его – как ампутировать сердце. Хакс никогда не догадывался, что дойдет до такого. Он сипит: – Блять, – а Кайло смотрит хмуро и угрюмо. Хакс зачем-то обращает внимание на лопнувшие сосуды, воспаленные веки и длинный, еще кровоточащий шрам, рассекающий щеку. Кайло выглядит израненным, вывернутым наизнанку. Все его раны вряд ли похожи на достойную награду за их службу. Хакс хмыкает с досады. И прикусывает губу, когда тянется убрать спутавшиеся волосы с чужого аляповато непропорционального лица. Господи, блять, Боже и треклятая корона. Он глубоко. Он до жути глубоко. Кайло перехватывает его руку после того, как Хакс заправляет ему за ухо вихрастую прядь. – Не вздумай, блять, – шипит Рен, и в голосе столько гнева, столько неприкрыто кипящей ярости, что Хакс на мгновение обжигается, – не вздумай бросить меня сейчас, гребанный бриташка. Хакс думает: кошмар. Хакс думает: они с самого начала уверенно шли к пропасти. И вот теперь – вот теперь, когда он чувствует тепло чужой кожи, когда видит в глазах Кайло все невысказанное, наболевшее, очевидное – они сорвались. Интересно, как долог будет полет до бездны? И как больно они разобьются? Хакс криво улыбается: – Ты всегда был слишком большого мнения о себе, Рен. – А ты всегда был невероятно бесючим, – парирует Кайло. И слитным движением рвется вперед. Цепляет пальцами шею. Сжимает до проступивших синяков. Целует плотно сжатые губы. В его жестах сплошь отчаянная решимость, и Хакс считывает ее, понимает от начала и до конца. Кайло – как и он – предчувствует неудачу. Предчувствует, что эта ночь может стать последней на Земле. Воздух между ними ощутимо дрожит, но в этом нет ничего удивительного: Хакс весь декабрь жил только болью и постоянной тревогой. Напряжение – единственное, что он может дать. Он целуется так, будто хочет подраться. – Сноук нас раскусил. Кайло – матовая бледность, яркие-яркие родинки – сжимает кулаки так, что на костяшках неприятно натягивается кожа. Кивает, но медлит с ответом. Хакс трогает взбухшие вены на крепкой шее. С опасной змеиной усмешкой касается тонкой ручки в тайном кармашке шинели. Последняя оставшаяся игрушка от Кингсман: яда в ней осталось на один-два удара. И это плохо. Это чертовски плохо. Они в западне. Хакс тянет: – Может?.. – но сильные пальцы сжимаются на горле, и он не может вдохнуть. Не может закончить мысль: если проиграл – уходи в сияющем величии. Уходи, не сдавая, как все было задумано на самом деле. Оставайся рыцарем. Ведь манеры – лицо мужчины... Попробуй сохранить его, когда вокруг играют грязно и жестоко. Кайло сглатывает. Сжимает пальцы чуть крепче, и Хакс чувствует, как закатываются глаза. Удивительно, но боль отрезвляет – впервые за последнее время. Кайло держит его словно на поводке, когда низко рокочет: – Значит, час X ближе, чем мы рассчитывали, – Хакс неожиданно слышит больше, чем следует. Слышит не только про Сноука, дурацкую миссию под прикрытием, плавно переросшую в персональный кошмар, но и про них. Про него и про Кайло. Агентов. Напарников. Любо... Хакс вздрагивает. Легкие нестерпимо жжет, но, наверное, это именно то, что ему надо. Утонуть в боли, раствориться в ней, потерять себя. А потом воскреснуть, как феникс из пепла. Кайло отпускает его, когда под веками расцветают бордовые круги. Хакс хватает пересохшими губами воздух – он с трудом попадает в горло, продирается к грудине тяжело и долго. Глотку словно обожгли кислотой. Хакс хрипит: – И что ты предлагаешь? Кайло вместо ответа жестко его целует.***
Поднимаясь по начищенным до блеска ступеням в покои Верховного Лидера, Хакс ловит себя на мысли: лучше такое прощание, чем никакого. За всю свою жизнь он не особо научился верить людям, многих просто терпел. Те связи, что случались по работе, быстро стирались из памяти. Другие – не задерживались в ней вообще. С Кайло же получилось иначе. Кайло сам был другой – живой, с этой его дурацкой и иногда ужасающей непосредственностью, голыми эмоциями, легко краснеющим лицом. Кайло был другой – и, возможно, они не просто так спаялись намертво. Хакс трогает тяжелую дверь, думая о том, что – сложно признать, да – он ему благодарен. Даже за те секунды, когда хотелось собственными пальцами выдрать кадык из его горла. Кайло заставлял его гореть. Кайло сделал то, чего не сделал никто другой. – Служу Первому Ордену, – Хакс, вздернув руку к козырьку фуражки, делает шаг. И получает сильный удар прямо в челюсть. Что ж. Ожидаемо. Он уже видел, как Верховный Лидер расправляется с предателями. Второй удар прилетает в солнечное сплетение. Хакса гнет пополам, кто-то услужливый роняет его на пол четкой подсечкой. Пинает по ребрам, точно зная, куда целиться. Того, как его тело провозят лицом по холодным плитам, Хакс уже практически не ощущает. Перед внутренним взором стоят Кайло и старый Гавейн. Хакс считает, с этими людьми не страшно умирать.***
– Как долго ты посылал донесения в штаб Стэйтсмен? – старый черт не разменивается на прелюдии. Он приказывает своему элитному отряду снять с Хакса шинель (спасибо, что не кожу), потом сухо бросает: «проучите его». И весь превращается в слух и зрение, когда умелые руки и плеть не оставляют на спине Хакса живого места. Но Хакс молчит. Хакс молчит, хотя судорогой сводит вены, хотя пальцы болят от тремора и сбитых, сломанных пластин. Хотя стоять на коленях миг от мига все сложнее, и он абсолютно не видит света из-за всепоглощающей пелены собственной боли. Сноук не подает голоса, пока его дыхание не сбивается особенно заметно. Наверное, старый хрен недоволен, что не услышал ни звука. Пошел нахуй, – беззвучно посылает Хакс. И разрывает зубами ранки на нижней губе. Не дождется, сука. Может сломать тело, может перепаять веру. Но дух Хакс оставит себе. Хотя бы что-то он оставит себе. – Как долго ты посылал донесения в штаб Стэйтсмен? – повторяет вопрос Верховный Лидер; тонкий кривой палец расчерчивает в воздухе дугу. – Кто был твой связной? Хакс пробует собраться с мыслями. Сбито цепляется за это случайно брошенное «ты». Сноук не знает, что их с Кайло двое? Сноук верит, что Рен на его стороне? Если так, лучше и дальше гнуть эту линию. Если так, Хакс не потащит Кайло в смерть за собой. Сноук смотрит на него испытующе. Даже в полутьме его слабые, пораженные катарактой глаза хитро и опасно горят. Хакс напарывается на этот взгляд, как на нож. Но вместо того, чтобы прогнуться, вгоняет его в себя еще глубже. Сжимает пальцы в кулаки. Сноук улыбается криво и понимающе. – Генерал, – шуточное звание звучит ядовитой насмешкой. Хакс закрывает глаза: виски ломит от раздирающей изнутри боли, и он знает, еще немного, и спину вновь обожжет ударом. Хакс пытается рассчитать время с того момента, как вошел в покои Сноука, и сориентироваться, успело ли добраться последнее донесение до штаба Шампаня. Он отправил его, как только вышел от Кайло. Мало. Времени решительно мало. Как жаль. Хакс думает, до того мига, как Шампань нагрянет сюда с оставшимися силами шпионов, он элементарно не доживет. Хорошо, если они вытащат Кайло. Координаты медицинского отсека с пометкой «не вести огонь по своим» он скинул ей тоже. Боже, он надеется, они вытащат Кайло. Пускай это даже сделает Эггзи – опьяненный огнем рассудок полагает, что пацану с его навыками можно доверять. Он сделает все как надо, если выключит режим нравоучений и пиздабольства. Сноук наседает: – Скажи, – поднимается с высокого стула и подходит ближе. – И я подарю тебе быструю смерть. Нестриженный ноготь упирается Хаксу в ключицу; он смазанно рассуждает: вот, вот сейчас можно дернуться вперед, подсечь, упасть сверху. Уставший и измученный, он вряд ли убьет Сноука, но попытаться свернуть гадине шею можно. Как жаль, что связаны руки и что верные псы Лидера вцепились клещами со всех сторон! Сноук ведет борозду до кадыка. Обводит кругом один из синяков, оставленных Кайло. Размахнувшись, отвешивает пощечину. Голова Хакса дергается, но он заставляет себя остаться в сознании. И смотреть. Смотреть. Тянуть время, сколько получится. – Ты отпустил девчонку, генерал. Ты посылал доносы врагу за моей спиной. Ты загнал наших воинов в ловушку, – голос Сноука хрипит и ввинчивается в уши; Хакса мутит и тянет блевать. – Слишком много грехов для одного человека. Хакс вымеряет вдох. Он знает. Он правда это знает. И ни о чем не жалеет. И заставляет себя улыбнуться, когда Сноук наклоняется чуть ближе. – Как жаль, что ты отказываешься сотрудничать. Твой живой ум еще мог бы пригодиться Первому Ордену. – Как жаль, – хрипит Хакс из последних сил, – что я не догадался нарушить приказ и придавить тебя раньше. Наконец все честно. Наконец все по каким-никаким правилам. Хакс ощущает нечто крайне похожее на избавление, когда говорит со Сноуком прямо, не прячась под маской. Тревога его больше не трогает. Он слышит свист плети. Слышит, как волнами разбегается воздух. Пускай они забьют его тут до отключки. Он сыграл свою роль, и теперь все службы мира и Орден могут катиться к черту. Это не страшно.***
Тьма обнимает Хакса со всех сторон на двадцатом ударе, когда кожа, лопаясь, сползает с лопаток. Тьма мягкая, нежная, греет так правильно. Она приносит расслабление и трепетное ощущение покоя. Хаксу наконец все равно, что в глотке сухо, что уголки глаз жгут слезы и что, кажется, во время пытки ему сломали несколько пальцев. Или ребер. Или того и другого. Он шагает в тьму. Испуганные мысли сносит как взрывом. Хакс хочет улыбнуться, ведь это, оказывается, так просто, так легко. Но не успевает. Наступает ничего.And then I shot shot shot a hole through everything I love Oh I shot shot shot a hole through every single thing that I loved