Ранняя влюблённость поздней любви

      Она нежится в постели, разочарованно выныривая из-под одеяла сладостной истомы, когда лучи восходящего солнца впрыгивают в окно знакомой спальни, где чужую обстановку выдаёт брутально оставленная одежда на всех имеющихся горизонтальных поверхностях, а в углу маняще поблескивает излюбленная в узких кругах гитара. Она также с интересом рассматривает постоянницу этой постели, не наблюдая её владельца. (Мы все ещё говорим о гитаре?)       — Алекс?       Вопросительная интонация вязнет эхом в тишине, грубо отскакивая от чужих стен без ответа. Через несколько секунд девушка пугливо откликается на звук в стороне лестницы, в надежде, что парень отсутствует в поле её зрения только по причине того, что занят приготовлением прощального завтрака.       — Але-екс?!       На её встревоженный голос по-прежнему отзывается только одиноко стучащая в окно гостиной ветка, словно манящая к себе для раскрытия загадки. Загадка действительно увлекательная — так долго в прятки девушка ещё не играла.       Ви, исследовав весь дом в поисках живой души, с досадой возвращается по лестнице на второй этаж. Футболка Алекса с логотипом местного компьютерного клуба, которую он по всей видимости выиграл за какое-то нелепое задание, предательски вздёргивается на девичьем теле при каждом шаге вверх, и Райс одергивает её вниз, тут же одёргивая себя, что её, к сожалению или к счастью, и так никто не видит.       Издалека от его комнаты веет свежестью, треплющей тонкий тюль, который и без того ночью подвергся нервным нападкам девушки. Чувство брошенности немного притупляется, когда она замечает на полу записку, по неосторожности сброшенную с соседней подушки то ли ветром, то ли беспокойным сном. И она бы, наверное, даже не заметила её, если бы не валяющиеся рядом ветви распустившейся магнолии, перевязанные его резинкой для волос.       Райс поднимает магнолию, за ней записку, нехотя опуская на неё взгляд. Где-то глубоко ей бы хотелось увидеть то, в чём она не признается ни себе, ни уж тем более нам.       Никакого «I love u», никакого «я пошёл за кофе» — ничего. Только наспех нацарапанные гелиевой ручкой и неаккуратным почерком «хорошей дороги».       Если это сцена разрыва, то выглядит как сцена из какого-то слезливого кино для подростков. Дальше должны последовать театрально закатанные глаза и прислонённая ладонь к сердцу в позе "как же чертовски больно" под закадровую грустную музыку и хлопающие по карнизу капли дождя.       Ви даёт этому сюжету шанс и, чтобы убедиться в обратном, ещё полчаса вдыхает воротник футболки, сидя на его кровати в каком-то несвойственном для себя ожидании. Но его не было: ни в комнате, ни в доме, ни на участке. Он был в её руках, в её памяти, в её сердце.       И Райс дёргает головой в стороны, пока мысли не улетучиваются и полоса загрузки не прогружается до привычного состояния хладнокровия. Холод не так сильно ощущается, если не знать, что такое тепло. Верно?       — Пока, Тёрнер.       Сквозняк громко захлопывает за ней входную дверь, и Ви, нарочито подпрыгивая на низких ступеньках, выскакивает за ворота дома, не оглядываясь назад, — знает, что никто не посмотрит в ответ. И гордо вздёргивает маленький нос к небу, шепча:       — Ещё увидимся.

***

06.05.2013       — Какие новости в Шеффилде?       — Не знаю, я приехала сюда по старой памяти, — она подносит бокал с мартини к красным губам, вливая тягучую смесь сразу после того, как добавляет: — Из-за тебя.       Все фибры тела и души подсказывают ей не смотреть в его сторону: она чувствует, как Алекс прожигает в ней дыру непомерных размеров (наверное, тех же, каких оставила она после себя), пряча взгляд в барном инвентаре за стойкой.       В стороне слышен звук воды, расплескивающейся по полу от швабры в руках осунувшейся индийской хозяюшки. Она слабо напевает один из известных лишь ей мотивов, пока за барной стойкой разыгрывается сцена из немого кино без зрителей, но с двумя пылкими актёрами, спродюсированного самой судьбой.       Ви сглатывает, опрокидывая последние глотки коктейля, и нехотя громко ставит бокал на поверхность бара, слизывая по неосторожности пропущенную каплю алкоголя. Выдыхает, на мгновение прикрывая глаза, и решительно поворачивается к нему, читая в его взгляде последние мгновения десятилетней давности — что-то посущественнее пожелания хорошей дороги.       — А я уже не надеялся тебя встретить.       Она не таила обиду всё это время. И он залатал дыру делом всей его жизни, оставив место и прошлому — в одном из своих альбомов. Тот день, когда она услышала по дорожному радио на перекрёстке Кларкхаус-роуд и Парк-лэйн безымянное признание между рифмованных строк его баритоном, всё стало на свои места. Всё вернулось на круги своя — в место, откуда эта история берёт начало.       В винограднике уже давно никого не было, кроме менеджера, нервно сводящего отчёты с вечера в импровизированном офисе в подсобке бара. Музыка давно перестала звучать из колонок — только в сердцах, ритмично бившихся в унисон от разговоров о прошлом. Они, жадные до стёртых из памяти моментов, вспоминают всё, предаваясь ностальгии как можно глубже и детальнее.       — А знаешь, что всё-таки ты пропустила?       Ви, нервно играя бровями, заинтригованно подаётся назад.       — Что же?       — Саманта действительно была беременна.       Райс обескураженно хлопает глазами, пока нейроны, минуя алкогольные проволоки, доносят смысл слов до светлой макушки. Ви театрально прикладывает пальцы к приоткрытому в удивлении рту и смеётся в ладошку — искренне и очень расслабленно.       Взгляды сливаются с тусклыми пятнами в движении, но он успевает схватить её руку, прежде чем она отклонится назад на барном стуле и протрёт собой стойку.       Алекс мягко закусывает нижнюю губу, наблюдая за тем, как плавно движется её тело, которое он помнит до сих пор в мельчайших подробностях вплоть до расположения каждой родинки, которые он когда-то пересчитал губами. И, признаться, ему хотелось бы сделать это ещё раз.       Вивьен Райс знает, что Алекс был её первым. В то время как Алекс Тёрнер знает, что Ви не будет его последней. Но она будет большим — таинственным образом девушки со слившейся в светлых волосах белой магнолией, идею о которой будут воспевать все, но знать о существовании — лишь он.       И вы.