***
Он сжимает пальцы в кулак, которым неуверенно стучит в белую дверь на Лейкер-стрит. Секунды ожидания в его голове тянутся натянутой струной, и когда она лопается, Алекс делает шаг назад и разворачивается к невысокому забору с калиткой, ведущей выстланной дорожкой в прежнюю одинокую жизнь. — Алекс? Дверь отворяется с характерным звуком гостеприимства семьи Райс, и глава её в женском обличие и домашней одежде встречает приветливо, но слегка удивлённо. — Здравствуйте, миссис Райс, — неловко тянет он и корпус его подаётся в сторону, помогая заглянуть внутрь дома через приоткрытую щель в двери, обзор которой загораживает женщина с тонкими бровями и раздосадованным выражением лица. — Извините, а Ви… Вивьен дома? Ингрид Райс удивлённо вскидывает брови и отклоняется назад, явно напуганная вопросом и сопровождавшей его интонацией. — Нет, она в Калифорнии с отцом. Сегодня подают документы в Норден Скул… — обобщая, видит, как по его понурому лицу скатывается разочарование, оставляя после себя жалость в опущенных дугах носогубок. Сожалеюще добавляет: — Извини, она тебе не сказала? Её поза становится более открытой, будто готовой к утешениям объятиями, и дверь от её движений раскрывается шире, приоткрывая завесу тайны молчания Вивьен Райс, упакованную в картонные коробки с размашистыми надписями «посуда», «декор», «картины» и подобными словами, описывающие излюбленные пожитки, которые обычно забирают с собой при переезде.***
Дом обещает окутать тишиной до вечера воскресенья — ровно до приезда родителей Алекса из домика у озера в Брэдфилд Дейл, где младший Тёрнер раньше с большой радостью ловил особую волну вдохновения для своей струнной души на побережье Дейл Дайк. Так было до появления одной блондинки, место которой в его сердце оставило дыру необъятных размеров. Но он об этом не скажет — споёт (наверняка). В наушниках угрожающе кричит хэви-метал, которым отцовский плеер был забит под завязку — Алекс называет это перезагрузкой. Гитара, лежащая на его груди, давит на грудную клетку не сильно, пока пальцы со слегка отросшими ногтями перебирают струны без всякого порядка и ритма. На электронных часах механизм перелистывает цифру «9» — ровно столько, сколько раз разрывается дверной звонок дома, в котором единственная живая душа игнорировала его трель сменяющимися треками Металлики. В комнату на втором этаже через небольшое, нарочито оставленное отверстие для свежего воздуха, помимо него, пробираются две пятерни, вслед за которыми показывается светлая макушка с парой светящихся глаз в тени озадаченного лица. Полуоткрытые глаза Алекса расширяются также быстро, как и принимают прежнее положение, пока он вовсе не отворачивается лицом к стене, поджав губы. Девичьи крики заглушаются припевом о дороге в ад, под который Тёрнер устало прикрывает глаза и расслабляет каждую мышцу лица, ища удобное положение головы в перьевой подушке. — Ты больной?! Вздрагивая на постели, он отрывками слышит эмоциональную ругань, которую так отчетливо и правдиво говорит его очередное сновидение. Сновидение же?.. — Я десять минут целовала вашу дверь, чтобы мать вашу увидеть тебя! Ты настолько меня ненавидишь, что не то, что дверь не открыл, я удивлена, как ты не прихлопнул окно перед моим носом! Извини, если я не вовремя, или только если ты… не хочешь меня видеть. Она сглатывает так, что еле заметный кадык медленно ползет по глотке, передавая импульс сердцу, которое в ту же секунду приземляется в пятки. Томный взгляд Тёрнера передаёт всё его состояние, и до неё тут же доходит осознание, что это ошибка. Непростительная ошибка, начало которой не столь важно, как её исход. — Извини, я ошиблась. Она тут же закидывает ногу в оконную раму, из которой две минуты назад так тяжело доставала своё тело снаружи. Замирает на месте от отчётливого восклицательного «нет» и выставленной вперёд руки с растопыренными пальцами, между которых сочится едкое чувство, ради которого она пришла. Время предательски застывает на их лицах, пока взгляд ошалело бегает по каждому сантиметру тела, врываясь в самую глубь искрящихся надеждой душ. — Я не успела, — она достаёт ногу из окна, нервно поправляя штору, — я не успела сказать, да я и сама в общем-то не знала, что отца переводят в Штаты… узнала накануне. Истерика и ругань заняли всё время до рейса в Калифорнию. Я не успела сказать тебе. Взгляд в своём монологе был посвящён одинокому домику, возвышавшемуся над Хай Хилл посреди густого леса. Его маленькая крыша отблескивала белым оттенком словно маяк посреди тёмного океана и беспроглядной тьмы, смешавшихся в линии горизонта. — Я завидую своему отцу: его так часто повышают, что почти каждый учебный год я провожу в новой школе. И они были очень удивлены моей реакцией — в этот раз настолько истеричной, что маме пришлось вколоть мне успокоительное из своей рабочей сумки. Она поворачивается к нему, подсвеченная холодным сиянием, и смахивает блестящие в свете полнолуния непрошенные слёзы. Он видит такую прекрасную и одновременно пугающую картину впервые — если бы она стала песней, то была бы хитом плейлиста для безнадёжно влюблённых. Тёрнер осторожно делает шаг к ней, наблюдая за реакцией: она опускает взгляд вниз, отворачиваясь, и видит, как загорается маленький огонёк в том самом доме, который внимательно выслушал её почти что признание ему и точное признание себе. Сперва он касается её плеча, на расстоянии, боясь спугнуть, словно она выпрыгнет, как кошка, не желая оставаться там, где её не любят. Неспешно спускает руку, мягко обхватывая пальцами её предплечье и магнитом притягиваясь ближе. — Послезавтра в Сакраменто я буду проходить индукции магнитного поля, которые знаю как Отче Наш. Я проходила его пять раз. — До послезавтра у нас есть время. Он кладёт ладони на её мокрое лицо, большими пальцами растирая криво прочерченные слезами дорожки. Тянет на себя, прикасаясь мягкими губами к её, размазывая и распределяя солёную печаль с её губ на двоих. Нерасторопно целует, позволяя рукам девушки ощупывать его тело в темноте, проверяя, не сновидение ли это всё же. Из-за этой ловушки можно рискнуть проснуться в остывшей от жара тел постели и с разбившимися ожиданиями. Но в их случае — можно даже не засыпать. Алекс мягко опускает её на кровать, придерживая за талию, и нависает сверху, в темноте ища одобрения. Вместо него короткие частые поцелуи, рассыпанные по всему его лицу в виде всепрощающего «да» — всё равно это в последний раз. В последний раз он пересчитывает губами родинки на её теле, в последний раз слышит, как она стонет его имя, в последний раз они настолько близко друг к другу, что готовы слиться воедино. В последний раз мир замрёт, будто они на нём одни. Она не скажет вслух то, что носит в сердце давно, и он напрямую не признается — только через строки под ритм натянутых струн. Не будут травить душу банальным «я тебя люблю» — они синхронно подумают об этом между вздохами, вдавливая переплетёнными пальцами в постель, и оставят это чувство настаиваться временем, в следующей жизни слыша его отголоски в «The Grapes Pub». Они понимают, что луна, которой они поклонялись в разлуке между парой соседских домов, видит их вместе так близко в последний раз, и это их последняя ночь перед концом любовных метаний и концом его будущего альбома, тайно посвящённого белой магнолии в запутанных светлых волосах. Но их ночь ещё не закончилась.