***
Север был поразительно холодным местом. Серсея так и не смогла полностью освоиться в Винтерфелле, скучая по тёплым пейзажам родного Утёса. На угрюмое королевство медленно опускалась ночь. В небольших окошках её мрачного замка постепенно появлялись тусклые огни свечей, а на улицах зажигались факелы. Бледный диск луны иногда выглядывал из-за туч, слившихся с чернотой неба, на котором, как ни странно, сегодня не было ни одной звезды. Вместе с ночью приходила и прохлада, и теперь по практически безлюдным коридорам замка гулял холодный, пронизывающий насквозь ветер, и только одна лишь королева медленно брела по ночному замку. Медленными шагами, сама не зная, куда она идёт, златовласая царица шла и дрожала от холода. Миледи Старк двигалась, едва прикрыв чуть дрожащие плечи шерстяным платком безвкусно-серых оттенков. Видимо, раньше он принадлежал матери Неда или его прославленной сестре. Золотистые волосы были заплетены в незамысловатую косу: за годы, проведённые в Северном крае, Серсея практически позабыла о разнообразии причёсок и нарядов. Ей было просто не перед кем щеголять своими изысканными вкусами. Наступившая ночь окутала своей темной пеленой землю. Цитадель Старков погрузилась в долгожданный сон, и воцарившееся спокойствие в каждом широком ли, узком ли коридоре или зале, казалось, не могло нарушить ничто на свете. Словно все звуки в одно мгновение растворились в воздухе, наполняя пространство безмятежным безмолвием. Даже шаги патрулирующей стражи снаружи не могли потревожить атмосферу, что пропитывала собою каждую частичку древней обители Королей Зимы. Серсея считала, что с ее приездом в Винтерфелл тут многое изменилось. В погребе смирно ждали своей участи бочки с разными винами — подарок Тиреллов и Мартеллов на их с Недом свадьбу. Разумеется, дара дорнийцев стоило бы опасаться, зная их горячий нрав и желание отомстить всем Ланнистерам за смерть принцессы Элии. Но также златовласая прекрасно знала, что у Дорана Мартелла кишка слишком тонка, чтобы подлить отраву в вина. Именно поэтому без всяких опасений и предрассудков Ланнистерша мало-помалу исчерпывала запасы — все равно ведь северяне больше предпочитают эль и пиво, вкус которых уж совсем не нравился ей. Разумеется, одними напитками тут не обошлось. По ее приказу постель в супружеской опочивальне с такими жесткими и набитыми перьями перинами заменили на лучшие шелковые. Меха Серсея предпочла оставить не только из-за их внешней привлекательности, но и из-за практичности, способности сохранять тепло. Новоиспеченная Серсея Старк возобновила переписку со своей подругой детства Дженни Фарман. Она долго, сбивчиво рассказывала ей о том, как ей тяжело было привыкать к северным традициям, как вассалы не принимали её, а слуги шептались за спиной, как они с Недом не разговаривали неделями. Она вспоминала слёзы, тоску, одинокие ночи, упрекала своего брата и отца в равнодушии, в их жестоких и сухих письмах. Порой, после таких столь редких разговоров с супругом, Серсея считала, что он намеренно колет ее, пытается ранить словами. Только вот дело в том, что это мнение о Неде было совершенно кривым во всех пониманиях. Лорд Старк сразу дал ей понять, что он «не из тех» мужчин, что в какой-то миг, само собой, ее обрадовало. Но со временем женщина сама поджидала удара в спину со стороны Эддарда, совсем забывая, что этот северянин до самых крайностей мирный — не зря ведь он носит прозвище Тихий Волк. Но также Серсея поделилась с Дженни тем, как Нед внимательно слушал её, держа её ладони в своих. Она рассказала все приятные моменты, упомянула детей (да, Нед пока не знает, что её циклы прерваны, и светлая новость будет сюрпризом) и поделилась теми немногочисленными светлыми сторонами Старка из Винтерфелла. Она даже не удивляется тому, что ее тело по-прежнему дрожит от прикосновения супруга. Так было лишь в начале их совместной жизни — когда северянин слегка пугал ее, а его руки казались ей холодными и жесткими, как проклятая ледяная Стена. Стоит еще напомнить, что тогда Ланнистерша ненавидела того, с кем ей суждено было провести свои девичьи годы, а затем состариться и умереть. Эддард всегда был рядом с львицей, которую приручил, он видел рождение их первенца Робба, словно не замечая тех душераздирающих криков, которые разносились по замку. Он был рядом, невзирая на время, боль, крики и суету. И что самое примечательное, львица была безоговорочно верна своему волку. И после холодные прикосновения мужа стали побуждать в ней тепло. Порой Солнце Запада задумывалась над тем, что ее сердце лучше всего вписывается в Севере, никак иначе. В этом холодном, обветренном и почти лишенном взора Семерых месте она впервые обрела хотя бы временный покой. А ее сердце, больше напоминающее Север, нежели Запад, откуда она родом, забилось в бешеный такт. С рождением Робба, с первым его вскриком и взглядом на окружающую жизнь в замке. Это определенно стоило того, чтобы лечь в одну постель с Недом Старком. Она дрожала до костей, и даже самые нежные прикосновения её мужа отдавали стужей. Ледяные прикосновения Неда Старка всегда вызывали легкую дрожь, от которой по коже львицы пробегали мурашки. Но зато другой орган у Старка был очень даже теплым. Серсея невольно улыбнулась, вспоминая тот единственный способ согреть себя в зимние вечера. Их отношения походили на раскачивающийся маятник, на прилив волны: иногда их захлёстывала страсть и они не могли провести друг без друга лишнего часа, ибо, Иные их подери, секс был единственным способом утолить её жажду тепла. Возможность почувствовать жар самого близкого тела, податливого в это мгновение и все последующие, дать волю своим рукам, ищущим откровенного тепла, освободить эмоции, что делают ход крови быстрее, а цвет ярче. Осторожные поцелуи Волка (он, кстати, перестал быть Тихим в постели) дарили ей поистине волшебное чувство, и она ощутила подобие власти. Той разновидности власти, что отражалась на коже северянина, украшенной едва зажившими царапинами и болезненными ссадинами как дополнительный бонус за страстную ласку их совместных ночей. Хранитель Севера отшучивался, что даже в годы Войны никто не ранил его тело сильнее, чем новоиспеченная супруга с её острыми кошачьими коготками. Когда Эддард всё же отвлекался на дела Севера, они могли не пересекаться неделями, ибо её муж с головой уходил в проблемы своего края. Львица не жаловалась. Хоть иногда одиночество и сжимало свои стылые пальцы на её шее, особенно по ночам, ей нравилось думать, что она не нуждается в Эддарде. Как и ни в ком, кроме своего подрастающего малыша Робба. Она не чаяла в нем души, да только мальчик характером походил на своего правильного папашу. Зря она боялась своей связи с Джейме, хотя зерно сомнений всегда будет с ней. Серсею, правда, слегка раздражало, что наследник Старков иногда играет вместе с безродным бастардом от какой-то шлюхи, но хозяйка Севера считала себя выше подобных пакостей. Вдвоём родители безраздельно любили крохотное дитя, мирно спящее поблизости. Хоть глаза мальчика сменили окрас, но Робб извечно тянулся к Эддарду. В руках отца младенец звенел от радости, заставляя самого мужчину улыбаться. Сын, может, внешностью и походил на мать, но с первых дней малыш тянулся к отцу. Серсея раньше убеждала себя, что не является семьей для Неда, но сейчас окончательно смирилась с фамилией Старк. Конечно, периодически будущий наследник ломал все надежды Серсеи «согреться», когда поздними ночами приходил в кровать к своим родителям, чтобы заснуть. И сейчас, когда Эддард решил навестить брата Бенджена в Черном Замке, Серсея снова осталась одна. Сир Родрик Кассель отвечал за безопасность госпожи, но бывшая Ланнистер предпочитала проводить время одна. Когда-то она считала своего мужа самым скучным человеком в Семи Королевствах, но, по крайней мере, это был ЕЁ скучный человек. Когда Серсея легла в пустующую кровать, она непроизвольно потянулась рукой к своему сокровенному месту. Львица не стеснялась баловаться самостоятельно (в Северных условиях, когда мужа нет рядом, это был единственный выход) и аккуратными пальчиками стала поглаживать себя. Уже давно в подобных фантазиях не появлялся облик Джейме. Она подарила своему брату девичество, и в своей кровосмесительной связи они перешли все разумные границы, постигая все новые грани наслаждения и страсти. Джейме Ланнистер, прекраснейший и утонченный рыцарь со сверкающей золотой гривой, был великолепным любовником. Но думала Серсея только о своём до тошноты правильном Волке, который в её постели раскрепостился и уже перестал в чем-либо уступать Джейме. Да, львица улыбалась и вспоминала, насколько теплым может оказаться прелестное орудие Волка. Неизведанное тончайшее искусство удовольствия соблазняло не хуже обнаженной прелести Серсеи, которой, наконец, удалось добиться своего. Одурманенный Эддард не смел отказать себе в ласках красивой женщины, обладающей недюжинным опытом. Предвкушая наслаждение, он казался лишь покорной игрушкой в руках миледи Ланнистер, открыто злорадствующей над ним. До тех пор, пока львица не ощущала в полной мере волчью хватку, которая демонстрировала чистую силу Севера. Острые ногти (они не оставили ни одного живого места на спине Неда) впились в мягкую кожу львиных бедер, чуть раздвигая их, дразня орошенные лепестки, тем самым все сильнее погружали Серсею в её воспоминания. Она ведь прежде всего хотела согреться холодной ночью? Жар крови, прилитой к лицу от ручных усилий, только сильнее разогревал жажду увидеть своего мужа. Лихорадочные прикосновения к своему лону вызывали жгучее возбуждение, изводя львицу внизу живота, а тем временем похотливые голоса внутри её головы вели разговор о ее распутстве, напоминая, что в соседней комнате спит маленький Робб. Серсее следовало завести подруг среди северных аристократок. Она скучает по Дженни Фарман, хотя Неду об этом знать необязательно. И что весьма кстати, одна из дворянок — Барбара Дастин — стала часто выискивать компании госпожи Серсеи Старк, любезно выслушивая каждый из приказов северной львицы и составляя ей должную компанию. Может, Серсея, наконец, нашла подходящую альтернативу? Глаза, все еще скрытые под веками, наконец расслабились; веки приятно потяжелели и, сомкнувшись окончательно, будто намекнули: не стоит себя загонять, Серсее Ланнистер-Старк самое время подремать. И как не поддаться таким чарующим речам собственного эго?***
Она видела, как на её родном утесе Кастерли творится чудовищный хаос. Алые знамена горели от дикого пламени, а славный Ланниспорт подвергся разорению. Захватчики припоминают грехи алчного Тайвина в Королевской гавани, чья лицемерная гордыня привела к краху его династии. Ланнистеров перебивают по одному, и замок не укроет остатки златовласых львов за своими стенами надолго. Львиное семейство истребляют, и последняя львица за спиной волков останется единственным напоминанием о том, что ранее существовал великий род Королей Утеса и Хранителей Запада, чье богатство и мощь ошибочно казались вечными. Само существование должно остаться лишь в памяти последней из прайда, скрытой от угрозы в северных льдах. К вящему сожалению, такого бесполезного получеловека, как Тирион, смерть решила обойти стороной. Видимо, карлик настолько отвратителен в своей сущности, что даже смерть на него и не взглянет. Постепенно виды растерзанных трупов и сожженных зданий по ту сторону начинают смываться в одно безобразное, раздражающее, пестрое пятно. Блондинке даже приходится с силой сжать уставшие глаза, чтобы хоть как-то успокоить тупую пульсацию в их глубине. За раздражением тихо подкрадывается и полное отрицание. Стоило сбавить обороты эмоций, найти среди мертвых тел её славного брата Джейме, дядю Кивана или же папы — Тайвин, наверное, в катакомбах, корчится в собственных рамках поведения и приличия. Львиное сердце охнуло. Ещё пару часов назад львица размышляла о сладких мгновениях страсти, проведенных с мужем, а сейчас она дрожала от кошмаров. Раньше, когда Серсея погружалась в глубокий сон, не было боли, не было насилия, не было ничего. Девушке снилась ее старая жизнь в Кастерли-Рок: как в трехлетнем возрасте она впервые села на пони, и в честь десятилетия в Ланниспорте ее любимая матушка подарила ей здоровую кошку, Рейниру. Как она гуляла с Джейме по улочкам Утёса, как они были счастливы вместе, пока жизнь мамы не прервалась из-за отвратительного карлика. Серсея знает, что семье Ланнистеров угрожает опасность. Чувствует нутром и не понимает, как может избежать. Тайвин, могучий Лев Запада, никогда не позволит своей династии рухнуть. Какая ирония, её отец постоянно говорил о благополучии рода, но совершенно испортил отношения со всеми из своих детей. «Только глупцы ожидают прощения в лицах семи, и лишь просветленным дана истина, которая отчетливо дает понять то, что никто и никогда не способен смилостивиться над нами. Все берется силой и хитростью, а не мольбой за деяния». Именно Тайвин с самого детства взращивал и лелеял мечту Серсеи о единоличной власти. Тайвин грезил увидеть, как его внуки обретут безграничную власть над всеми смертными, чье бренное времяпровождение и восхваление верховенства стало бы для старого Льва приятной отрадой для глаз. Все Семь королевств под алым знаменем Львов, весь Вестерос, зависимый от воли Утёса, а корона наконец нашла бы пристанище на макушке золотистой головы, возвышаясь над всеми живыми существами. И что всемогущий Ланнистер сделает после потери главного козыря — своей дочери? Серсея верила, что у Тайвина есть несколько карт, включая освобожденного от клятв Джейме. Львов не так просто убить, верно? Но львица ощутила моросящее дыхание старухи Мэг. Карга смеялась над ней, крутила пальцами у виска и повторяла свои проклятые предсказания. «… Золотыми будут их короны и золотыми будут их саваны…» Воспоминание, обухом ударившее по виску, заставило блондинку вздрогнуть и судорожно разомкнуть глаза. По радужкам сразу ударил свет восходящего северного Солнца, пробивающегося в мрачные залы. За окном вырисовывалась знакомая (пусть и смертельно скучная) местность, пусть и подернутая туманом и собирающимися сумерками. Стало даже как-то легче: всего пара воспоминаний о полоумной старухе, чье предсказание не сбылось, чья-нибудь занудная и правильная речь про зиму или волков (и Серсея догадывалась, чья), и она наконец сможет отбросить дурные мысли. И все же королева проснулась в не самом приятном расположении духа — расталкивать толпу своих же подопечных-фрейлин ругательствами она смысла не видела, потому и предпочла несколько минут провести в богороще, вдали от гомонящей оравы. Свое они еще получат, а вот репутацию и авторитет лучше не портить с первых лучей Солнца — этим пусть занимается старая Нэн. Понятно, почему Нед так любил богорощу. Здесь всегда легко думается. Ей, львице, на деле никто никогда не причинял особой боли. И сейчас, погружаясь мыслями в озеро дикого огня, ощущая каждый вздох, как последний, она холила и лелеяла в себе только одно чувство. Львица и сама не понимала, в чью сторону направлены эмоции, но знала, что в ней они стремительно нарастают. Это чувство было новорожденным, оно трепыхалось в её сердце подобно слепому котёнку, который тычется в материнскую грудь — уже живому и настоящему, но ещё неокрепшему, не знающему, что делать. Это чувство помогало переплавлять обиду в злость, высушивало едва появлявшиеся на глазах слёзы боли, делало каждый вздох чуть менее трудным. Это чувство просилось, чтобы его высказали мягкими, текучими, шепчущими звуками. Это чувство — два ровных удара языком по нёбу, закушенная губа, напряжённость во рту, выдох облегчения. «Ненависть». Она ненавидит каждого, кто угрожает её семье. И если кто-либо посягнет на Ланнистеров или Старков, ему не поздоровится. Львица разорвет на куски каждого, кто тронет близких для неё людей.