Беспризорница

Тягучее, приторное наслаждение собственным бессилием охватило Рена. Иногда, задавая вопросы или просто молча глядя на распяленного в пыточной человека, он словно бы на пару мгновений менялся с ним местами. Это помогало понять, начать сострадать. Сострадание никогда не мешало работе, напротив, рождало странную близость, более продуктивную, чем любое насилие. И раз за разом, получив искомое, Кайло Рен предавал эту близость. За годы, проведённые в учении у Сноука, многие проявления совести в нём зачерствели, но это чувство предательства оставалось неизменно свежим. Кайло лежал неподвижно, шея затекла, но он не менял положения, прикроватная лампа резала глаза, но он не просил приглушить свет. Там, где игла капельницы входила в сосуд, рука пульсировала и чесалась, и, кажется, под кожей разливался синяк, но Кайло не звал никого, чтобы сообщить об этом. Если долго лежать, прислушиваясь к собственным ощущениям, вскрывается множество мелких неудобств. Он с дотошностью экспериментатора фиксировал каждое из них: трещину на слизистой оболочке носа, тухлый привкус в районе миндалин, потный затылок, складки на простыне, плавящиеся от жара глазные яблоки, распирающую боль в животе — все оттенки бессилия. "Давление 100 на 65, пульс 137..." Постель стояла в центре огромной шахматной доски, и партия разыгрывалась нешуточная. Одна за другой выбывали пешки, надвигались осадные башни, громыхала поступь слонов, били копытами кони, и казалось вот-вот копыта обрушатся ему на грудь. "Этого можно было избежать", — произнёс белый ферзь голосом генерала Хакса. Нет, это не из фразочек Хакса, это — его собственная. Когда кто-то слишком долго сопротивлялся, и требовалось что-то особенное. Для каждого это что-то своё. Так как насчёт него самого? Хуже всего было не знать ответа на этот вопрос. Искать его и не находить, претерпевая удары, порезы, ожоги, истощение без сна и еды — жестокие уроки тёмной стороны. Не находить его и у других, примеряя на себя все мыслимые формы чужой боли. Не находить, но знать, что ответ существует, что где-то существует для него тот самый последний аргумент. "Можно снизить дозу обезболивающего..." Рей развернула стул спинкой вперёд и уселась, расставив ноги. Она явно пришла надолго, но заговаривать не торопилась. Молча смотрела, общипывала нижнюю губу, как всегда, до мяса. Её присутствие в Силе действовало, как лучшее в мире успокоительное. — Ты был нереально крут, — сказала, наконец, Рей. Что ж, это ведь она помогла ему остаться живым, её концентрация — и чьё-то, вероятно, Хакса, грамотное командование. Не сама же Рей сообразила, как действовать... Кто-то другой на её месте хоть намекнул бы на собственные заслуги. Кайло облизнул губы. — Это у меня в крови, — заметил он как можно небрежнее. — А теперь давай разберём твои ошибки. — Тебе нельзя много разговаривать, — Рей помотала головой. — Мне запретят приходить, если ты станешь... ну, как всегда... В её взгляде было столько неподдельного сострадания, что оставалось только подчиниться и — Кайло прикрыл тяжёлые веки — ждать закономерного исхода. Предательства.