Беспризорница

На процедуры, назначенные доктором, Кайло Рен пробирался тайком, в те часы, когда мало кого из личного состава можно встретить в коридоре. Пришлось признать, что он сдурил тогда с трубкой, и согласиться на лечение, но согласиться на публичное разоблачение своих проблем он не мог. Пока дроид занимался его телом, сам он приводил в порядок мысли. Сноук дал совет, который немало удивил Кайло. "Выжидай, — сказал он. — Не заставляй её совершать ничего действительно ужасного". Почему, учитель, почему? Какой толк от адепта Тёмной стороны, который подаёт отвёртки ремонтникам и разводит бабочек? Когда Кайло увидел банку с куколкой, первым побуждением было швырнуть в мусоропровод эту мерзость. Потом пришла мысль об испытании для Рей. Приказать ей, пусть уничтожит своего нелепого питомца, выжжет изнутри. Пусть ощутит величие власти над собственными разнеженными чувствами. Слова учителя отозвались в голове предостережением: выжидать. С чего вдруг такая осторожность? С ним самим Верховный лидер не церемонился. Кайло повернул левую ладонь к свету. Там был шрам от ожога, похожий на паука, а когда-то там было родимое пятно, напоминающее виноградную косточку. С этим пятнышком для Кайло было связано какое-то трудное, щемящее чувство, для которого, если постараться, можно было бы найти такие слова: "Вот я. Вот моя рука. Изумительная гармония гибкости и силы, совершенный механизм, подобного которому нет во вселенной, и он подвластен мне, он служит мне в ничтожных мелочах. Как возможно такое? Моя рука только моя. Рисунок моей кожи только мой..." Слов не хватало. Мальчик смотрел и улыбался, его дыхание становилось глубоким и ровным, подобным дыханию океанов и величественному движению звёзд. Учитель Сноук приказал прижать ладонь к раскалённому куску железа и держать, пока плоть не прогорела до кости. Плакать он запретил. Кайло тошнило от запаха и от проглоченных слёз. Даже собственное тело не должно было стоять между ним и его учителем. Жестоким испытаниям подвергались и другие рыцари Рен, и вот Верховный лидер смотрит на замухрышку Рей, говорит с ней — и находит разумным пренебречь её глупой привязанностью к прошлому. А как ещё назвать копание в корабельных внутренностях? Можно подумать, на базе не хватает персонала. Генерал Хакс ей разрешил, надо же! Днём ранее Кайло выбрал бы одно из двух: или это прямой саботаж, или обычная недалёкость Хакса, ничего не смыслящего в делах Силы. Однако Верховный лидер подтвердил решение генерала. Верховный лидер не может ошибаться. Хочет ли он этим явно абсурдным приказом проверить Кайло на послушание? Да, наверное... Кайло тронул старый ожог на левой ладони. Повиновение учителю всё ещё вменяется в обязанность. Но что ещё он потребует? Потребует ли он Рей себе? Мысль об этом отозвалась глубоко внутри болезненным уколом, и Кайло прогнал эту мысль. - - - — Знаешь, Чуи, — Хан протёр рукавом извлечённую из бардачка флягу и взболтал, — я ведь понял это давно. Сказать боялся. Чубакка сочувственно рыкнул, продолжая возиться с платой освещения. В лучшие времена она давно отправилась бы на свалку, но не теперь. Крышка фляги скрипнула, когда Хан с усилием отвернул её. Давненько он не притрагивался к этому пойлу, и от крепкого привкуса мускатного ореха, поднявшегося со дна вместе с осадком, в горле запершило. — Лея всё время одёргивала пацана, когда он докучал мне. "Папа устал, не шуми, папа занят, не мешай, папе больно, не тяни так сильно..." Как будто мне был нужен плюшевый сын! Но она боялась, что я рассержусь — и сердилась за двоих. Ещё она всё время твердила: это не твоя вина. Будто я не знаю свою жену! Да если бы он был моим, я был бы кругом виноват... Чубакка издал звук, похожий на голубиный. На его языке это означало удивление. — Я бросил её одну, — Хан сделал очередной большой глоток. — Не потому, что кинулся за Джейной — вернуть дочь хотели мы оба, но я делал это для себя одного. Я, понимаешь, вовсе не думал о Лее, как она... Я был нужен ей, ей был нужен хоть кто-нибудь. Сперва Эни, потом Джейсен... У него были мои уши и моя группа крови, и моя походка, а я упустил его. Упустил обоих — Джейну тоже, хотя она была совсем моя. Всё так быстро рушилось, и я хотел спасти то, что ещё оставалось, а Лея хотела просто выжить. Чуи, я не представлял, что кто-то может так сходить с ума. Она просто хотела выжить, Чуи, как я могу её осуждать? Он уронил лицо на руки. Чубакка покачал головой, поворчал. Потом осторожно положил ему на плечо когтистую лапу. Хан встрепенулся. Взболтнул флягу. — Хотел бы я знать, — начал он, пососал флягу и договорил, — кто это был... Кто воспользовался... — глоток. — Кто был с ней вместо меня... — глоток. — Может, я его поблагодарить должен, а, дружище? — Глаза Хана загорелись нехорошим блеском. — За то, что посторожил для меня жену, а? Может, я его пожалеть должен? Он привстал, потянулся, сбивая заботливо рассортированные Чубаккой детали, за фотографией, прицепленной сбоку от приборной панели. Крошечные болтики разбежались по полу, пара конденсаторов скакнули во всё ещё открытый бардачок. Чубакка схватился за голову. Хан грузно опустился обратно в кресло. — Это Эни, смотри, как ему идёт форма, — он тронул вылинявший глянец карточки. — Его только что приняли в Лётную академию. Близнецы, Лея и я. Приходится твердить себе это. Иногда я ловлю себя на мысли: кто эти люди? А вот фотографии с Беном нет ни одной. Мне кажется... — Хан попытался взять один из просыпанных болтиков, но упустил его куда-то под пульт. — Знаешь, мне кажется, Лея его не хотела. Однажды я зашёл в детскую, и застал её над кроваткой... Из каких глубин выплыла эта мысль? Она ведь просто стояла. Но я уверен: если бы я не вошёл, Бен покинул бы этот свет. Чубакка нахмурился. Рыкнул что-то вроде "налился и понапридумываешь". У народа Вуки нет слов, которые можно тасовать так и сяк. Понятия складываются из звуков и интонаций. В повседневной жизни Вуки не болтают. Для войны у них есть отдельный язык. И другой — для дел любви. И третий — для общения с богами. Чубакке было трудно объясняться сейчас с Ханом, потому что "младенец" и "убийство" — это понятия из разных языков. — Не веришь мне? — спросил Хан задумчиво. — Я сам себе тогда не поверил. — Он вернул фотокарточку на место и некоторое время молча глядел в одну точку. — Она отдала ребёнка в храм, и это было, наверное, лучшим решением. Я согласился, это казалось лучшим решением, но что-то пошло не так. Справился бы я лучше, чем великий джедай, спаситель Галактики? Не знаю, я чувствовал себя таким беспомощным... А она уже всё решила. И я позволил забрать у себя сына. Чуи, как так вышло? Он верит в то, против чего я сражался. Он ведёт за собой наших врагов. Мой талантливый, целеустремлённый, красивый мальчик. Такой непохожий на других. Я его не отвергал, я дал ему своё имя — но он отверг моё имя. И я никогда не спросил его, почему он так выбрал. Пьяные, сладковатые слёзы текли по его щекам. Он понимал, что потерялся, что дрейфует куда-то в открытый космос, но уже не мог остановиться. Неизвестно, сколько он молчал — может быть, несколько минут. Или пару часов. Может быть, он задремал. Может быть, половину сказанного он не произносил вслух. Опустевшая фляга валялась на полу. В глотке поселилась затхлость, как в болоте. Чубакка, ритмично помуркивая, поклёвывал вышедшую из строя плату паяльником. "Освещение в рубке", — вспомнил Хан. — К сарлакку в пасть, Чуи, — распорядился он. — Брось эти лампочки. Заводи моторы. Отложив инструмент, Чубакка взглянул вопросительно. — Мы летим на Старкиллер.