Гордость и предубеждение Двугорского уезда

Располагавшееся в пяти верстах от Михайловского, поместье Рощино было названо так прежними владельцами из-за великолепных лиственных рощ, окружавших господские владения плотным кругом. К Рощино прилегали три маленьких деревеньки и несколько обширных полей. К моменту торжественного приема главная дорогая к дому уже успела как следует просохнуть, заметно облегчив путь гостям. Сейчас, осенью, рощи вокруг поместья грустно качали на ветру голыми ветвями, но можно было представить, как хорошо здесь весной и летом. Парадный двор перед домом был аккуратно замощен и украшен несколькими большими цветочными клумбами. Само же здание даже в сумерках являло прелестную картину: светлое, словно бы парящее над землей — ни одной лишней линии, ни одной вычурной детали. У входа чинные слуги встречали приезжающие кареты и показывали гостям дорогу. Внутри, почти во всех комнатах, горели свечи, блестел натертый до зеркального блеска паркет, а с многочисленных полотен на приезжих взирали нимфы, фавны и иные греческие божества. Радушный хозяин в сопровождении своих сестер встречал гостей, которым подавали прохладное искрящееся шампанское в высоких фужерах. Бальная зала — огромная, украшенная потрясающей лепниной и роскошными кремовыми портьерами — гудела от веселых голосов; то и дело раздавался женский смех, а где-то в углу уже настраивались музыканты. Когда семейство Долгоруких появилось у входа в зал, Михаил Александрович поспешил поприветствовать их, сам подал князю и его супруге шампанского и настоятельно рекомендовал совершить прогулку по комнатам, дабы оценить проделанные им старания по возрождению особняка. Войдя в зал, Анна безустанно искала глазами поручика Писарева. К балу она готовилась особенно тщательно, продумав наряд до мелочей. Нежно-голубое атласное платье с едва заметным рисунком придавало ее бледной коже почти прозрачный вид и выгодно подчеркивало цвет глаз; жемчужные серьги и ожерелье в два ряда украсили ушки и шею, а волосы искусница Татьяна уложила в замысловатую прическу, выпустив несколько локонов. Тонкие руки облекли длинные перчатки. Завершением образа стал ее любимый белый кружевной веер. Да, сегодня она вполне могла соперничать не только с Лизой, но даже с сестрами князя Репнина. Однако старания Анны предназначались вовсе не для пустых девичьих комплиментов, а для карих глаз Сергея Николаевича, которого как раз нигде и не было видно. Продолжая поиски, Анна натолкнулась на Алексея Ремезова, который сообщил девушке, что, к сожалению, поручик Писарев был вынужден уехать в Петербург по срочным служебным делам, но просил лично извинить его перед Анной Петровной. — Я уверен, что Сергей ни за что бы не пропустил такое событие, тем более что на нем присутствуете вы. Однако, — многозначительно добавил офицер, — мне думается, что подобным образом он стремился избежать неприятной встречи с одним известным вам господином. Анна была одновременно опечалена, раздосадована и обеспокоена. Выходит, барон Корф сумел уговорить друга не приглашать поручика Писарева на бал. Если уж на то пошло, какое он имел на это право, ведь не он хозяин! А князь волен принимать у себя всех, кого захочет видеть. Беспокоилась княжна потому, что один отказ мог повлечь за собой другие. Превратить человека в изгнанника общества только потому, что своим происхождением он не угодил знатному аристократу — немыслимая чушь! Досада Анны лишь усилилась, когда начались танцы, и объявился Андрей Петрович. Танцевал он из рук вон плохо: путал фигуры, ладони у него от волнения потели, а в конце он замешкался, и девушка, окончательно рассердившись, ушла, не дожидаясь, пока он ее проводит. Краем глаза она заметила, как ее наградили насмешливыми взглядами Ольга Калиновская и Корф. Только этого еще не хватало! Найдя в толпе гостей Марию Гессен, Анна облегчила душу, нажаловавшись ей на плохого партнера. Мария хотела было ответить, но вдруг замолчала, тронув Анну за руку. Девушка обернулась: перед ней стоял Владимир Иванович. — Сударыни, — церемонно поклонился он, а потом переместил все внимание на княжну Долгорукую. Серые глаза столкнулись с голубыми. — Анна Петровна, разрешите пригласить вас на следующий танец. Анна собиралась уже сказать нет, но глаза цвета осеннего пасмурного неба смотрели на нее с такой неожиданной искренностью, что она растерялась и ответила согласием. Лишь когда барон отошел, девушка выдохнула и повернулась к подруге. Та улыбалась. — Боже, что я натворила, — простонала княжна. — Приняла приглашение красивого молодого человека, который явно будет танцевать лучше вашего родственника, — лукаво усмехнувшись, ответила Мария. — Уверена, танец с ним доставит тебе удовольствие. — О, Мари, что ты говоришь! — Анна была в отчаянии. — Найти приятным человека, которого собралась ненавидеть! — Ты действительно думаешь, что сможешь возненавидеть Владимира Ивановича? Помилуй, Анна, это смешно. За что, скажи пожалуйста, ты хочешь относиться к нему подобным образом? За то, что он надменен и горд? Я уже говорила, что первое впечатление не должно влиять на твои решения. Он был вполне искренен и дружелюбен в своем желании пригласить тебя. — К сожалению, ты не все о нем знаешь, Мари, — вздохнула Анна. — И я не могу поделиться с тобой этой печальной историей, так как она касается не только господина барона. Что ж, сказанного не воротишь, придется выполнять обещание. Когда танцы возобновились, Корф с поклоном предложил княжне руку. Анна и барон молча заняли свои места среди пар, и некоторое время просто выполняли фигуры, даже не глядя друг на друга. Наконец, Анна не выдержала и спросила: — Владимир Иванович, не считаете, что нам, как вежливым людям, следовало бы сопроводить танец беседой? Или она будет отвлекать вас? — Ничуть, — ответствовал барон. — Хотя я не представляю, о чем можно беседовать во время танца. — О многом, — улыбнулась Анна. — Например, как вы находите приятные перемены в Рощино. Или сделать замечание по поводу бальной залы или танцующих. Или… — тут княжна осеклась; Корф заметил это и подхватил мысль, которую, на самом деле, девушка предпочла бы не развивать: — Или об отсутствии здесь одного молодого поручика? Простите, княжна, но это — последнее, о чем бы мне хотелось говорить. По правде сказать, я бы предпочел забыть, что когда-то знал Сергея Писарева. — Не кажется ли вам, Владимир Иванович, что это несправедливо? Как я поняла, прошло довольно много времени, быть может, пора простить поручика, если он чем-то и возмутил вас? — К сожалению, я отношусь к тем людям, которые, однажды получив оскорбление, никогда о нем не забывают, — холодно ответил барон. — Вы уверены, что именно все так и было? — Абсолютно, — твердо ответил Владимир Иванович. — И вы не были предвзяты в своем решении? Вами не руководили тщеславие, гордыня или… ревность? — Смею вас заверить, сударыня, что таковые чувства не имеют отношения к моим поступкам. Позвольте узнать, к чему все эти вопросы? — Я пытаюсь понять вас, — честно призналась Анна. — И каковы успехи? — Я сбита с толку, — ответила княжна. — Ваши действия и мысли так противоречивы… — Напротив, они предельно ясны, — возразил Корф, глядя Анне в глаза. Девушка смутилась, чувствуя, как предательский румянец проступает на щеках. — Мне бы хотелось, Анна Петровна, чтобы вы не пытались понять меня прямо сейчас, — продолжал барон. — Иначе, боюсь, ваши выводы могут быть не в мою пользу, а это последнее, чего я желаю. Анна ничего на это не ответила, и остаток танца прошел в молчании. Ничего не сказали они и тогда, когда барон провожал свою даму. Однако, поклонившись, он вдруг взял ее за руку и коснулся губами запястья. Анну словно обожгло; казалось, на ней вовсе не было перчатки, потому что тепло губ Корфа стрелой пролетело вверх по руке и попало прямиком в сердце. Княжна едва нашла силы сделать вежливый реверанс, и поспешила выйти из залы. Она шла, почти бежала, не разбирая дороги, пока вдруг не оказалась в оранжерее. Здесь было абсолютно тихо, только журчал в глубине, за кустами, фонтанчик. У стеклянной стены протянулся ряд удобных скамеек. Анна устало опустилась на одну, чувствуя, что ноги ее дрожат. Девушка сидела, обмахиваясь веером и пытаясь унять сердцебиение, как услышала чьи-то шаги. Из-за раскинувшихся в кадках экзотических растений показалась Ольга Калиновская в потрясающем платье из серебристой парчи. Увидев княжну, она снисходительно улыбнулась: — Вам тоже наскучил прием? — Нет, просто… просто несколько устала, а в зале очень шумно и душно, — сказала Анна. — Не возражаете, если я присоединюсь? — Пожалуйста, — Анна подвинулась. — Благодарю. Некоторое время дамы сидели молча, но потом Ольга прервала молчание: — Ваша сестра, Лизавета Петровна, упомянула в разговоре, что вы познакомились с поручиком Писаревым. Наверное, вы уже знаете, что он — сын управляющего в поместье барона Корфа. Возможно, это не мое дело, но все же… Позвольте предостеречь вас, Анна. Не доверяйте всему, что будет говорить Писарев. Я не знаю подробностей той некрасивой истории, что произошла между ним и Владимиром, но если поручик станет утверждать, что с ним несправедливо обошлись — не принимайте его слов на веру. — Как же вы можете судить о Сергее Николаевиче, если, как сами говорите, не знаете подробностей? — сухо поинтересовалась Анна. — Вы, вероятно, тоже исходите из того, что, раз он ниже вас по происхождению, то не достоин того, чтобы добиться чего-то в жизни? — Мне кажется, вы неверно истолковали мои слова… — начала Ольга, но Анна поднялась со скамейки: — Простите, Ольга, но я совершенно верно поняла вас. Извините, мне надо вернуться в зал. По пути княжна раздраженно думала, что Калиновская ничуть не лучше самого барона Корфа, если таким образом пытается завоевать ее доверие и очернить поручика Писарева, который, до сего момента, ничем не выказал недостойного поведения. Когда закончились танцы и гости перешли в столовую ужинать, Анна услышала, как ее мать обсуждала с графиней Гессен скорую свадьбу Лизы и князя Репнина. Мария Алексеевна мечтала, как прекрасно устроит судьбу дочери, и что ее младшие девочки также получат возможность приезжать в Петербург где, на столичных вечерах, их непременно заметят богатые поклонники. Все бы ничего, если бы в это время за стол не усаживался и барон Корф, ушей которого сей разговор достиг в полной мере. Анна оцепенела от ужаса и стыда, украдкой глядя, как выражение лица Владимира Ивановича менялось от серьезного к равнодушному, и затем — к полному холодного презрения. Княжне хотелось как следует отчитать мать, но, разумеется, это было совершенно невозможно. Вдобавок она видела, как бессовестно Соня и Полина кокетничали со всеми подряд, даже с князем Михаилом Александровичем, чем несколько удивили и расстроили Лизу. К счастью, за столом Репнин сел рядом со старшей Долгорукой, а младшие оказались в окружении офицеров, с коими продолжали не в меру громко болтать и смеяться. И чему их только учили! В конце концов, Петру Михайловичу пришлось встать и сделать дочерям строгое замечание, которое уж точно не укрылось от глаз барона Корфа. Анна готова была провалиться сквозь землю. Слабым утешением было то, что Андрей Петрович сел не рядом с ней, а возле Марии Гессен, и потому не донимал княжну разговорами о ботанике. После ужина Михаил Александрович подошел к Анне с просьбой спеть, но девушка вынуждена была отказаться, сославшись на усталость после танцев. Ей до такой степени все надоело, что она едва дождалась, когда отец и мать распрощались с князем; Мария Алексеевна заявила, что она и ее близкие будут счастливы видеть Михаила Александровича, Наталью Александровну и Ольгу на обеде в любое время. Репнин искренне поблагодарил за приглашение и пообещал навестить Долгоруких при первой же возможности. Уже принимая из рук слуги теплую накидку, Анна увидела, что в глубине коридора стоит высокая фигура барона Корфа. Княжне стало невыносимо горько: ее семейство сегодня продемонстрировало себя с худшей стороны. Впрочем, поступок Ольги был ничем не лучше. Приехав домой и захлопнув за собой дверь комнаты, Анна без помощи горничной сбросила платье, рывками выдернула из прически шпильки и, обессилено опустившись на постель, заплакала. За окном, словно вторя расстроенной белокурой красавице, стучал по крыше унылый осенний дождь.