Magnificent gem of our souls

Я склонилась над разложенными на поверхности стола пучками засушенных трав. Нестерпимо клонило в сон. Запах, вначале работы казавшийся не просто терпимым, а даже — приятным, заполнил все пространство шатра знахарки, заставляя голову раскалываться от смешанных ароматов растений. По причине внезапного отравления большей половины воинов, вся армия, как и говорил Субэдэй, вынуждена была дождаться их выздоровления. Алима просто не справлялась с огромным наплывом захворавших, так что, доверила часть работы и мне. Другие знахари, коих оказалось немало, занимались той же проблемой, поэтому ждать помощи женщине было неоткуда. И вот, уже на протяжении трех дней, я, без устали, корпела над довольно непростыми заданиями. Ранее, с травами я дел не имела, а следовательно — не было ни должной практики, ни элементарных познаний, Алиме пришлось обучать меня за предельно короткий срок. Каждые пару часов, в шатер приходило все больше монгол, с одинаковыми жалобами на слабость и боль в животе. Но, даже при таких неутешительных условиях, работа с настойками продвигалась более удачно, чем первая охота. Несмотря на успехи в лечении, я с ног валилась от усталости. За все три дня, поспать удалось, от силы, несколько часов, ведь воины приходили и в течении ночи. Тренировки стрельбы из лука пришлось отложить. Пару раз меня навещал Байгал, всячески поддерживая и принося с собой хоть сколько-нибудь еды. А выходя на недолгое время из шатра, чтобы вдохнуть свежего морозного воздуха, совсем не похожего на царящую внутри духоту и давящую атмосферу, я могла увидеть хана. Его эмоции и чувства вновь были скрыты за плотной маской величественного спокойствия, но, судя по взгляду — Батый все еще негодовал. В лес, на поиски виновников отравления такого количества людей, были отправлены вооруженные отряды, однако, обыскав почти все пространство вокруг лагеря, они так ничего и не обнаружили. Я же, старалась всячески избегать любых контактов с Бату-ханом, ведь чувство того, что, как только попадусь ему на глаза — моментально лишусь жизни, не особо радовало и не внушало никакого доверия. Отчасти, я была даже довольна тому, что все время приходится проводить у знахарки. Золотые пряди волос разметались по столу, смешиваясь с блеклыми мелкими листочками, оставшимися после приготовления очередной настойки. Тяжелая, наполненная лениво перемешивающимися мыслями, словно свинцом, голова, обессиленно упала на бледные руки, покрытые мелкими царапинами и потертостями. Под глазами уже отчетливо виднелась пара пурпурно-синих отечных кругов. Я тяжело выдохнула, больше не в силах бороться с невыносимой усталостью. Взгляд устремился на факел, наполняющий помещение теплым светом и веселым потрескиванием. Порабощенный сонливостью рассудок рисовал причудливые картины, мне казалось, что алые языки пламени на самом деле — части прекрасного наряда танцовщицы, что ее маленькая фигурка, искусно выполняя самые сложные движения, находится в самом центре огня. -Влада! — из полудремы вывел ворчливый голос Алимы, я, нехотя, оторвалась от чарующего танца, так и норовящего впустить в царство сна, посмотрев на знахарку. По внешнему виду сказать, что она так же устала, как и я, было просто невозможно, хотя женщина проводила со мной все бессонные ночи, работая в два раза больше и усерднее, — Зову тебя уже в который раз… Такая нагрузка для твоего состояния на пользу не пойдет. Чего хуже — рана опять тревожить начнет. Тебе следует отдохнуть. -Я не устала, честно. Просто задумалась немного…- попыталась соврать я, хотя, заведомо было понятно, что попытка провальная, — Не хочу взваливать на тебя столько работы. Просто, не привыкла сидеть на одном месте. Может, я сделаю еще что-нибудь? Пройдусь немного, освежусь. -Хорошо, — выдержав паузу, проговорила та, — Я отдам тебе лекарство для Арвая, принесешь ему — этот воин совсем уж плох. -Он умрет? — принимая протянутый мешочек с маленькой стекляшкой, наполненной горьким отваром, который изготавливался на протяжении трех дней, спросила я. -Не могу этого знать. Все зависит от него самого, — покачала головой собеседница. Арвай был тоже мне знаком. Хоть пообщаться нам удалось немного, он показал себя, как приятный и верный своей Родине человек. Трудно было представить, что крепкого мужчину тридцати лет, в прекрасном состоянии души и тела, может сломить какое-то отравление. Но у всех людей есть слабости, каждый подвергается риску, участвуя в войне. Смерть неотрывно следует за воинами, в любой момент готовясь отнять чью-то жизнь. Я, немного покачиваясь от усталости, двинулась к шатру, где изнемогал от боли и бессилия Арвай. Внутри не было никого, кроме захворавшего монгола, ведь хан, чтобы окончательно не выбиться из колеи своих замыслов, отослал практически всех способных к движению воинов на сбор добычи. Мужчина, весь покрытый крупными каплями холодного пота, лежал на теплой подстилке из множеств меховой ткани. Его, недавно ясные и полные жизни глаза, теперь выражали только боль и полное отстранение от реальности. Кожа стала походить на тонкую пленку, показывая синеватые дорожки вен. Он не обратил на меня никакого внимания, продолжая изучать пустоту перед собой. Аккуратно, стараясь не причинить еще большие неудобства, я приподняла голову воина, вливая в рот настойку. Померкший взгляд его, блуждая по окружению, приковался ко мне. На сухих, потрескавшихся губах, появилась призрачная улыбка. -Нарантуяа…девочка моя…ты так прекрасна, — хриплым голосом проговорил Арвай, — Прости, я обещал вернуться живым… Знай, я очень сильно люблю тебя… Понимая, что воин бредит, я постаралась улыбнуться. Глаза наполнились озерцами слез, но плакать было нельзя — мужчине привиделся близкий человек, если он заметит слезы — трудно представить, что произойдет в его душе. Стараясь сдерживать нахлынувшие чувства, я, с улыбкой, положила ладонь на горячий лоб монгола и, надеясь на то, что мои слова хоть чем-то помогут — сыграла свою короткую роль: -Я прощаю тебя, Арвай. А теперь — дай возможность настойке подействовать…поспи. Оказавшись на улице, я не выдержала. Слезы градом посыпались из глаз, оставляя на коже лица влажные следы, которые тут же начинал прижигать морозный воздух. Найдя укромное место за повозкой с оружием, я обессиленно опустилась на трухлявый пенек, оставленный здесь природой еще до прибытия войска монголов. Чувство несправедливости вновь охватило сознание. Мне всегда казались неверными утверждения русских воинов о том, что они не боятся погибнуть в бою, отдать жизнь в схватке с врагом. «Мы привыкли к смерти.» — говорили они. Но как к такому можно привыкнуть?! Как можно закрыть глаза на то, что человек испытывает страдание?! Все те речи казались для меня наглой ложью. Попыткой храбриться, возможно, самообманом. Ведь, я твердо знала — смерти боятся все, свыкнуться с известием о том, что скоро умрешь — невозможно. Люди, даже самые смелые и благородные, в моменты глубокого отчаяния, всегда цепляются за призрачную возможность выжить. Что бы кто ни говорил, как бы себя ни обманывал — истина всегда остается истиной, пелена лжи лишь ограждает от горькой, неизбежной правды. Не знаю в какой момент, но трехдневное отсутствие сна взяло верх над моим, охваченным грустными мыслями, разумом. Я сама не заметила, как погрузилась в небытие. Кошмаров, на этот раз, не было, но и снов увидеть не удалось, все то время, что спала, я могла ощущать лишь холодную, отчужденную тьму. Такое уже случалось, когда монголы ранили меня, но мыслить я вполне могла. И это далеко не радовало. Как оказалось, кошмары сменились большей бедой — моим собственным сознанием, которое, подобно яду, медленно уничтожало все изнутри. Как только удалось открыть глаза, я обнаружила себя вовсе не на морозе, заледеневшей до изнеможения, нет, взору предстало богатое убранство великолепного шатра…ханского шатра. Каждый раз, оказываясь во временных покоях Батыя, я все больше и больше удивлялась этому. Самого хозяина всей царящей вокруг роскоши видно не было, так что, я оставалась совершенно одна. Теперь, в отсутствие Бату-хана, внушающего трепет одним лишь взглядом, я получила редкую, а скорее всего — единственную, возможность для тщательное изучение шатра. Зажженные факелы отбрасывали на синюю ткань призрачные тени, роскошные ковры, как и всегда, устилали пол, а на столе, стоящем по правую сторону, вырисовывались всевозможные блюда монгольской кухни. Одну из стен украшали два скрещенных клинка, под ними располагалось несколько сундуков с золотой отделкой. Но, что больше всего привлекло мое внимание, так это — книги. Увесистые фолианты, исписанные свитки — все это занимало большой стол, стоящий в самом отдалении. Несмотря на назойливую головную боль и, все-таки, почти онемевшие от холода конечности, которые упорно отказывались двигаться, я, чуть ли не падая, прошла к столу. Ноги не слушались, все норовя подкоситься, так что, мне пришлось всем весом навалиться на деревянную поверхность. Чтиво, разложенное на ней, в основном состояло только из рукописей о военном деле и тактических сводок — такие довольно часто находились в покоях Федора. Некоторые свитки, как оказалось, исписал сам Батый, но ничего путного, на мой взгляд, там не было. А вот, под всеми этими сведениями о технике боя, описаниями и характеристикой осадных орудий, я, наконец, заметила кое-что, действительно, полезное — карту движения монгольских войск. Сама не понимая, отчего вновь ввязываюсь в то, что меня уж никак не касается, я, позаимствовав один из пластов пергаментной бумаги, очевидно, отведенной для написания писем, принялась переносить все обозначения с карты на нее. Ведь, смысла, как такового, в этом не было — что толку от этой карты, если я проживаю во вражеском стане, одна войско остановить не сумею. Но, все же, быстро набросав схему передвижения, я спрятала бумагу за пазуху. Как оказалось — очень вовремя. Полог шатра раздвинулся, пропуская хана внутрь. Мне ничего не оставалось, как замереть на месте, ведь, негнущиеся ноги, вряд ли смогли бы выдержать перебежку от стола с книгами за считанные секунды. -И что ты делаешь? — немного приподняв бровь, поинтересовался Батый. -Осматриваюсь, — честно ответила я, — Проснулась здесь, заметила, что никого нет — и решила не упускать прекрасную возможность для небольшой прогулки по шатру самого хана. Если бы я понимала причину пробуждения в этом месте, возможно, воздержалась бы от своих исследований… Великий хан, — после недолгой паузы проговорила я, слегка прикусив губу, — Есть ли воины, погибшие из-за того случая с водой? -Да, но их немного. Знахари справляются с этим недугом довольно быстро. Я опустила взгляд, изучая узор, безусловно, дорогого ковра. Значит, есть еще люди, которые не смогут вернуться к своим семьям. «Немного»…Что для хана может значить это число? Единицы? Десятки? Сотни? -И…что ты чувствуешь? — заглянув в самую глубину черных глаз, спросила я, — Твой народ подчиняется всем приказам, идет на верную смерть за тобой. Сегодня я навещала одного воина — он уже на грани гибели. В бреду, он принял меня за кого-то, кто очень дорог ему, просил прощения за то, что не может вернуться… Но, какие чувства возникают в тебе, когда ты слышишь о том, что они…твои люди, погибают? -Мой народ — мой стержень, опора, без которой не было бы и меня, — Батый приблизился, проводя по карте рукой, — Всего этого бы не было. Хочешь знать, что я чувствую? Ровным счетом то же, что и ты. Тяжелая ноша возлегает на каждого, кто возглавит хотя бы небольшое количество людей. Ведь народом необходимо уметь управлять, вести за собой. А вместе с тем — контролировать. Как думаешь, много ли человек станет слушать, если ты, из раза в раз, будешь демонстрировать свои слабости? Им необходим сильный правитель, способный приободрить, а, если потребуется, и запугать. -Так почему же ты не приказал меня убить? Думается мне, что убей ты дочь князя на глазах своих воинов — получил бы еще больше уважения с их стороны. Вместо этого, ты разрушил мой город, перебил его жителей — уничтожил народ, оставив меня жить с этим. -Я могу повторять это снова и снова: ты — мой трофей, — ухмылка показалась на губах Батыя. Он приподнял мой подбородок, одарив властным взглядом. В шатер вошел запыхавшийся советник. Бату-хан отстранился от меня, вопросительно взглянув на него. -Великий хан, на лагерь напали! Воины говорят, что видели духов! Мне сразу вспомнились загадочные фигуры, повстречавшиеся в лесу и на холме. Наблюдая, как Батый, захватив с собой саблю, направляется к выходу, я осталась на месте. Ведь, вероятнее всего, если выйти сразу за ними — хан попусту приставит ко мне воинов, запретив даже взглянуть на этих «духов». А я, не обращая внимание на еще не особо послушное тело, в силу своего любопытства — очень хотела присутствовать на поле боя.