Не достоин жизни

      Неделю я не выходил из дома, просто валяясь на кровати и слушая песни Оксимирона и «Найтивыход». Не хотелось ничего делать: ни есть, ни пить антидепрессанты и чертовы нейролептики. Но мать этого не понимала, впихивая в меня всё это через день, наверное, думая, что после её ухода я выпью их самостоятельно, будто бы поняв, что они мне нужны. Но когда она возвращалась, она видела меня в таком же положении, как два дня назад. Я чувствовал себя дерьмом, да и выглядел так же, наверное. Но мне было плевать, ведь кому я нужен? Кому нужен парень с бзиками в голове и вечными заебонами? Никому. Матери разве что - ей наверняка было жаль те семнадцать с хером лет и девять месяцев беременности, которые она в меня втюхала.       Всю неделю я лежал на постели, как овощ, и думал. Просто глядел в потолок и размышлял обо всём: о своей жизни, о смерти и о знакомых, которым нахуй не сдались проблемы парня-алкоголика с расстройством психики, или что там за диагноз мне написали врачи. Это действительно последнее, что меня волнует.       Один день все было не так плохо, я спихнул это на ту еду, которую впихнул в себя и позже выблевал. Однако следующим утром я проснулся в отчего-то великолепном настроении. У меня сильно колотилось сердце, будто от предчувствия чего-то великого. В голову начали лезть навязчивые идеи, типа начать писать музыку, напиться или вызвать кого-нибудь на «версус». Очень хотелось в бар, увидеть там знакомые лица и просто сидеть с ними, слушая шутки Юры или Кузьмы. И, наплевав на то, что скоро должна придти мать с продуктами, я привёл себя в порядок за полчаса и ушёл из дома, направляясь в сторону уже такого родного бара.       По пути я встретил Хову, который был очень рад меня видеть, словно мы не виделись не неделю, а какой-нибудь долгий год. И пока мы шли в бар, я слушал рассказы Юры, иногда посмеиваясь с его слов. Он рассказывал что-то о молодом парне, который шокировал всех вчерашней победой в очередном баттле. Но мне это было как-то не очень интересно, я лишь смотрел по сторонам, наслаждаясь видами вечернего Петербурга.       Когда я вошёл в бар, меня встретили знакомые лица. Они как всегда сидели за барной стойкой и пили что-то покрепче сока, обсуждая нечто интересное.        – О, Даниссимо вернулся, – ко мне подошла Лиза с каким-то парнем, очень похожим на неё. – Это Глеб, он вчера так отжёг на баттле. Жаль, ты не видел.        – Вы очень похожи, кстати, – озвучил свою мысль я, следя за реакцией Лиззки.        – Так. Ещё раз это скажешь - пиздану, – она выглядела очень смешно со своим небольшим ростом и маленькими кулаками, которыми она мне пригрозила, и я усмехнулся. –Не похожи мы, – обиделась Лиза, оставляя нас одних. Я молча смотрел на Глеба, который делал тоже самое. Никто из нас двоих не мог вымолвить ни слова, пока парень не решился подать голос.        – Я Глеб, – смело проговорил блондин, протянув мне руку.        – Я Даня, – отвечаю ему, пожимая такую тонкую ладонь.       Больше никто из нас не решился на продолжения недо-разговора, поэтому мы пошли к остальным, которые обрадовались, увидев меня в здравом уме и живого.        – О, Даня, а ты где был? – спрашивают у меня те, с кем я уже был знаком: парень армянской внешности и другой - со смешным хохолком, как у петуха.        – Да так... приболел, – натянуто улыбнувшись, проговорил я. Мне не хотелось, чтобы эти люди тоже считали меня психом, как и мать с отчимом, как и мой единственный близкий друг, который кинул меня незадолго до того, как я оказался в психушке.        Я смутно помню, что было после трёх стаканов пива и пол бутылки коньяка. Только какие-то странные обрывки, которые не хотели складываться во что-то похожее на воспоминание. Помню, как мы сидим с кем-то на крыше. Я курю, смотрю на собеседника, который стоит спиной ко мне так, что видно только его блондинистые волосы до плеч.       Проснулся я в своей комнате и вдруг понял, что я тут не один. Посмотрев направо, я понял, что тут не так: на краю кровати, свернувшись калачиком, спал Глеб. Тихонько встав и чуть не наступив на тазик с блевотиной, я встал и пошёл на кухню, где стояла бутылка воды, бережно оставленная матерью для запивания лекарств, записка и те самые красные таблетки. Я лишь взял бутылку, залпом выпивая всю воду.        – Доброе утро, – услышал я за своей спиной. – Ты как? Больше не будешь меня бить, а потом тошнить с крыши бара на Хову?        – Что? – немного охуел я, понимая, что не мог никого ударить. Наверное, это всё из-за "активного" состояния, в котором я пребываю чаще, чем бываю в депрессивном. Мой психиатр постоянно так говорил, когда мы встречались.        — Ты вчера пошёл за мной на крышу, увидел у меня блант и разозлился, пытаясь не то отобрать его, не то отпиздить меня. В итоге, ты ударил меня по лицу. А потом тебя вырвало, ты попал на Хову и начал ржать. Потом мы вместе покурили на крыше и отправились к тебе. Точнее, я потащил тебя, а тебя всё это время рвало. Вот такие дела, – парень слабо улыбнулся, будто не договаривая чего-то.        — Ты определённо мне что-то не рассказал, – прищурился я, озвучивая свою гипотезу.        – Что? Нет, с чего ты взял? – Глеб заметно покраснел и попытался ретироваться из комнаты. Но я начал подходить к парню, прижимая к стене. И что-то это всё мне начинало напоминать...       Вдруг, я вспомнил. Это фрагмент из того вечера, в баре. Мы с Глебом накурились, а меня что-то разозлило. И я прижал парня к кирпичной стене. Но не ударил, нет. Тогда я поцеловал его так, будто хотел выебать прям там, у входа на крышу. А парень-то будто и не был против: Глеб отвечал на поцелуй, немного смущаясь и краснея.       Это воспоминание, будто бы флешбэк, охватило меня. Я видел это всё, мне хотелось повторения. А когда это воспоминание закончилось, я уже чувствовал свои губы на его, и, судя по всему, это абсолютно никого не смущало.