Глава 4
21 января 2018 г. в 19:51
С нашего поцелуя прошло несколько недель. Я всё ещё пребывал в «активном» состоянии, творил хуйню и был счастлив, даже не принимая чёртовых таблеток, которые в меня впихивала мать, уехавшая с отчимом в Таиланд, оставив сына одного: отдала лишь свою карточку, на которой была большая сумма, рассчитанная мне на месяц и служившая откупом материнской совести, и того, что она бросает больного сына одного, не думая о его состоянии. Но я ей даже благодарен: без её вечных поучений, тяжёлых вздохов и грустного взгляда, моё состояние было лучше, я был среди постоянных в баре 1703, к которым привязался. Они за такое короткое время стали моей семьёй — теми, кто поддерживает и веселит, а не орёт и осуждает, впихивая таблетки.
В своей квартире я почти не появлялся, зачастую ночуя у Глеба, Ховы, Лиззки или Юлика, последние из которых собирали у себя маленькие задушевные компании и сидели до самого утра, попивая пивко из трубочек и делая всякую дичь: кто-то танцевал убогие танцы кальмара Феди, а кто-то играл в странные флеш игры на компах.
У Глеба дома мы были только вдвоём: смотрели какой-нибудь фильм, напивались или накуривались, после чего обычно лежали на кровати и целовались, забывая про фильм, который уже давно закончился.
После этого, мы, уставшие, ложились на кровать и говорили до самой глубокой ночи. Это были разговоры о музыке, детстве, школе, которую я так и не закончил нормально. Лишь одну вещь я не рассказал, скрывая её от Голубина — о том, что я несколько лет пролежал в психушке с биполяркой, которую мне поставили только под конец, думая, что у меня шизофрения.
Мне было хорошо с Глебом, я был счастлив, не чувствовал грусти. Даже безумные поступки не совершал, быстро успокаиваясь. Но всё поменял один случай, который повлёк за собой нашу с ним ссору.
Сегодня мне надо было просидеть дома до самого вечера, ведь должна была вернуться мама, которая, как надзиратель, впихнёт в меня таблетки и уйдёт, проверив, есть ли еда в холодильнике.
Утром меня разбудил звонок в дверь. Странно, ведь это не может быть мать или Глеб, который в это время был в университете. Не мог быть никто из бара — свой адрес я никогда не говорил.
Поднявшись с кровати, я, недовольно бурча, пошёл открывать дверь. На пороге стояла Лиза, у которой было явно «хорошее» настроение.
— Привет, Лиз, — я впустил девушку в квартиру, даже не спросив, как она узнала мой адрес. Меня больше интересует цель её прихода ко мне в такую рань, когда нормальные люди должны ещё спать. — Что случилось? — спросил я.
— Ничего. Просто хочется напиться с кем-то. А то надоело вот это всё, — устало сказала Лиззка.
— Ладно, пошли на кухню. Я поищу что-нибудь нам, — проговорил я, уже исчезая в кухонной двери.
Бутылка дорогого, уже начатого, вискаря, от которого обычно быстро разносит, стояла где-то в шкафчике. Достав её и отдав Лизе, я продолжил шарить в глубине шкафа, в поиске бокалов, которые мать почему-то решила оставить тут.
— Нихера ж себе. Это же дорогой вискарь. Ты что, богатый? — охуела Лизон, рассматривая красивую бутылку. На это я лишь промолчал, найдя два бокала.
Мы быстро расправились с бутылкой, заметно повеселев. Но этого было мало, а алкоголя у меня больше не было. Тогда-то мы и отправились в магазин неподалёку.
Я сел в тележку для продуктов, а Лиза покатила её, кидая в меня чипсы и другие разные вкусняшки. Лишь бутылки с ценным алкоголем она бережно давала мне в руки, чтобы не разбить. Конечно, ведь алкоголь — это святое.
Мы долго носились среди прилавков, пока наконец не подъехали к кассе. Тогда-то мне пришлось слезть с тележки и расплачиваться за купленное.
— С вас две тысячи рублей, — проговорил кассир, взяв у меня наличные.
После этого мы пошли ко мне. Весело смеясь с какой-то шутки, мы вошли в квартиру. На пороге уже стояла мать.
— Ну наконец-то ты соизволил появиться, — начала было мать, но увидев Лиззку, прервала свою гневную триаду. — О, так ты с девушкой… извини, — улыбнулась она, мысленно уже поженив меня с Лизой. — Я мать этого оболтуса, — обратилась она к Неред.
— А я просто Лиза, — сказала девушка, улыбнувшись. Дальше последовало неловкое молчание, которое решила прервать мать.
— Ладно, Данюш, я пойду. Развлекайтесь тут, — она подмигнула Лизе, явно на что-то намекая. — Рада, что ты нашёл себе кого-то. Надеюсь, вы долго будете вместе. И кстати, — она обратилась ко мне, — не забудь про таблетки. Надеюсь, ты пил их, пока меня не было, — она ушла, оставляя нас одних.
Мы пошли на кухню и продолжили выпивать, медленно пьянея и разговаривая о матери и о её явных намёках на наше благословение.
— А что за таблетки, про которые она говорила? — как бы невзначай поинтересовалась Лизон.
И тут, я не выдержал. Я выведал ей всё: об отце, психушке, о таблетках — теперь, Лиза была единственным человеком, кто знает обо всём. И я даже не жалею, что рассказал ей.
— Пиздец у тебя жизнь, конечно, — сказала девушка. — Но бывает и хуже.
Мы ещё какое-то время посидели у меня, пока не решили пойти с бухлом в бар. Был вечер, а мы шли по дороге до метро, распевая какую-то попсовую песню, которая меня когда-то бесила. Из уст Лизы она звучала очень забавно и смешно, а я лишь подпевал, пытаясь петь как можно хуже.
Когда мы дошли до бара, почти всё спиртное было выпито, а мы шли, обнимая друг друга, как два алкаша со двора, которых обычно разгонял наш участковый.
Там мы допили всё, что было у нас, добавляя к этому ещё пиво.Я был уже в говно, да и Лиза тоже. Мы уже ржали даже с тупых шуток Гурама, шутки которого зачастую были плоскими, как лист бумаги.
И тут, произошло то, что я не ожидал. Я просто посмотрел на Лизу — и вот, я чувствую её губы на своих. Я не могу ничего поделать, отвечаю на этот поцелуй, который длится не так уж и долго — похоже, Лиза опомнилась, что делает что-то не то, отстранившись первой.
— Сука, — услышал я за своей спиной знакомый голос. Повернувшись, я увидел за спиной лишь знакомый затылок.
Добежав до двери бара, я вышел, ища глазами фигуру Глеба. Увидев его у гаражей с блантом в руках, я поспешил к нему.
— Блять, какой же я дурак, — услышал я голос, обращающийся будто в пустоту. Но нет — миг, и глаза Глеба были уже устремлены на меня. — Да и ты не лучше. Сосешься со мной дома, чуть ли не даёшь, но при этом с Лиззкой… Я не могу тебя понять, Даня: нахуя ты так делаешь? Мне, блять, больно было видеть, как ты сосёшься с ней. Хотя, наверное, так даже лучше для нас, — Голубин с обидой, удивлением и, одновременно, со злостью смотрел на меня, отчётливо и, одновременно, как-то сухо, выговаривая каждое слово. — Иди-ка ты нахуй, Кашин. Пока я тебя не отпиздил. Ты меня бесишь, уебок, — проговорил парень, докуривая блант. И вот, я стою один на этом пустыре. Просто мальчик, который не нужен никому. Мальчик, которого любит лишь его биполярочка.
Разворачиваюсь и иду домой, до конца не осознав, что, видимо, потерял дорогого мне человека. И уже навсегда.