Танцуя по краю могилы

Мама дала ей двойное имя - Анна-Джейн - потому что верила, что от количества имен зависит количество жизней, которые может прожить человек. «Второе имя, - сказала она однажды, - это шанс начать все заново, если с первого раза ничего не выйдет». У ее мамы – Дианы в девичестве Родригез – такого шанса не было. Наверное, поэтому всю свою жизнь она была жалкой неудачницей. Неудачницей настолько, что даже собственная дочь ее презирала. Иногда Шепард начинала думать, что дать ей двойное имя было единственным хорошим поступком, который сделала для нее ее мать… Ну, и еще тот случай, когда она стояла на кухне в слезах, сжимая в руках пистолет… Вторая часть ее полного имени – Шепард – досталась ей от папы – Джорджа Шепарда Младшего. Он был настоящим авантюристом и красавцем. Девочка помнила его высоким и загорелым с белоснежной, почти голливудской улыбкой. Он часто брал ее на руки и поднимал над головой: «Космический корабль Анна-Джейн взлетает» - затем раскачивал вперед-назад, издавая при этом звук, похожий на рев двигателя. Потом опускал на землю и с безупречной улыбкой клялся, что однажды из маленькой Анны выйдет самый лучший капитан корабля в мире. Папа был прав… Но в пятнадцать лет Шепард еще не знала об этом. Та ночь запомнилась ей в красных тонах, хотя, на самом деле, ничего красного в ней не было. Еще одна ночь на Миндуаре – холодная и темная. Шепард не помнила Нью-Йорк, где она родилась, но папа все время говорил ей, что там из-за огней совсем не видно звезд. На Миндуаре же ночью почти весь свет отключался. Продолжали гореть только огни посадочной площадки в космопорту за колонией и несколько уличных фонарей. Поэтому здесь по ночам всегда были видны звезды. Они с отцом часто брали одеяло и попкорн, выходили на улицу, расстилались на земле и заваливались на спину так, чтобы удобно было смотреть на небо. Папа показывал ей созвездия и клялся, что скоро, когда она чуть-чуть подрастет, они улетят туда вдвоем. - А мама? – спрашивала Шепард все время. Папа улыбался безупречной улыбкой. - Мама – домоседка, - говорил он, - ее и на Миндуар-то еле удалось вытащить. Дальше она уже не полетит. А мы с тобой… мы другие, - его глаза светились, когда он смотрел на звезды, - мы с тобой, Анна, романтики. Мы не можем долго сидеть на месте. Нам нужны звезды. Потом он учил ее названиям разных созвездий, рассказывал о строении двигателей – Джордж был механиком – и клялся, что совсем скоро, когда человеческая раса войдет в совет, подаст заявление на то, чтобы стать СПЕКТРом. Шепард верила, что у него получится. Она верила, что папа романтик, и она не сомневалась, что совсем скоро, когда она станет чуть старше, они действительно улетят куда-нибудь за пределы этой крошечной колонии. В ту ночь он все-таки улетел, так и не взяв ее с собой. Наверное, не смог дождаться, пока она станет достаточно взрослой… В ту ночь у нее была небольшая температура. Она не пошла в школу и весь день пролежала в постели. Когда родители заговорили об этом, они были уверены, что она спит. Но Анна-Джейн слышала все. - Не уходи, - голос ее матери срывался на крик. Даже через толстую стену Шепард смогла осознать, что женщина плачет, - пожалуйста, милый, не уходи. Не бросай нас. - Ты же знаешь, я не могу так, - его голос оставался спокойным и заботливым, - я не могу разменивать себя по мелочам в этой душной колонии… - Но я люблю тебя… - Я тоже тебя люблю, милая. И я люблю Анну-Джейн. Но мне не нравится быть запертым здесь, словно в клетке. Ты можешь полететь со мной, если хочешь… Диана взорвалась от нового приступа слез. - Полететь куда? – спросила она, задыхаясь, - ты собираешься жить на космическом корабле. Там нет места для женщины с ребенком. - Ты медсестра, - возразил он, - на корабле всегда есть место медсестрам. А насчет Анны я договорюсь. - Нет, дорогой, пожалуйста, мы не можем так разрушать ее жизнь. У нее здесь друзья. И ей нужна нормальная школа. На этом моменте Шепард не выдержала. Она выбежала из своей комнаты, глотая слезы. Ей было 15 лет, и в целом она понимала, что происходит. Хотя ей все еще с трудом давалось осознание этого. - Я готова, папа, - сказала она, подбегая к нему, - я хочу полететь с тобой. Я тоже хочу к звездам. Он наклонился, позволяя дочери обхватить свою шею, потом подцепил ее за ноги и поднял на уровень своего лица. - Эй, милая, - как и всегда, его улыбка была безупречной, - ты правда готова? - Совершенно готова. Взгляд Джорджа скользнул на Диану. Та продолжала плакать. - Нет, - несмотря на слезы, ее голос был полон решимости, - ты никуда не поедешь, Анна-Джейн. Ты должна ходить в нормальную школу. - Не должна! – выкрикнула она, потом посмотрела на папу, - не должна ведь, верно? Улыбка Джорджа пропала. Он вопросительно посмотрел на Диану, выдохнул и вернул глаза на дочку. - Прости, милая, мама права. Тебе нужна нормальная школа. - Мама – домоседка! Ты сам говорил. А мы романтики! - Знаю, милая, знаю, - он крепче вжался в Анну, - о, как бы я хотел взять тебя с собой, но мама тебя не отпустит. Когда ты станешь постарше, я вернусь за тобой, обещаю. - Клянешься? - Клянусь. На его лице вновь засияла улыбка. - Давай в последний раз? – он ловко перехватил Анну так, чтобы теперь держаться за ее талию, а не бедра. Девочка мгновенно смекнула, к чему клонит ее отец. - Брось, - проговорила она, с трудом сдерживая слезы, - я уже слишком большая для этого. - В последний раз, ради меня. И он поднял Шепард над головой. - Космический корабль Анна-Джейн взлетает, - продекламировал Джордж, - корабль явно прибавил в весе, но все еще остается лучшим космическим крейсером в галактике! Она засмеялась и заплакала в одно и то же время. Джордж принялся раскачивать ее, изображая звук двигателя. - Корабль Анна-Джейн просит разрешения на посадку, - выдавила, наконец, Шепард, - а еще она просит полететь в космос с тобой. - Разрешение на посадку получено, - протянул он, опуская девочку на пол, - а вот в космос ты не полетишь… пока что. Он схватил ее за подбородок и поцеловал в лоб. - Но однажды ты станешь лучшим капитаном корабля в галактике. - Обещаешь? - Клянусь. А потом папа отправил ее спать, сославшись на то, что взрослым надо обсудить все наедине. Даже через стенку Шепард слышала, как захлебывается в собственных слезах ее мать – слабая безвольная женщина. У нее не было сил улететь из этой тесной колонии с отцом или хотя бы отпустить с ним свою дочь. Все, что она могла делать – плакать и умолять его остаться. Всю ночь Шепард слышала плач и мольбы… мольбы и плач без перерыва. А потом он ушел… Она запомнила эту ночь в красных тонах. Все, что было потом – в серых. Мама погрязла в глубочайшей депрессии. Первую неделю она более-менее держалась, но потом депрессия стала разрастаться в ней, как снежный ком. Спустя две недели она перестала выходить на работу и была уволена. Через три недели она перестала выходить на улицу и все время проводила дома, плача и жалея себя. Шепард презирала свою мать. Она клялась себе, что никогда не станет такой же слабой и жалкой. Она клялась себе, что скоро уедет и бросит мать на произвол судьбы: раз уж та сама не хочет себе помочь, почему Шепард должна помогать ей? Каждый вечер она клялась себе, что завтра отправится в космопорт, проберется на ближайший корабль и улетит. И каждое утро, когда она наталкивалась на свою маму, плачущую на диване, она почему-то откладывала свой побег еще на чуть-чуть.