Под гербом вепря

Глава 3 Особняк Алвы он покидал в хмурый осенний день, такой же мрачный, как и его настроение. Опекуна он больше не видел. Пока врач не позволил, Дик проводил все время в комнате, а потом стал делить его между библиотекой и садом с фонтаном. В последнем он находил какое-то мрачное удовольствие. Фонтан мало напоминал фонтан с найери у маленькой церквушки. Но Дик точно также сидел на краю и бросал пожухлые листья в воду. О произошедшем думать совсем не хотелось, но мысли всё возвращались и возвращались к нему. Если бы он взял с собой охрану, как велел ему Алва, ничего бы не произошло. Но сидеть одному в уютном уголке было так приятно, небольшое расстояние от особняка притупляло чувство опасности, вот он и получил то, что получил. Удивляло одно — почему свидетель сказал, что напал он, Дик? Погибший Анри нарочно задирался, выводя его из себя, и за оружие схватился первый. Можно понять его друзей. Но зачем лгать незнакомому человеку? Впрочем, это уже не имеет никакого значения, его судьба решена. Просить Алву о снисхождении он не будет, он же не виноват. И держаться, как раскаивающийся преступник, тоже. Пусть думают все, что им нравится. В предпоследний день пребывания в доме, надо полагать уже бывшего опекуна, когда он сидел в библиотеке, туда неожиданно заглянул Эмиль Савиньяк. Увидев Дика, он нахмурился и коротко кивнул — Дик точно также кивнул в ответ и снова углубился в чтение. Граф Лекдеми что-то мрачно искал на полках, Дик уже в пятый раз перечитывал одну и туже страницу. Эмиль не выдержал первым. Зачем, Дик? –просто спросил он.- Ты можешь сказать, зачем ты это сделал? Дик оторвался от книги, и генерал Савиньяк увидел перед собой безупречно вежливую, холодную маску. Несколько мгновений подопечный Рокэ смотрел на него, а потом безучастно произнес. -Наверное, мне было скучно. И я не люблю излишне ярких цветов в одежде. Потрясенный Эмиль несколько мгновений вглядывался в лицо Ричарда, а потом, пробормотав, что следовало перенять от Рокэ совсем другое, тихо закрыл дверь. До гостиницы, где его ожидал Ларак, Дика сопровождали кэналлийцы. Когда он выезжал со двора, ему безумно захотелось обернуться и посмотреть на окна кабинета монсеньора, которые выходили во двор. Но усилием воли Ричард сдержал себя — у него больше не было право на слабости, и поэтому не увидел, как колыхнулась тяжелая занавеска и тонкая тень легла на стекло. Граф Ларак практически не изменился –худое, утомленное лицо, добротная, хотя далеко не новая и модная одежда. Родичам проигравших живется не очень сладко, и Дику вмиг стало стыдно за свой костюм, сшитый с той простотой и элегантностью, что говорит не только о вкусе владельца, но и о размере его кошелька, в данном случае, кошелька герцога Алвы. Эйвон прижал его к себе и Дик почувствовал себя тепло и уютно. Дядюшка пах домом, детством, семьей. Всем тем, чего у него не было целых четыре года. Поборов свою обычную замкнутость, он жадно расспрашивал о матери, сестрах, капитане Руте, нянюшке, даже волкодаве и не мог никак насытиться ответами. Наконец граф Ларак шутливо поднял руки. –Все, Дикон! Ты меня заболтал вконец. Ричард вздохнул, но согласился. –Расскажи теперь ты!. –Но я же писал! — Дикон, ты писал из дома Алвы, но я хочу услышать правду! Серые глаза юного Ричарда посмотрели на дядюшку с недоумением. -Какую правду? Я не лгал! Меня заставляли все время учиться — языки, землеописание, военная история. Алва пригласил менторов. А вот фехтованием и стрельбой занимался сам, а когда куда-то уезжал, кто-то из его людей. -Я не об этом. Дикон! Я понимаю, тебе трудно и неприятно об этом говорить, наверное, ты даже на исповеди об этом промолчал, к тому же к тебе ведь представили олларианца. Верно? -Но официально мы придерживаемся государственной религии, -бормочет Дик. –Я же не мог рассказать правду! -Конечно не мог, — успокаивающе произнес Эйвон.- Но я не об этом! Дикон, твой нынешний опекун –один из самых опасных людей в стране! Я не отрицаю его воинских талантов, но в остальном! Все эти годы мы так боялись за тебя, мальчик! Дик непонимающе посмотрел в усталые, как припорошенные пылью глаза. –Герцог Алва не обижал меня, дядюшка, даже не наказывал! -Он потакал твоим капризам? Ричард задумался. Он, кажется, не капризничал. Один раз, в начале, когда отказался было идти к Сильвестру, и потом, когда болел и не хотел глотать ту мерзость, что прописал ему лекарь, а так Алва не требовал от него ничего такого, да и он сам не просил. Эйвон, выслушав его ответ, помрачнел. –Ты видел Квентина Дорака? -Да, Алва хотел, чтобы я иногда навещал его. — О чем же вы говорили? Дик снова задумался. Вроде ни о чем. О Тиле, который каждый раз с завидным постоянством залезал к нему на колени, о его учебе, о том, чем он думает заняться в дальнейшем. -И чем же ты думаешь заняться? –поинтересовался Эйвон. — Я буду военным! — Ты собираешься служить в армии, как твой отец? Дик промолчал. Мечты остались в прошлом, его навечно ждет Надор, но графу Лараку знать об этом пока не стоит. Ещё успеют наговориться о новом унижении рода. Эйвон вздыхает, и мучавший его вопрос так и не слетает с губ, хотя узнать это необходимо. Мирабелла сходит с ума, утверждая, что враг их рода развратил мальчишку, но Дик смотрится очень скромным юношей, не похоже, чтобы Ворон приобщил его к своим забавам. Он больше не будет расспрашивать об этом племянника, ему стыдно, и, кажется, тот его совсем не понимает. Пусть этим займутся другие. Эйвон на минуту задумывается: следует сообщить Дику, кого он увидит сегодня, предупредить, что тот должен молчать, вот только что его племяннику известно о друзьях его отца, ведь наверняка, Ворон постарался представить их в черном свете! Мальчик, конечно, предубежден, но это свидание необходимо, пожалуй, только Штанцлер и сумеет повлиять на Ричарда, пока чары Ворона не оторвали его от семьи окончательно. Эйвон несколько раз вздыхает и, наконец, решается. К его удивлению, Ричард спокойно выслушивает его и кивает головой –ему интересно увидеть кансильера. Эр Август, как он просил себя называть в память об отце, оказался приятным пожилым человеком болезненного вида. –Я рад знакомству с тобой, Дик, просто произнес он. Или мне следует говорить герцог Окделл? — Нет, эр Август. Мне будет приятно, если Вы будете звать меня по имени. Беседовали они долго, обо всем. В основном Штанцлера интересовала жизнь Дика у Алвы. Глаза его смотрели чуть насторожено и печально и, наконец, Дик не выдержал. — Вы хотите меня о чем-то спросить? — Ты можешь не отвечать, мой мальчик, если не считаешь нужным. Эта история, с Анри Тювье. — Что именно вас интересует? — деревянным голосом спросил Дик. — Правда. — Я убил его, потому, что он меня оскорбил. Это все, что я могу сказать. Штанцлер кивнул. — Конечно мой мальчик, конечно. Не обижайся на старика, просто я очень хорошо знал твоего отца. Мы дружили с Эгмонтом и доверяли друг другу. Это ужасно, что тебя отдали его убийце. — Мой отец сам просил об этом! — Я знаю, — ответил Штанцлер и пробормотал как бы про себя. -Только что или кто заставил его это написать? Дик вздрогнул, как от удара, и внимательно глянул на канцлера. Но тот по-прежнему грустно и благожелательно смотрел на него. –Мне очень хочется, чтобы ты доверял мне чуть больше, Ричард Окделл. Поверь, я хочу тебе только добра, и мне жаль, что тебя научили ненавидеть соратников Эгмонта. Многие хотели бы помочь твоей семье, мальчик. Голос кансильера звучал тихо и печально, а Дик, замерев, рассматривал кольца на пухлых старческих пальцах и мысленно оценивал материю, из которой был сшит его несколько старомодный костюм. — Тебе пора мальчик, — тихо произнес эр Август. -Я рад знакомству и, надеюсь, ты навестишь меня во время своей учебы. -Но унаров никуда не пускают! — Через четыре месяца вас начнут выпускать. Конечно, твой опекун потребует, чтобы ты проводил время с ним, в его доме, ведь все эти годы Алва очень ревниво оберегал тебя от друзей твоего отца, но если ты пару часов найдешь для меня, я буду рад. — Я думаю, — это возможно будет сделать, — впервые вмешался молчавший до этого Ларак. –Никто не будет возражать против встреч Дика с моим сыном, они ведь кузены. Наль приведет Ричарда к вам. — Ты согласен, мой мальчик? — поинтересовался Штанцлер. Ричард кивнул. Обедали они с дядей в небольшом трактире на окраине города. Эйвон обеспокоено смотрел на племянника. Дикон лишь откусил кусок хлеба и сделал глоток вина. И вообще, выглядел он расстроенным и осунувшимся, и граф не мог решить, чем это вызвано- разговором со Штанцлером, тем, предстоит учится в Лаик или расставанием со своим опекуном. Эйвон вспомнил, что и Алва, когда беседовал с ним и объяснял, что именно он отвезет его подопечного в Лаик, тоже выглядел не слишком веселым. Тогда это лишь усилило подозрения Эйвона, о том, что герцог специально предложил это сделать ему, боясь, что юный любовник не выдержит и каким-либо способом скомпрометирует себя на людях. Но Дик держался спокойно и замкнуто, сам имя Алвы упоминал, лишь отвечая на вопросы и Эйвон не знал, что ему думать, понимая лишь одно — он никогда не спросит племянника о роде их истинных отношений с Вороном. По окончании ужина Дик неожиданно взглянул на дядю в упор и произнес. — Вы не спрашиваете меня об истории с Тювье, почему? -Ты же не захотел говорить о ней, зачем же мне спрашивать? — Вы тоже верите, что я просто так убил человека, тоько потому, что он мне не понравился? Ларак смотрел, как сильные, тонкие пальцы племянника катают крошки хлеба по столу, и медленно произнес. — Я помню, как в детстве ты вместе с сыном кузнеца пошел на речку, и вы искупались на спор в холодной воде. Ты заболел, а его наказали. Когда ты узнал об этом, то кинулся к отцу, с требованием, чтобы и тебя наказали, так как это предложил ты. Ты похож на отца, а он не умел лгать. Только мне не ясно, что можно сказать такое, чтобы ты схватился за шпагу! — За шпагу первым взялся Анри Тювье, хотя, конечно, это было вызвано моими словами. Но он оскорбил меня первым! Ричард поднял потухшие глаза на дядюшку. -Почему никто не верит? — Наверное потому, что ты не говоришь правду до конца. Оскорбление должно быть очень серьезным, чтобы ты бросился его убивать. — Я не собирался его убивать, клянусь, так вышло. Эйвон усмехнулся, и тогда Дика прорвало. — Я с самого начала теснил его, он владел шпагой неплохо, но все равно не так! Я бы и так выиграл, но понимаете, солнце! Оно светило мне в лицо! Монсеньор всегда ловил меня на этом –разворачивал лицом к солнцу и выбивал шпагу! Я долго не усваивал, и он заставлял меня отрабатывать прием! И когда мы с Тювье дрались, солнце светило мне в лицо, и я развернул его лицом к солнцу, как Алва меня! Я не хотел убивать, он просто не увидел клинка! А его друзья бросились на меня, я защищался. Это не была дуэль, это была драка. Алва всегда говорил, что в такой ситуации все средства хороши, и я ударил. Ларак долго молчал, разглядывая склоненную голову племянника, а затем все же задал вопрос. — Что он тебе сказал? Клянусь, я никому и никогда без твоего разрешения не расскажу, что узнал — Он сказал, что с меня можно писать Марка, и что я являюсь подстилкой Первого Маршала, — ответил Дик. Рука Эйвона дрогнула, и он поставил кубок с вином на стол. — Ты был в своем праве, мальчик! — твердо сказал он. — Герцог Окделл не может простить таких оскорблений. — Что толку? –горько ответил Дик.- Мне никто не верит, а сказать правду я не хочу-она слишком унизительна. — Ты не прав, Дикон. После этого поступка тебя должны были отправить ну если не в Надор, то, возможно, в Алвасете, подальше, и на этом настаивали многие. Но твой опекун сказал, что ты едешь в Лаик, и будешь учиться, как все. Дик усмехнулся. Надор ему ещё предстоял.