Под гербом вепря

Катарина стояла в аллее аббатства и нервно теребили в руках ветку акации. Как она устала! Если бы только можно было вернуться к себе, в Гайярэ, на мгновение стать вновь девочкой с яркими лентами в волосах! Хоть раз проснуться в своей детской спальне и не думать о том, что необходимо сделать, чтобы тебя не столкнули с игровой доски, как не нужную пешку. Королева вздохнула и поднесла зеленые лисья к губам, Ей не нужно было смотреть на себя в зеркало, чтобы видеть, как беззащитно и трогательно она выглядит. Она ненавидела эту свою маску, но она срослась с ней, стала её второй кожей, и она стала забывать, какая же она настоящая, Катарина-Леони Ариго. Сейчас должен был придти этот романтичный, восторженный мальчишка, который видит только то, что хочет видеть. Как ей надоели они все, те которые возвели её почти в ранг святой и втащили на пьедестал, где было одиноко и холодно, впрочем на троне Талига было не лучше, но взойдя на него, надо было держаться любой ценой, даже не во имя себя, во имя детей, которых, случись что с ней, ожидала бы невеселая судьба. Катарина вздохнула. Сколько ей ещё это терпеть? Она все же ещё не в том возрасте, когда поцелуи и объятия безусых мальчишек, их восторженные взгляды необходимы для подтверждения твоей состоятельности как женщины. Слава Создателю, что мальчишка пока довольствуется этим, не требуя большего. Вряд ли ей доставил бы удовольствие неумелый любовник в постели. Но где же этот Окделл? Скорее бы отыграть эту сцену и уйти к себе, сегодня у неё есть возможность побыть одной. Хотя она не будет расстраиваться. Пусть сегодняшняя встреча будет платой за вчерашний вечер. Катарина лукаво улыбнулась. Эти встречи так редки, ей совсем не улыбается оказаться между двух огней. Но опасность, как танец на острие ножа, горячит кровь и придает запретной любви тонкий, пряный аромат. Когда она бросается в его объятия, зная, что он заплатит за эти встречи в лучшем случае Багерлее, а она позором и разводом, это возбуждает, как бокал «Черной крови», столь любимой Алвой. Ну, где же этот мальчишка? Шаги за её спиной показались знакомыми, королева резко обернулась, успев, однако, придать своему лицу привычное выражение печальной задумчивости. –Господин кансильер? –скрыть свое изумление она все же не смогла. — Ваше Величество, — Штанцлер почтительно склонился к её руке. Прикосновение сухих губ заставило её вздрогнуть. — Простите, что нарушил ваше уединение, Вы кого-то ждали? Катарина печально улыбнулась. — Да, граф. Оруженосца герцога Алвы. Вы же знаете, как я переживаю за него. –Конечно, Ваше Величество, -Август Штанцлер чуть склонил голову. -Ваша забота делает вам честь. Юный Ричард несомненно нуждается в участии. Мне, как старому другу семьи радостно, что вы пытались предостеречь его. Катарина кивнула. Что ж, это хорошо, что этот старый ызарг здесь, значит, обойдется без нежностей. Кансильер внимательно посмотрел на неё и чуть опустил припухшие веки. — Боюсь разочаровать вас, Ваше Величество, но мне кажется, вы ждете напрасно. — Разве он не вернулся ночью из летнего военного лагеря? –чуть приподняла брови Катарина. Штанцлер глядя на неё тяжело и пристально. — Вам не стоит ждать его, Катарина. Возвращайтесь во дворец и не приходите сюда, по крайней мере, в ближайшее время. Аббатису я предупрежу. Катарина посмотрела на него широко раскрытыми глазами. –Что вы с ним сделали? — одними губами произнесла она. –Что?! Штанцлер пожал плечами. — Ричард Окделл не может быть постельной игрушкой герцога Алвы и перейти в стан противников дела его отца. Я благодарен вам, что вы помогли спасти его от этой участи. У него другая миссия в этом мире и думаю, он исполнил свой долг. Катарина прижала руки к груди. –Вы не посмеете, старый подонок! — Не горячитесь, Ваше Величество! — голос Штанцлера звучал так же спокойно, но в глазах вспыхнули злые огоньки. — Вы, -Катарина почувствовала, что задыхается. –Вы знаете, кто вы… -Я знаю не только кто я, Ваше Величество, я также прекрасно знаю, кто вы. Катарина отшатнулась, как будто её ударили. –Негодяй, -бессильно прошептала она.- Какой же вы негодяй. Штанцлер усмехнулся. — Не дочери вашей матери говорить об этом, Катарина-Леони. — Однажды я не выдержу и скажу Рокэ, -тихо произнесла Катарина. –И будь, что будет. Алва не выдаст женщину и заставит вас замолчать. –Это право каждой женщины обращаться к могущественному любовнику, Ваше Величество, -спокойно произнес Штанцлер.- Но мне кажется, что ваша угроза не осуществится. Герцог Алва, скорее всего, больше не сможет Вам помочь. И тогда защитить вас от Сильвестра смогу только я. Королева смотрела на него широко раскрыв глаза и молчала. — Не отталкивайте своего смиренного слугу, Ваше Величество, -Штанцлер склонился в почтительном поклоне.- И возвращайтесь скорее во дворец. В своих покоях она отослала дежурных фрейлин и опустилась в кресло, закрыв глаза. Несколько минут она собиралась с мыслями, потом решительно встала. Она сейчас пойдет к Фердинанду. Как бы не относились к королю, но если что-то случилось с Алвой, скрыть от него не посмеют. Катарина провела рукой по лицу, поправила выбившийся из прически локон и шагнула к двери, но покинуть свои покои в этот раз ей не удалось. На пороге появилась Катишь, её молочная сестра и наперсница. Лицо у неё было пепельно-серым. -Что? –одними губами произнесла королева, чувствуя надвигающуюся катастрофу. — Вчера, когда Вы покинули дом, а он ещё оставался там, случилось несчастье. Там кто-то побывал. Побывал чтобы убить. -Кто? — Катарина не узнавала своего голоса. –Я не знаю. Я его не видела, вернее видела, но на нем была шляпа и плащ. Катишь вздохнула, как перед прыжком в воду. — Завязалась драка, я спряталась в чулане, а когда все затихло и я вышла, -она снова глубоко вздохнула, — он, его слуги были мертвы, в комнате все перевернуто и залито кровью. Катарина медленно опустилась в кресло. –Мертв? –безжизненно произнесла она.-Он мертв? -Да Ваше Величество, -тихо сказала Катишь.- Я прибралась, как могла, — но что делать с телами? Их надо убрать. Королева кивнула и застыла в кресле. –Кто же это сделал? –Я не знаю, Ваше Величество. Катарина молчала. У неё было чувство, что пол медленно, но верно уходит из-под ног. *** Ричард слабо застонал и открыл глаза. Первое, что он увидел, были синий полог кровати и тяжелое кресло рядом с ней. Его комната, значит, он все-таки добрался. Спина горела огнем, боль ощущалась во всем теле, но голова была ясной. Синеглазая сдержала слово, он выжил, просто будет жить без любви. Губы скривились то ли от боли, то ли от усмешки. Она не нужна ему больше, любовь, он обойдется. Ведь живет же Алва и не чувствует себя несчастным. Алва… Эстебан как-то рассказывал, что несколько лет назад Первый Маршал тоже был влюблен и собирался жениться, но она его предала, впустив в дом убийц, и он едва не погиб. Да, точно, он ещё называл место, где это произошло, Винная улица. Откуда интересно Колиньяр это знал? Впрочем, он всегда был в курсе всех сплетен и событий. Должно быть, это случилось до того, как Ворон взял его к себе, он не помнит, чтобы его опекун был ранен. Да, до того, точно. В доме тоже знали эту историю, он помнит, как Хуан ругался, отбирая время от времени драгоценные камни, изумруды, кажется. «Она к нему подослала убийц, эта pindonga, а он ей драгоценности за детей от ублюдка, на которого она его променяла». Точно. Значит, изумруды за измену. Неужели так любил? Нет, тут что-то не то. В голове всплыли вдруг слова Катарины, которые остановили его на пороге и не позволили сначала войти в комнату, где его королева принимала другого. «-Надеюсь, ты не ревнуешь меня к этому надоедливому мальчишке! Окделл утомил меня своими признаниями, они так смешны, он один из тех, кто видит во мне чуть не святую, а это так скучно, быть святой! — Но ты встречаешься с ним! — Милый, я королева, у королевы много тайн, но поверь, я скоро избавлюсь от него, потерпи! И потом, ревновать к юнцу, которому я позволяю лишь целовать руку. — А Алва, Алве ты тоже позволяешь лишь целовать руку? В голосе королевы зазвенел металл — Мы не будем говорить об Алве, мы с тобой договорились об этом. И потом, поверь, я привязана к нему не больше, чем он ко мне.  — Кошки с ними, Катари, иди сюда! — Пора, милый, я не могу больше задерживаться» Звук поцелуев, шелест юбок. Он подождал, пока она уйдет, и лишь потом шагнул в комнату…. От этих воспоминаний хотелось выть. Наивный дурак, он вообразил себе невесть что! А королева изменяла мужу с любовником, а любовнику с другими. Но если он надоедливый, смешной, ненужный, зачем он ей? Именно она назначила первую встречу, она звала его к себе, привязывая нежностью и беззащитностью. И из-за неё он решился предать, ведь Ворон обрек её на смерть. Дик вздрогнул и дернулся от боли, прошедшей по всему телу. Алва не убил женщину, подославшую к нему убийц, хотя мог спокойно расправиться с нею и никто его бы не осудил. Она жива и, судя по всему, живет неплохо, рожает детей. Зачем ему убивать Катарину? Алва, в отличие от него, всегда знал ей цену. Недаром не раз намекал на глупость оруженосца. Спина горела огнем, он чувствовал слабость, но голова продолжала работать на редкость четко. Лист бумаги на столе Штанцлера. «Это список тех, кто будет убит в ближайшее время, Дик. Дорак более не желает ждать, видишь, имя Катарины стоит первым. Но твою семью пощадят, Алва поставил это условием, я не хочу тебе лгать, мой мальчик». Откуда взялся этот лист? По словам эра Августа его написал Квентин Дорак. Написал и оставил, чтобы можно было украсть? Бред! Как он мог повестись на такое, как мог поверить? Перед глазами поплыло синее марево, кровать стало качать, как лодку в шторм, вытянутые тени склонились в кровати, и в одной из них он узнал убитого им любовника королевы, но, погружаясь в беспамятство, Дик вдруг подумал, что он не только бредит сейчас, что все время после возвращения из Лаик он тоже прожил в бреду. Он не знал, сколько пробыл в беспамятстве, но когда попробовал шевельнуться и приподняться, чьи-то сильные руки прижали его к простыне. — Нет, дор Рикардо, двигаться нельзя. Дик повернул голову и узнал Хуана. Несколько минут он сосредоточено рассматривал его, пока черты лица не перестали расплываться, а потом с облегчением вздохнул и снова повторил попытку, но Хуан держал крепко. — У вас вся спина посечена, не двигайтесь. Его слова как будто открыли ворота боли и Дик зажмурился, сдерживая слезы. Хуан поднес к пересохшим губам стакан, пахнувший горькими травами. — Пейте, легче станет. Боль не ушла, но свернулась клубком и затаилась. Дик закрыл глаза. Кровать опять закачало и его обступил туман. Чьи-то прохладные пальцы чуть коснулись лба и Дик протянул руку, пытаясь удержать эту прохладу. –У него жар, — голос был знаком, только в нем звучали никогда не слышаные им нотки тревоги. –Я уже дал жаропонижающее, как сказал лекарь, — почтительно ответил Хуан. — Наверное, надо немного подождать? Его собеседник ничего не ответил. Дик заставил себя приподнять веки. Синие глаза и черные волосы, точеные черты лица. –Вы похожи, — прошептал он.- Как я сразу не понял? Прохладные пальцы снова опустились на лоб, и Алва устало вздохнул. — Она сказала, что я больше не буду любить, но выживу, — продолжал шептать Ричард смотря на своего эра воспаленными глазами. -Тебе надо отдыхать, Ричард, — Алва провел рукой по его лицу и Дик с наслаждением ощутил прохладу на пылающей коже. — Ты бредишь. — Нет, — упрямо ответил Дик, пытаясь высвободиться из-под ставших раскаленными простыней.- Я, правда, видел её, и она похожа на вас. — Хорошо, — вдруг покладисто согласился Алва, –где же ты её встретил? — Я…- в последний момент Дик, несмотря на полуобморочное состояние, прикусил язык. Ворон усмехнулся. — Может, сегодня я услышу от вас правду, раз уж вы пришли в себя? — Монсеньор, вы можете ответить мне на один вопрос? — тихо попросил Дик. вместо ответа. –Только на один? –изогнул бровь Алва. — Мне кажется, что на вопросы должен отвечать ты, Ричард. Но ладно, спрашивай. Дик закусил губу. Слова Эстебана, разговор Хуана с Кончитой, теперь оставалось только поражаться собственному тупоумию. Почему он так сразу поверил Штанцлеру? Почему не вспомнил историю о Винной улице? — Ричард? — Монсеньор, скажите, вы могли бы убить женщину, если она, ну скажем, стала вашим врагом или перестала вас любить? Или согласились бы с тем, что её убьют? Алва склонился прямо к нему. — Почему ты спрашиваешь об этом? Лицо его стало жестким, а в глазах на мгновение проглянула какая-то старая, затаенная боль. –Ответьте мне, монсеньор! Несколько секунд Рокэ Алва молчал, как бы размышляя, а потом медленно произнес. — Стал бы я это делать? Скорее всего, вряд ли. Тем более, поручать кому-либо сводить счеты. Это касается не только женщин. По своим счетам честнее платить самому. Дик кивнул, соглашаясь и еле слышно попросил. –Камзол, в кармане. — Не думаю, что эта деталь вашего туалета ещё годна к употреблению, — В кармане кольцо, возьмите. Камень в перстне на ладони Алвы отливал то кроваво-красным, то ярко алым, его очертания расплывались, скорее всего, это снова накатывала слабость. Боясь, что он потеряет сознание прежде, чем скажет, Дик быстро прошептал. — Нажмите на молнию, там… -Откуда ты его взял? –голос Алвы звучал как издалека. — Откуда, Окделл? –Не имеет значения, герцог Алва. Я согласился, и спрашивать вы должны только с меня. Тонкие сильные пальцы сжали плечо, и Ричард, резко вскрикнув, провалился во тьму. *** Хулио, проклиная все на свете, осматривал Сону. С тех пор, как в доме появился юный северянин, скучать ему не приходилось. Правда, сначала это были вполне невинные шалости вроде пряток в саду от надоедливых менторов, разбитых коленок при падении с деревьев и оград, по которым, в конце концов, юный герцог научился лазить не хуже кошек Леворукого. Потом, во время пребывания в Кэналлоа, пошли морские заплывы, попытки выбраться из бухты в открытое море на старой лодке и ползанье по скалам за птичьими яйцами, Тогда, в самый первый раз, снимать его пришлось целому отряду слуг. Надорец молчал, когда ругали и сажали под замок, но упрямо продолжал свои развлечения. Правда, когда этот сумасшедший успешно осваивал карнизы и лепнину здания, Хулио лишь пожимал плечами. После скал Алвасете это можно было считать детскими забавами. И когда они с сыном маркиза Салины ночью устроили соревнования по спуску со второго этажа, тоже не очень разволновался. Но кто мог подумать, что карнизы — это только начало и юных негодников потянет на «сладенькое»! Ещё молоко на губах не обсохло, а им потребовался бордель, да ещё один из самых злачных в городе. Хорошо ещё, что, выяснив, куда улизнули кошкины дети, соберано и его гость лишь махнули рукой и послали охрану, ждать юных развратников у входа. Можно сказать, обошлось. Ягодки случились потом. Он прекрасно знал, где облюбовал себе местечко для размышлений и мечтаний герцог, и ничего против не имел. С домом рядом, улочка-тупичок спокойная, сидит мальчишка у фонтана письма читает. Благодать. Хулио до сих пор не мог понять, что случилось. Нет, после происшествия он тщательно опросил жителей. Никто ничего не видел, кроме одного, а тот утверждал, что герцог бросился первый, услышав вполне невинный вопрос. И этот, единственный оставшийся в живых из той троицы, твердил то же самое. Так-то оно так, но все же надорец столько лет в доме прожил. Замкнутый, немногословный, ловкий. И, самое главное — сдержанный. Иначе ни по скалам не полезешь, ни по карнизам. Да и рядом Хулио был все эти годы, знал его вроде неплохо. Не мог он просто, так, хоть убейте, не мог. Сильно должен был озвереть, чтобы двоих уложить. Соберано был в бешенстве, чуть его обратно домой не отправил, и не только гибель сына сослуживца была причиной. Воспитанник и сам мог погибнуть, если бы не священник. Последний Окделл, взятый под опеку соберано, за которым тот не уследил! Так что Хулио понимал, что оплошал и гнев властителя Кэналлоа вынес молча. Но с тех пор этот паршивец и шага не мог ступить без его присмотра. Видел или не видел мальчишка, как его в прогулках по Олларии сопровождают Хулио и его люди, начальника охраны волновало мало. Не нравится –сиди в Лаик и носа не высовывай. Или терпи. Сложнее стало, когда Окделл вернулся в дом оруженосцем. Впрочем, и тут поначалу ничего сложного, он все дома время проводил. А потом –началось! Отпросится и бегом к аббатству, а у самого глаза светятся и цветы в руках. Неужели монашку соблазнил? Хотя почему и нет? Внешностью его Создатель не обидел. Хуже стало, когда повадился бегать в дом на улице Трех дубов. Но и там люди справлялись- ограда невысокая, да и сад большой. Соберано о личной жизни оруженосца не спрашивал, только интересовался, все ли в порядке. А что тут не в порядке? По дамам ухлестывает паршивец, так ведь возраст такой! Так и докладывал. Но то, с кем спит оруженосец, его хозяина тревожило как видно мало. Лишь однажды соберано поговорил со своим подопечным, когда Хулио увидел Окделла у дома Штанцлера и доложил — больше его в том районе города не видели. Так что бегал счастливый мальчишка к своим эреа и вдруг –такое! Хулио выругался сквозь зубы. Соберано взял с собой оруженосца в летний военный лагерь и зачем-то оставил его там на пару дней. Так что в столицу Окделл возвращался с людьми Савиньяка. Кто знает, куда его занесло по возвращении, и где он проболтался полдня, где нарвался на убийц, а, может, и сам спровоцировал драку. Хулио ещё раз осмотрел Сону — слипшаяся в нескольких местах грива, испачканное седло, еле держащаяся у седла фляга. Все. Оруженосец вернулся без плаща, шляпы, оружия, значит, где-то они должны быть! –Эх, девочка, –обратился он к лошади, — если бы ты могла разговаривать и сказать, где мотался твой хозяин, кто ему спину разукрасил так? Ясно же, что нападали с двух сторон, вот только как вывернулся? Не зря, видно, соберано с ним возился. С такими ранами ушел! Кэналлиец провел рукой по крупу лошади, и пальцы зацепили тонкий стебелек. Хулио поднес цветок к лицу и вдохнул аромат –дорогие цветы. Впрочем, Ричард Окделл всегда таскал такие цветы своей даме. Если он прав –загадка может разрешиться крайне просто. Губы соберано сложились в узкую щель, а глаза сощурились, когда Хулио протянул ему цветок и поделился своими догадками. –Возьми людей и проверь, -бросил он и отвернулся к окну. –Как он? -поинтересовался Хулио .- Без памяти, много крови потерял. — Жаль мальчишку, шрамы, если выживет, на всю жизнь останутся, — пожалел Окделла Хулио и невольно отшатнулся к двери –так недобро сверкнули глаза соберано. На улице Трех дубов было тихо. Хулио и его люди тенью скользнули к ограде и оказались в саду. Хулио, кивнул, приказывая подчиненным обыскать окрестности, а сам прокрался к дому и осторожно заглянул в окно. Увиденная картина чуть не заставила его присвистнуть. В зале царил полный разгром — перевернутое кресло, разбитое зеркало, осколки и черепки на полу. Впрочем, на полу были не только осколки -там лежали три тела, прикрытые плащами, а женщина, одетая в темное платье, всхлипывая, пыталась, по всей видимости, навести хоть какой-то порядок. –Вот оно что, -прошептал Хулио.-Муж или любовник пришел, видно, некстати. В дом необходимо было проникнуть, узнать, кто те трое, что так смирно лежат на полу. Молодец, юный герцог, чувствуется, что хорошо учили. Женщина между тем кончила собирать раскиданные вещи и осколки, с трудом подняла кресло и огляделась, устало проведя рукой по лицу и оставляя на нем грязно-кровавый след. Хулио замер. Она должна привести себя в порядок, ведь на коленях елозила по грязному полу, собирала окровавленные осколки, измазала лицо. –Ну, же, тебе надо умыться, -шептал Хулио, глядя на неё. — Тебе надо умыться. Казалось, женщина поняла его, тяжело вздохнула и ушла вглубь дома. Кэналиец шагнул к двери. Как он предполагал, она была не заперта. Замерев на мгновение, он проскользнул внутрь. Подсвечник, оставленный женщиной, достаточно хорошо освещал помещение. Хулио склонился над одним покойником, над вторым. Нет, они ему незнакомы, и, судя по всему — слуги, хотя рядом лежит оружие. А вот лицо третьего заставило его вздрогнуть. Да, наделал оруженосец дел. В том, что это рука Окделла он более не сомневался, так как в стороне, рядом с другим оружием, сложенным в кучу, лежал знакомый кинжал. Далее Хулио действовал быстро: обыскав комнату, он обнаружил плащ и шляпу Ричарда и присев перед покойником, торопливо снял с его руки перстень. Ещё раз огляделся, не увидит ли чего интересного, и торопливо вышел. Шпага нашлась у дерева, где была привязана Сона —его люди нашли это место по примятой траве и обломанным веткам. Соберано выслушал его молча, лишь подрагивали крылья тонкого носа, а когда увидел кольцо погибшего, выругался, как грузчик в порту, и, приказав Хулио идти к себе, вызвал Хуана.