Под гербом вепря

Синие волны плещутся у ног. Ещё шаг, и он сможет броситься в воду и дать отдых измученному телу. Алва тянется вперед, невольно стонет от боли и открывает припухшие глаза. Стены, в которых за эти два дня он изучил каждый кирпич, чадящий факел в углу, тюремщик, сидящий на его лежанке и внимательно разглядывающий его. — Вы не надумали? — голос у мужчины спокойный и даже добродушный. А с чего бы ему на него особо злиться — он исполняет свою работу, исполняет, следует отметить, хорошо, как, наверное, исполнял и при старой власти. Палачи всегда в цене, как бы ни звали короля — Оллар или Ракан. Интересно, кого он «испытывал» до него — может, Придда? Вальтер тоже был крепким орешком. Но герцог Придд был, а он — есть, пока, наверное, но все равно, раз жив — надо держаться. — Нет, милейший. — Зря, лежали бы сейчас, спали, а то сами не спите и я тут при вас! Тюремщик смотрит на мужчину, прикованного за поднятые руки к стене. Ведь почти всю ночь стоит так, на цыпочках, и ничего. Другой бы уже стонал или дергаться пытался, а этот стоит как струна, лишь отключается иногда, и молчит. Жано Молчун тяжело вздохнул. Предыдущий знатный пленник, который находился в этой камере, был тоже не покладист. Но с ним разрешали не церемониться, а этого надо беречь, во всяком случае, действовать так, чтобы не было видно следов от его работы. Жано встал и, подойдя к арестанту, внимательно осмотрел кандалы на его запястьях — специальные прокладки берегли руки, не оставляя следов. А жаль, сейчас бы обручи потяжелее и без этих тряпок, может и по-другому запел бы, ведь висеть на содранных до мяса руках — ох, как неприятно. Ну ничего, и на этого найдется управа. Жано аккуратно подтянул цепь повыше, и ноги арестанта почти совсем оторвались от пола. Алва не смог сдержать хрип. — Так как? — Жано устало вздохнул. Лиза была дома одна сегодня, и ему очень хотелось закатиться под бок очаровательной белошвейке, а не сидеть тут с бывшим Первым маршалом, который, кажись, ещё не понял, куда попал. Впрочем, где ему, вряд ли он когда вообще переступал порог Багерлее. — Наверстаешь теперь, — сердито буркнул Жано. Черноволосая голова бессильно поникла, и Молчун отвел с лица длинную прядь. Упрямец потерял сознание. Тюремщик аккуратно снял кандалы и, подхватив тело, водрузил его на лежанку. Пленник медленно открыл глаза и растеряно осмотрелся, а потом судорожно вздохнул и откинул голову назад. Пожалуй, силовых воздействий на сегодня вполне достаточно. Жано взял длинную цепь и закрепил её на талии арестанта, чтобы он мог передвигаться по камере. На руки снова надел кандалы, но легкие, и вздохнул. — Подумайте до утра, господин хороший, — произнес он. — Может, что и надумаете, и себе жизнь облегчите, и мне. Но пленник лишь криво улыбнулся. Тюремщик только взялся за засов, как дверь неожиданно открылась. — Господин комендант? — Молчун аж подпрыгнул. Чтобы сам начальник, да среди ночи! — Ты куда собрался? — Так все… — Он согласен? — Нет, господин комендант! –Тогда продолжай! Его Высочество результатов требует. Комендант ушел, а Жано со злостью взглянул на пленника. Муж Лизы редко покидал дом, теперь придется ждать как минимум неделю! — Что ж, давай продолжим, господин Первый маршал, — процедил он сквозь зубы. Жано нельзя было обвинить в пренебрежении к своим обязанностям. Но добиться ничего не получалось. Конечно, пленник, которого он должен был заставить согласиться на условия принца, отнюдь не первый, кто проявляет строптивость. За многие годы службы в Багерлее Молчун повидал всяких — гордых и надменных, которые начинали выть от первого легкого удара кнута, здоровяков, не выдерживающих дыбу если не с первого поворота, то с третьего точно, внешне хрупких, которые не сдавались до последнего. Собственная физическая боль — не самое страшное для человека, её можно терпеть и даже к ней привыкнуть. Страшным для большинства было мучение или предательство близких. В этом случае ломались практически все. Тюремщик критически оглядел лежащее перед ним тело. Бывший Первый маршал был без сознания. Жано откинул длинные волосы с запрокинутого лица, недовольно нахмурился, увидев искусанные в кровь губы — пленник сдерживал крики и стоны, хотя, казалось бы, чего? Ори в свое удовольствие, никто не услышит, тем более кричать было от чего. Жано наносил удары по старым шрамам, сначала вроде ничего, но потом, постепенно, боль удваивалась. Если ещё немного присыпать солью, покоя и облегчения пленнику ждать долго. Вон, даже в беспамятстве корчится. Но в глубине души тюремщик был уверен, это не поможет — ну если только заставит пленника кричать в голос и извиваться от боли. Тут надо применять другие средства. Вон, старый герцог, на что был крепок, а как взялись за его мальчишку — сломался, сразу подписал все. Нет, ничего он, Жано, не добьется, да и средства у него ограниченные, нельзя в полную силу, пленника судить будут, и он должен хорошо выглядеть. Вот если бы знать его слабое место! Ведь есть кто-то или что-то, что заставит его согласиться со всеми требованиями, эх, узнать бы! *** Робер Эпинэ устало откинулся на спинку кресла и с силой провел рукой по глазам. С недавнего времени этот жест стал для него привычным. Подготовка к коронации отнимала много времени и сил, но ещё больше внимания требовали стоящие в городе войска. Роберу уже не раз докладывали о грабежах и мародерстве, творящихся в Ракане, а также о недовольстве горожан обстановкой в городе, особенно жестокостью Уолтера Айнсмеллера и его людей, но Альдо ничего не желал слушать, упоенный своей победой. Вот и сегодня, когда он возвращался из дворца с Карвалем, тот, во время их проезда по одной из усаженных липами улочек, чуть коснулся перчаткой руки своего монсеньора. — Украшений становится все больше, смотрите! Робер поднял голову и замер. — Женщина! О Боги! Неужели мы ещё и с женщинами воюем? К дому они подъехали в гробовом молчании. И вот теперь это дерево, с раскачивающимся на нем страшным украшением, так и стояло перед глазами, мешая сосредоточиться. — Ещё эти два документа, — сам себе сказал Робер, — и на сегодня все. Поеду к Капуль-Гизайлям. Но выполнить данное себе обещание ему не удалось. Дверь беззвучно раскрылась, и в комнату вошел Альдо Ракан. — Что-то случилось? — Робер резко поднялся, но Альдо лишь махнул рукой. — Ничего не случилось! До смерти надоели эти лизоблюды, а ты так рано сбежал! Вот, решил навестить, может, обедом покормишь? Робер растеряно огляделся, словно припоминая, можно ли в его доме рассчитывать на приличный обед, но чувствуя, что не в силах справиться со столь сложной проблемой, вызвал слугу и, переложив задачу на него, облегченно вздохнул. — Первый маршал, — с какой-то грустью произнес его сюзерен, — а в доме что, шаром покати? — Вино есть, — вяло сказал Робер. — Напиваться нам пока рано, — жестко сказал Альдо. — Это заслужить надо! — Не успеем, — Робер все-таки посмотрел Альдо в глаза. — Если так будем «очаровывать» население, то напьются на наших похоронах, если, конечно, нас ими удостоят! Лицо Альдо дернулось, но глаза он не отвел. — А что ты хочешь? — холодно поинтересовался он. — Все упирается в деньги, которых у нас нет! Нельзя и невинность соблюсти, и удовольствие получить, ты уж извини! Робер нахмурился. — Ты все понимаешь! — Понимаю, но кому от этого легче? Тебе, что ты проявил благородство? Молчи! — оборвал он готового возразить Первого маршала. — А теперь что нам делать? Нам нужна сильная армия, нам нужен союз с Урготом, нужно, чтобы Дриксен и иже с ней пошли нам навстречу, а для этого необходимо представлять собой серьезную силу, с которой следует считаться, а просто так это не делается! До Гальтары пока не добраться, тогда бы проблемы были решены, сила Раканов смела бы все на своем пути! Глаза будущего анакса вспыхнули бешеным огнем, и Робер тяжело вздохнул. Ну как что-то можно объяснить такому! — Но для этого нужны все артефакты, — осторожно напомнил он, молясь про себя, чтобы Альдо не сел на любимого конька. — Жезл мне передаст Левий, — просто сказал Альдо, — сразу после коронации. Остается меч. Кстати, кардинал уже выехал сюда, так что у нас не очень много времени. — Что ты имеешь в виду? — насторожился Роббер. — Не что, а кого, — огрызнулся Альдо. — Твоего распрекрасного Алву. Бывший Первый маршал все никак не поймет, что он — бывший. И лучшее, что он может сделать — это пойти на уступки! Для него и его ненаглядного короля будет лучше! — Он выкупил у тебя Фердинанда, — Робер и не подозревал, что может говорить таким злым, сухим голосом. — Выкупил, — Альдо сжал губы. — Кому от этого легче? Только ему! Что прикажешь делать с Фердинандом? Вечно держать в Багерлее? Король Великой Талигойи и король Талига в одном городе! В кошмаре такое не приснится. — Ты обещал, — Робер чувствовал, что ему смертельно хочется схватить что-либо со стола и грохнуть об пол. Ну почему он не может докричаться до Альдо? — Обещал, и сдержу слово, раз это слово Ракана. Но, может быть, ты подскажешь, как подступиться к герцогу Алве? Робер пожал плечами, подумав про себя, что к Алве подступиться может, наверное, только сам Алва, и то, если сильно захочет. — Не знаешь? Вот и я не знаю. А просто так его не взять, это уже ясно. — Ясно? — Робер почувствовал, что ему становится не по себе. — Отчего это ясно? Что с ним делают? — Ничего, — Альдо равнодушно пожал плечами. — Ему предстоит суд, а в его ожидании Ворон сидит в одиночной камере и скучает. Конечно, у него не такие условия, как у Фердинанда, но следует проявлять милосердие к сдавшимся врагам. Робер перевел дыхание, а Альдо чуть усмехнулся. Слишком прекраснодушен, чтобы играть в политические игры. Вот Ворон — игрок и то, на этот раз слегка заигрался. Зло сощурившись, он вспомнил распростертое на лежанке тело. Задыхающийся от боли и унижения, этот проклятый потомок Рамиро-предателя все равно ухитрялся издеваться над ним! Но ничего, ещё не вечер. Он найдет способ заставить герцога Алву принять его условия. — Сегодня мне представили план коронационного парада, — решил переменить тему Робер. Альдо пожал плечами. — Рядом с Раканом должны стоять все Повелители, а у нас в наличии только два, Ворон же не в счет. Кстати, а где его оруженосец? Говорят, он воспитал свое подобие. — Я видел его пару раз в Варасте. Симпатичный мальчик, хвостом ходивший за своим эром. — Где же сейчас этот новый Ворон? Почему Алва не взял его с собой? — Не знаю. Алва безумно привязан к мальчишке. Знаешь, в Варасте он предложил ему поехать со мной, посмотреть свет. Он отказался, так в глазах Ворона такое облегчение было! Альдо задумчиво улыбнулся. — Конечно, обидно было бы, столько сил и времени положил, а мальчишка побежал за врагом. Интересно, зачем предлагал? Проверял? Эпинэ пожал плечами. — А может, и не привязан вовсе, а так? Эпинэ чуть улыбнулся. — Это невозможно объяснить, пойми. Но то как смотрел, говорил, заботился… Ну, не знаю. Но точно говорю, привязан, это только слепому не видно! — Кроме владения шпагой неплохо было бы приучить воспитанника заботиться о близких! — Альдо? — Что Альдо! Сестру пристроил к Катарине! Невинной девице там место, как же! Этот прелестный цветок только глупцам вроде Дави может голову заморочить. Ей замуж пора, а не при Катарине «ума набираться». Муж за такое не поблагодарит. — Но как… Ведь именно ты помолвлен с ней с детства! — Я имел разговор с герцогиней Окделл. О помолвке она не знала и понимает, что наш брак невозможен. — Принц рассмеялся. — Умная девочка. Вернула мне слово, данное за неё родителями, и уверила, что брат это одобрит, так как о помолвке тоже не знал и, вполне возможно, уже решил, за кого она выйдет замуж. А брат где-то бегает. Так что самое время о ней позаботиться. И Альдо улыбнулся как кот, увидевший полную миску сметаны.