Главный дар.

Гемма стояла ещё миг, будучи неспособной переварить такое количество свежей информации. Слишком много всего произошло за последние десять минут — она повстречала и освободила полулегендарного монстра, выжила после этого, сковав его кровавым договором, услышала как говорит дверь… Пожалуй это уже перебор для простой воровки. Однако выбор у неё по прежнему был невелик — остаться здесь, или идти до конца. Тем временем совершенно беззаботный Густав уже прошел половину темницы. При этом он осторожно потирал затекшую поясницу и насвистывал какую-то старую мелодию, которая как и отзвук его шагов, терялась на фоне гомона двери. В тон с ней стучали напуганные заключенные, а кто-то громко взывал к страже на своем гортанном языке. В одной из камер судя по звукам началась паника и кто-то бился головой об дверь. Густав на секунду задержался перед ней и хмыкнув пошел дальше. Туман, ещё мгновения назад укрывавший подземелье непроницаемым покрывалом, расступался перед ним, постепенно превращаясь в плотные, влажные нити, напоминающие паутину. Они колыхались в воздухе, совершенно хаотично сменяя направление, бесшумно липли к стенам, стекая на пол и стелились по потолку, образовывая непроницаемую сеть, с которой медленно падали капли собранной влаги. Довольно зловещее и совершенно неприятное зрелище, от которого у Геммы внутри все сжалось. Она была совершенно уверена, что за безобидным видом кроется какой-то подвох. И оказалась права. Отдельные нити, бесшумно скользнули к дверям камер, просачиваясь сквозь решетки, постепенно заполняя камеры целым облаком из липкого тумана. Напуганные пленники затихли, в ожидании чего-то страшного, и лишь в камере с психопатом ещё гремели удары. На пару секунд воцарилась давящая тишина, даже крик двери вдруг захлебнулся став противным гулом, от которого у Офенди заныли зубы, а кожа покрылась мурашками. Как вдруг в одной из них раздался тихий, полный неподдельного изумления вскрик, резко превратившийся в хрипящий вопль боли и ужаса. Человек визжал как недорезанный поросенок, в котором застрял мясницкий нож. Бульканье и хрипение пробивались сквозь этот монотонный звук, к которому примешивались чьи-то паникующие вопли. К нему присоединились ещё четверо или трое, вопль становился все громче, к нему примешивалось все больше голосов. Соседняя камера подхватила этот вой, кто-то забарабанил по двери, принимаясь ломать прутья на окошках. За ними завопила противоположная камера — визжала женщина и двое мужчин, и постепенно все камеры подключились к этому безумному хору. Мучительные предсмертные стоны и вопли, заставили Гемму застыть. Кровь в жилах похолодела от страха, а глаза рефлекторно заслезились, она даже не могла представить какое злодейство за дверями. «Они все на моей совести» — Вдруг подумала воровка, с ужасом глядя на одну из камер, и видя как в темноте мечутся несколько вопящих, и корчащихся от боли фигур. Туман сгущался вокруг них, превращая людей в дымных монстров. Много разглядеть не удавалось, но этого было достаточно. Неожиданное и непривычное для воровки чувство вины прорезалось в самом поганом виде, в виде самобичевания. Гемма заплакала, ощущая нечто среднее между желанием разбить свою голову об стену и набросится на Густава чтобы остановить происходящее. Да она не самый лучший человек, воровала и святотатствовала, но никогда не думала что будет убивать. — «О, демоны… Зачем я это сделала?! Зачем выпустила этого монстра?!» Северные варвары были здесь нечастыми гостями, куда обыденнее на их месте смотрелись бы чащобные разбойники — любители мутантов и вообще довольно мерзкие личности — а потому такую экзотику было решено казнить через сожжение. Тем не менее, Гемма была уверена, даже пламя не причиняет столько боли, сколько магия Густава. Десятки, если не сотня голосов, всех тонов и видов, визжали, и вопили громче чем дверь, постепенно сливаясь в ужасающий своим отчаянием реквием, от которого слезы текли ещё быстрее. И если Офенди рыдала навзрыд, то Густав бросив на неё мимолетный взгляд лишь злорадно рассмеялся. Он как никто другой знал, что к виду смерти люди привыкают довольно быстро, и вскорости слезы сменятся безразличием. Для него, крики убитых и раненых, стали симфонией неотвратимой гибели ещё задолго до обретения бессмертия, почти тысячу лет назад. Тогда ещё просто Густав, зашивал раненых на поле битвы, извлекал пули из тел, и вообще всяческими способами пытался продлить жизнь тем, кто и так умрет через пару дней. Но принесенная клятва Гиппократа не давала ему просто бросить умирающего. С тех пор прошло слишком много лет. Диплом военного врача давно истлел, а вместе с ним и ставшая бесполезной клятва. Но кое-что осталось. Он знал как исцелить человека от боли, но вместе с тем, имел великолепное представление о том, как заставить жертву страдать бесконечно долго. Вампир замедлился посреди темницы, и театрально вскинув руки перед собой, принялся дирижировать смертельным концертом. Если где-то крик становился недостаточно громким, или истошным, он направлял вполне ощутимый поток воли, и человек визжал как освежеванный. Каждый взмах руки или движение пальцев, вызывало вскрики боли, каждое движение головы, панику и чью-то смерть. Вены на ладонях Густава вздулись и мягко засветились красноватым светом — сила исходила от него удушающими волнами, от которых в голове возникали призрачные, почти неразличимые образы. Десятки пленников исторгали настолько чудовищные звуки, что Гемма не в силах больше терпеть, зажала уши. Но даже тогда она ощущала силу, и панику колышущиеся вокруг. Защищаемая силой кровавого договора, воровка была единственной из людей, кого «щупальца» обходили стороной. Вместо боли физической, пришла боль внутренняя. Страх едва ушедший на второй план, вернулся вновь, а мысль о том что она выпустила великое зло, стала казаться куда реальней. При виде Густава мирно «дирижирующего» посреди темницы, ей стало ещё хуже. Казалось вампиру нет ни малейшего дела до происходящего вокруг. Лишь у одной из камер он ненадолго задержался, обратив безразличный взор на какое-то мельтешение в темноте. Сквозь решетчатое окошко к нему в последней мольбе о пощаде, протянулась скрюченная, лишенная кожи рука. Её лишенные ногтей пальцы судорожно тряслись, протягиваясь к горлу Густава, истекая организменными соками и кровью, каплями льющейся на пол. Содрогающиеся от предсмертных спазмов мышцы, блестели от влаги, желтели сухожилия, по ним пробегали волны тумана, присасывающися к жилам как пиявки. Человек за дверью орал настолько оглашенно, что дверь содрогалась. Прямо на глазах рука начала стремительно чернеть от расползающихся пятен некроза и гангрены — мышцы ссыхались издавая странный шипящий звук, и покрывались жуткими, пульсирующими бубонами, полными бурым гноем. Они лопались, брызжа зловонным пузырящимся гноем, и вскоре весь воздух стал вонять паленой плотью, и гниением. Сквозь черные мышцы уже виднелись желтоватые кости, вниз сыпался прах, сухожилия иссыхали. На последнем издыхании, когда плоть уже вся почернела, рука дернулась к Густаву, но слабый порыв ветра сбросил оковы бренного тела. Словно пепел, мышцы разлетелись на мелкое крошево и на пол с дробным стуком посыпались ничем более не сдерживаемые кости. Этот едва различимый звук стал завершающим аккордом в симфонии агонии. Густав в последний раз взмахнул руками, стряхивая с пальто чей-то иссушенный прах и все крики разом стихли, даже дверь вдруг замолкла, оставив на память лишь неприятный гул в ушах. В воцарившейся тишине Гемма услышала как капают капли того что осталось от пленников. Фон Скрепт повел плечами испуская очередной неслышимый приказ. Воздух в темнице задрожал, вдоль стен заплясали размытые тени, подернутые маревом. Туман, до этого заполнявший камеры, перелился через края дверей, и плотными потоками устремился к нему. К ещё большему ужасу Геммы, он оказался багрово-красным от впитанной крови и растворенной плоти. Он булькал как переваренный кисель, и осыпал все вокруг черными каплями свернувшихся кровяных телец. Это был уже не туман, а плотная масса, от одного вида которой желудок болезненно сжимался в тошнотном спазме. Потоки крови хлынули к Густаву вихрем вращаясь вокруг его головы. Они становились все плотнее и плотнее, пока вихрь не занял все пространство над головой вампира. В чернеющей глубине что-то булькало и пузырилось, а стойкий запах крови заставил Офенди зажать нос, в бесполезной попытке перебороть тошноту. Её все же вырвало желчью, когда Густав открыл рот и туман с ревом устремился ему в глотку, на лету обливая проклятого живительной влагой. Он пил жадно, громко хлюпая и чмокая от наслаждения, красные потоки текли по лицу, и сползали на одежду оставляя темные пятна. Пол вокруг почернел и меж камней зажурчали красные ручьи, полные частичек своих прежних владельцев. В этот момент вниз ворвались стражники. Все те же трое, что стояли наверху, гвардеец закованный в полный латный доспех и двое обычных солдат. Они едва ли не кубарем скатились по лестнице торопясь вниз, и застыли у порога, от удивления опустив обнаженные мечи, а у стражницы даже челюсть приоткрылась. Густав стоящий в десятке метров от них, уже поглотил почти всю кровь и буквально искрился от переполняющей его силы. Все вокруг него было красно, пол покрывали кровавые лужи, на стенах мох впитал кровь, и даже воздух был розовым от влаги. В глазах солдат прочиталось полное смятение и непередаваемый ужас, а задрожавшие коленки выдавали непреодолимое желание пуститься наутек. Лишь гвардеец, не подавал вида, впрочем сквозь его доспех нельзя было увидеть его эмоций.  — Он… Выбрался… — Выдохнул стражник, делая полшага назад и упираясь спиной в наплечники гвардейца. — Нам конец… — Стоять. — Голос закованного в доспехи воина потерял всю сонливость, став грубым как стенобитный таран. — Ни шагу назад, подкрепление уже в пути. — Но сир… Там ведь все пьяные… — Стражницу трясло как от удара молнии, а меч ходил ходуном. Милое лицо, испорченное тонким шрамом делящим его на две части, было искажено, как у ребенка готового зарыдать. — А это же проклятый… Бежим…  — Рядовой Аниска. — Уж более твердо произнёс гвардеец. Клинок в его руке обрел твердость и принял верхнюю стойку. — Одно движение назад и я разрублю тебя пополам. — Она дело говорит. -Произнес Густав облизнув черные от крови и человеческих ошметков губы. Весь он был перемазан ею, щеки, подбородок, и шея, буквально лоснились от влаги, с нижней губы свисал кусочек чьей-то жилы, а потому улыбка Фон Скрепта казалась особенно зловещей. Пока стража тратила время на осмысление вопроса «почему они ещё живы», вампир запустил руку в карман и вытащив наружу расшитый золотом платок галантно вытер губы. Убрав платок обратно, он медленно зашагал вперед, чем вызвал очередной взрыв дрожи. — Я. Густав Фон Скрепт. Подданный Обсидианового трона. Верный исполнитель воли Черной королевы. Член ордена Искателей. Один из сотни хранителей древних знаний. Князь Свомпмаркский. Обманутый вашим чародеем и незаконно удерживаемый здесь. Имею полное право приговорить весь город к смерти. После этих слов, Густав в очередной раз взмахнул рукой, покрытой сеткой светящихся вен и кости на полу мягко задрожали. Вокруг иссушенных магией костяшек появилось зловещее могильное свечение, и они с тихим скрипом зашевелились, притягиваясь друг к другу. В считанные секунды фаланги мертвых пальцев соединились, покрываясь какой-то полупрозрачной слизью, напоминающей холодец, и покатились к более мелким костям. Сросшаяся кисть, вяло поднялась на хрустящие пальцы, и поползла к лучевой кости, и вскоре, уже целая костяная рука, каталась по полу. Она скребла пол и бесновалась в попытке пробраться за дверь камеры, дабы воссоединиться с телом. В камерах уже раздавались сухие щелчки вправляемых суставов, и встающих на место позвонков, а следом донеслось зловещее царапанье костей по металлу и хруст. В добавок к ним, до ушей людей донеслись потусторонние шепотки шепотки и шорохи, кости терлись об металл, и камень, чьи-то челюсти безостановочно повторяли непонятные слова на неизвестном языке. К нему начали подключаться другие голоса, и пленники принялись ритмично стучать кулаками по дверям. Сквозь решетки виднелись иссушенные головы, вертящиеся на узких шеях. Двери задрожали под напором беснующихся мертвецов, а воздух в подземелье стал холоднее её на пару градусов. Кто-то громко бился черепом об стену, издавая приглушенный звук бьющегося горшка… Страх исходящий от стражи стал ощутим даже для Геммы, которая как и они, завороженно глядела, но сползающиеся кости. По сравнению с невероятной мощью вампира, некромагия госпожи Сигиллы казалась детской игрой с трупами, когда малыши откапывают умерших домашних питомцев, в бесполезной попытке оживить их. За двадцать лет практики, она едва-едва научилась призывать бестелесных духов, а об прямом воскрешении даже не заикалась. Густав будучи далеко не на пике своих сил, умудрился не только убить кучу народу используя один лишь туман, но и заставил тела служить своей черной воле. Теперь вампир спокойно наблюдал как стражники постепенно склоняются к варианту побега. — Однако… — Густав встал в двух футах от стражников, раскинув руки как фокусник, готовящийся достать кролика из пустого мешка. — Мое великодушие столь же велико, как власть над вашими жалкими жизнями. Я гарантирую, что сохраню здоровье каждому, кто уйдет с моего пути. Стражники переглянулись, не зная кого они боятся больше, гвардейца за спинами, или вампира прямо перед собой. В последнее время, с уменьшением количества набегов варваров, в обычную стражу набирали людей сельских, выбирая из тех, кто максимально не годился для работы в полях или на мануфактурах, иными словами не самых сильных умом, и телом. Сам факт предстоящей битвы неведомо с чем, уже пугал их до поноса, а то чего они наслушались об вампирах, добавляло веса трусливому желанию сбежать. Но гвардеец, как и все люди обличенные властью, и вдобавок движимые самодурственным чувством собственной благодетельности, решил судьбу стражников за них. Он тихо зарычал, громыхнув латами и распихав стражников, рванулся к Густаву. Двуручный меч с острой гардой в виде заточенных солнечных лучей, со свистом рассек воздух, целясь вампиру в шею. Клинок был уже в миллиметре, как вдруг, Фон Скрепт просто испарился, оставив после себя лишь расплывчатое облачко сизого тумана, колыхнувшееся от пролетевшего мимо клинка. Ошарашенный гвардеец не успел остановить меч, и тот по инерции врезался в пол, издав оглушительный звон металла о камень. Сила удара была такова, что камень раскололся пополам, а на тщательно отполированном клинке покрытом религиозными знаками, и записями, появился уродливый скол. Голова в покатом шлеме изумленно вращалась, выискивая коварного врага. Густав испарился, в единый миг попросту исчезнув из темницы, и Гемма испугалась что она нарушила договор, оставив её на суд стражников. Гвардеец что-то хмыкнул, опять поднял оружие. Он был глуп, но не настолько чтобы решить, что все будет так просто.  — Вы сами сделали свой выбор… — Голос Густава донесся отовсюду и из ниоткуда сразу, постепенно превращаясь в замогильный смех, от которого само пространство вокруг всколыхнулось, напитываясь силой. Волшебные светильники под потолком затрещали и принялись мигать. Стражники замерли, окоченев от страха, в Гемма скуля и постанывая, уползла обратно в камеру. Разум уже попросту отказывался верить в происходящее, а потому страх постепенно отходил на задний план, сменяясь заинтересованным безразличием. Древние огни замерцали ещё чаще, издавая огненное шуршание. Воздух запах горелым, и светильники напоследок мигнув особенно ярко, лопнули, окатив все вокруг облаком синих искр. Перед глазами людей возникла непроницаемая стена темноты, искрящаяся от магических энергий и редких искр, сыпящихся вниз. Стражники тихо заныли, прижимаясь друг к другу как перепуганные дети. От страха у них тряслись колени, а мечи показались невероятно тяжелыми. На какое-то время бойцы даже забыли зачем им нужны эти тяжелые железки. Что-то очень сильное и непреодолимое не давало им сдвинуться с места, а об том чтобы броситься бежать издавая панические крики не могло быть и речи. Едва они начинали движение к двери, как по телу прокатывалась спазматическая дрожь, лишающая всех сил. Гвардеец тихо охнул от неожиданности и сделав какое-то движение плечами зажег фонарь, расположенный под наплечниками. И тут, под аккомпанемент панического рыдания стражников, раздался протяжный скрежет открывающихся замков. Двери камер выглядящие столь надежно, оказались открыты чьей-то злобной волей. Штифт за штифтом, замки открывались и двери дрожащие под напором костяных рук распахнулись, выпуская наружу орду мертвецов. Десятки иссушенных магией скелетов громыхая костями и остатками кандалов, вывалились из камер, в единый миг заполняя все пространство от стены до стены. Даже гвардеец вскрикнул, впервые видя столь явственное проявление сил зла. Но он пока не осознавала истинных масштабов бедствия — фонарик высвечивал лишь жалкий кружок пространства, давая разглядеть сплошную стену костей. Это было ужасающее зрелище — десятки мертвецов, медленно обретали устойчивость. Обрывки одежды покрывали желтоватые, покрытые зарубками от старых ран кости, колыхаясь на зловонном сквозняке, тихо стучала изорванная обувь и чавкала слизь. В камерах сидели северные налетчики, высокие как железные люди из древних легенд — их тени заслоняли потолок, а челюсти могли легко прожевать небольшую дыню целиком. Ведомые черной волей, они двигались почти синхронно, но как-то неуклюже, периодически спотыкаясь или теряя конечности. Многим не хватало нижних челюстей или ребер, другие держали собственные сломанные кости как оружие. Пустые глазницы сияли как болотные светлячки, челюсти в которых не хватало зубов, громко хрустели изрекая странные шипящие слова, а суставы сухо клацали. Свет фонаря терялся в костях, отбрасывая жуткие тени, а вновь поднявшийся туман лишал солдат какого-либо обзора. В единый миг вся темница оказалась заполонена костяной ордой, тянущей к стражникам мертвые руки. Гемма сидела на полу камеры, от страха и шока приложив руки к губам. Рот был раскрыт, из него медленно вырывался беззвучный писк, олицетворяющий всю ту бурю эмоций, что бушевала в её несчастной голове. Шепчущая костяная орда единой массой устремилась к страже, завывая и раскачиваясь как портовые пьяницы после дня зарплаты. Ноги шаркали о полу, ребра скребли о ребра, воздух заполнился костяной мукой, и мелкими каплями слизи. Гвардеец не в силах признать свое заведомое поражение, начал нараспев возносить молитвы солнцу, дабы оно испепелило нежить. В отличие от стражи, гвардейцы были сыновьями (в редких случаях дочерьми) знатных граждан города, и обязательно проходили обучение в городском храме, где помимо чтения, и письменности, им накрепко вбивалась религиозная фанатичность, подчас граничащая с экзальтацией. Это воинство, верное своему губернатору и богу (в лице вечно на всех обиженного преосвященника конечно же), рвалось в бой распевая молитвы, и обожало полировать доспехи до зеркального блеска, дабы сиять как правое око божества. Но сегодня светило было явно не в духе, либо просто не могло проникнуть во мрак подземелья, потому-что мертвецы не только отказывались рассыпаться от сыпящихся на них проклятий, но и бессовестно нарушали сам «Нерушимый Божественный План», согласно которому мертвецы ходить не могут. Прямо на глазах гвардейца, один из основных догматов веры в Солнце, был разрушен, вызвав полный коллапс и без того ничтожной мыслительной деятельности вооруженного святоши. За то время, что броненосец пытался сложить два и два, скелеты уже были на расстоянии удара мечом. Они на удивление синхронно двигались, с каждым мгновением чувствуя себя все увереннее в этом мире. Их связь с разумом отступившего в неизвестном направлении вампира все крепла, и приказы передаваемые от мертвеца к мертвецу, исполнялись уже без задержек. Мертвецы постепенно превращались в единый боевой организм, в котором каждый играл свою роль, и играл её достаточно хорошо, чтобы представлять угрозу. Скелеты что были ростом поменьше, быстро переставляя ногами, двигались вдоль стен, готовясь замкнуть стражу в кольцо; здоровяки несущие в руках костяное подобие оружия, перли напролом, привлекая все внимание на себя. Неорганизованная толпа на глазах выстраивалась во вполне типичную фалангу… Десяток невероятно высоких скелетов, составляющих ядро атакующей цепи, двигался явно быстрее и организованнее остальных — они легко проложили путь сквозь своих менее значимых соратников, и издав сухое замогильное шипение двинулись вперед, сжимая в руках чьи-то тяжелые бедренные кости. В тот момент, когда первый скелет уже замахнулся оружием, ступор гвардейца наконец-то уступил воинским рефлексам, заставив его действовать. Щелкнул простой, но на удивление мотивирующий рычажок: если что-то столь бессовестно нарушает Божественный План — это надо уничтожить! Гвардеец сделал резкий шаг назад, уклоняясь от сокрушительного удара костью по голове, и взмахнув клинком отпарировал следующий удар. Клинок скользнул по летящему оружию, и срубил одному из скелетов руку по самое плечо. Меч — тяжелый и потрясающе отточенный — полетел дальше, без затруднений срубив врагу ещё и кусок черепа. В воздух со свистом вырвался поток зеленоватого света и мертвец что-то прошипев, развалился на куски. Двое мертвецов запнувшись об кости первого, рухнули на гвардейца, заставив того шагнуть ещё на шаг назад. Отходя, он с хрустом раздавил их черепа, оканчивая путь неспокойных мертвецов. Слева ему в поясницу ударил незамеченный мелкий скелет, ранее принадлежавший скорее всего подростку — костяные пальцы ударились об стальные пластины, и с хрустом отвалились, оставив на память лишь слабые полоски костяной пыли. В ответ гвардеец толкнул мертвеца в довесок нанося сокрушительный удар гардой клинка в лоб, и тут же разворачиваясь, чтобы блокировать атаку с другой стороны. Воин резко развернулся, нанося ещё несколько тяжелых, размашистых рубящих ударов, унося за ним сразу несколько врагов. Заварилась очень серьёзная драка. Гвардеец без остановки вращался, нанося короткие серии ударов, и блоков. Длинное лезвие меча блестело в луче фонаря, с хрустом срубая все больше и больше костей. Трескались черепа и ребра, лопались позвоночники. Один за другим гасли огни в пустых глазницах, а воздух заполнился костяной пылью, бледно-серым слоем оседающей над доспехах воина, уже стоящего по колени в костях.Строй нежити рассыпался, потеряв всякую организованность и теперь они просто пытались повалить противника, вынуждая того на постоянную оборону. Гвардеец дрался как лев демонстрируя что не зря получал свое жалование. Кости мешали двигаться, все сужая оперативный простор. Ближний бой в столь ограниченном пространстве, вынуждал идти на крайние меры и бить врагов ногами и руками. Латная перчатка, украшенная чеканными пластинками со священными текстами, была не хуже клинка, легко сокрушая черепа. Мертвецы бесстрашно бросались на гвардейца с разных сторон, по одному и группами, они пытались прикрывать более крупных вооруженных товарищей. Но вот один — одетый в черные от крови кожаные обноски и бронзовый обруч — подошел сбоку, и схватив гвардейца за наплечник, врезал костью по забралу шлема. Доспех был хорош и смягчил удар настолько, что солдат даже не оглох. Он наступил на ногу скелета, кроша кости ступней, и с разворота ударил по голове. Лезвие стальной молнией мелькнуло в свете фонаря и с грохотом срубило ближайшему скелету половину головы. Мертвец дернулся, на мгновение замерев, а потом рухнул на пол, рассыпаясь на отдельные кости — клинок по инерции прошел дальше, и зацепил сразу двоих врагов, шедших у самой стены с мерзким планом зайти со спины. Первый лишился половины ребер, и потеряв какое-либо внимание со стороны невидимого полководца неуклюже повалился на соратника. Они спутались ребрами, и в попытке расцепиться, упали на пол, попутно ломая себе истлевшие от магии кости. Их глазницы тут же потухли, но сверху шли ещё мертвецы. Они ползли и шагали один за одним, и на место каждого павшего становилось ещё трое. Гвардеец изо всех сил отмахивался от наступающих. В какой-то момент в замутненный святой яростью голове сверкнула вероломная мысль, что его старания бессмысленны — врагам нет числа. Как никто другой он осознавал сколько там мертвецов — сидящая здесь банда северян считалась весьма крупной, несколько больше сотни… Сразу трое едва-едва бредущих уродов, до этого скрывавшихся за спинами товарищей повыше, вдруг перемахнули через них, активно перебирая руками и ногами, по спинам переднего ряда, и рванулись к гвардейцу, ревя что-то неразборчивое. Первый получил удар плашмя и его череп рассыпался как глиняный горшок, дождем осколков зазвенев по доспеху; второй едва успел замахнуться, как истлевший позвоночник, украшенный кусками высохшей плоти был перерублен. Скелет покачнулся и повалившись на гвардейца попытался вгрызться в доспех. Желтые, покрытые налетом зубы заскрипели, крошась от натуги, и гвардеец отпихнул скелета ногой, но третий успел накинуться на воина слева. Длинные руки, усыпанные зарубками оставшимися от старых ран, обхватили шлем солдата, пытаясь сорвать его. Ещё двое скелетов не дожидаясь подмоги, набросились на него, хватая за руки, в попытке не давать драться. Челюсти первого сомкнулись на латной перчатке, пытаясь прогрызть толстые пластинки, скрепленные кольчугой, а второй, потянулся к горлу воина. Кости заскрипели по отполированным доспехам, оставляя на них тусклые полоски из костяной муки. Но их сил явно не хватало чтобы обездвижить противника — гвардеец с ревом дернулся вперед, скидывая душащего его мертвеца, и оттолкнув того что вцепился в руку, отмахнулся мечом. Лезвие описало кривую дугу, разрубая второго скелета пополам. Но как волны неизбежно захлестывают берег во время прилива, так и волна бесстрашных костей обрушилась на гвардейца, буквально заваливая его собственным весом. Сразу десяток мертвецов набросился на него, утягивая в глубину своего строя. Они хватали его за руки и ноги, царапали кольчугу, оставляя между колец куски своих пальцев, и зубов. Один уцепился за горжет, пытаясь добраться до прикрытого гамбезоном горла, сзади ещё двое ухватили набедренные пластины, силясь сорвать их, сразу четверо, лезли спереди. Миг и воин не видел ничего кроме десятков сияющих черепов, и сплошного леса рук, скребущих по броне. Любой на его месте тут же бы оцепенел от страха, но этот солдат не даром был губернаторским гвардейцем. Его клинок рубил одного скелета за другим, с треском рассекая и кроша кости, черепа падали на пол, и гасли, испуская облачка магической энергии. Два удара влево, очистили фланг, лишая сразу нескольких скелетов половины тела, удар вправо обезглавил очень высокую тварь, и пройдя по дуге сокрушил ещё троих. Он все рубил и рубил, нанося поочередно удары влево и вправо, активно работал гардой и кулаками. Куча костей под ногами уже достигала коленей, окончательно лишив возможности нормально двигаться — они гремели и взмывали в воздух, когда гвардеец делал шаг, или наносил особенно сильный удар. Некоторые кости ещё дергались, пытаясь собраться обратно в единое целое. Но воин тут же пресекал эти попытки метким ударом бронированного ботинка. Казалось гвардейцу все нипочем, он как один из древних богов, не реагировал на слабые удары, но в ответ бил с силой молнии, сопротивляясь до последнего. Одна стойка сменяла другую, дыхание гвардейца уже сперло, и сквозь смотровую щель шлема пробивался пар. Сердце билось как бешеное, гамбезон промок от пота, прилипая к коже. Воина готовили к длительным осадам, кровавым боям и героической смерти, во славу города, потому смерть не страшила солдата. Даже в пылу битвы он искал главного врага — вампира, что призвал этот кошмар, не дав мертвым упокоиться с миром… …Позади гвардейца, у самого порога к спасительному выходу, разворачивалась не менее трагичная баталия. двоих стражников уже почти окружили — десяток скелетов проскользнувший мимо латника, навалился на них. Защищенные лишь куцыми нагрудниками и шлемами, стражники не могли сопротивляться такой орде. Сначала их окружили и прижали к стене, окончательно лишив какой-либо инициативы — это было легко, перепуганные, лишенные сил сражаться и даже забывшие как пользоваться мечами, стражники не оказали серьёзного сопротивления — а потом набросились всем скопом. Зубы легко рвали бархат камзолов, а острые переломанные кости легко разрывали одежду, оставляя под не зловещие кровавые пятна. Мужчина поначалу отбивался, неуклюже взмахивая коротким мечом и даже сумел побороть двух скелетов, но ещё один набросился на него и ударив об стену, вцепился зубами в горло. Несколько секунд они боролись, но мертвец оказался сильнее. Раздалось мокрое чавканье, и мужчина забулькал, опуская руки. Сквозь губы потекла кровавая пена. Зубы десятка других мертвецов, вцеплялись в руки и ноги, отрывая куски плоти вместе с одеждой. Оторванное окровавленными комьями проваливалось сквозь челюсти, и вскоре боец оказался почти съеден заживо. Его спутнице повезло чуть больше. Стоя позади она успела зарубить одного скелета, прежде чем ещё один впился зубами ей в руку — иссушенные клыки, легко вспороли тонкий, замызганный бархат, а следом за ним кожу. Стражница успевшая прибить ещё одного костлявого мерзавца, точным ударом по позвоночнику, заверещала от боли, кровь ручьем потекла по одежде, заливая скелет, который уже заключил её в смертельные «объятья», разрывая бока, и поясницу. Алые пятна проступили на боках, а одна рана оказалась столь глубока, что за когтями мертвеца, потянулись ошметки селезенки. Из последних сил она пнула нежить в тазовую кость, и скелет отшатнулся, собственным весом роняя ещё троих. Но зубов не отпустил — следом за челюстями, от руки несчастной потянулась ниточка рвущихся мышц, и стражника завыла совсем лютым воем. Визжа и крича, от нестерпимой боли, она рухнула на колени, исходясь болезненной судорогой, от которой зубы сжались с такой силой, что по желтоватой эмали поползли трещины. Дрожащие пальцы выпустили меч, стремясь пережать вспоротую артерию, и спасительный клинок со звоном отлетел в сторону, прямо в руки одного из скелетов. Девушка застыла в болезненном оцепенении, из вспоротого бока лезли внутренности, и лилась кровь. Ещё недавно выпитый ром, выливался из прорезанного желудка, в вперемешку с желчью, от которой плоть начинала пузыриться, и шипеть. Прокушенная рука содрогалась от судороги, и сквозь плоть виднелась желтоватая кость. Скелет поднявший её меч, подбежал и с ходу вонзил клинок, в уже вскрытую рану, поражая уже умирающую стражницу очередным взрывом боли. Последнее что она увидела, перед тем как холодная тьма накрыла её, это собственный меч, описывающий дугу, и сносящий голову… …Когда стражники упали, скелеты окружили гвардейца плотным кольцом, бросаясь со всех сторон. Поначалу он дрался, отчаянно отбивал атаки и рубил кости. Но так не могло продолжаться вечно. Мастерство воина разбивалось об численность, а могучие удары становились ничем перед неутомимостью нежити. Вес доспеха начал давить на плечи, мешанина костей под ногами стремительно росла, уже совсем не давая двигаться, а клинок свистел все реже. Сквозь бесстрашие, проступило отчаяние. Скелеты, почувствовавшие слабость врага, наваливались все агрессивнее, вновь став скоординированной силой. Они начали изматывать воина, бросаясь небольшими группами, окружали и цеплялись за руки. Умирая они делали свой вклад в гибель латника, погребая его под своими телами. Слизь державшая их целыми, скрепляла ловушку. Сразу трое навалились на спину, один повис на мече, утягивая его вниз. К нему на помощь пришли ещё семеро — костяной горой они накрыли ослабшего гвардейца, собственным весом прижимая к полу. Бросались на наплечники, грызли шлем и руки. Чьи-то пальцы сжали поясницу, и проткнули кольчугу, прикрывающую слабые сочленения. Брызнула темная, густая кровь, и правая нога воина отнялась от боли. Солдат издал последний, полный отчаяния клич, пытаясь противостоять нежити, но не выдержал и рухнул на колени, под весом костей. Стена мертвецов обрушилась на него, погребая под собой, все что видела несчастный это кости, кости и ещё раз кости… Десятки рук удерживали его на месте, не давая даже пошевелиться, челюсти грызли броню, и только тогда, ненавистный гвардейцу вампир объявился. Строй ещё целых скелетов неожиданно расступился, образовав ровный проход и в его глубине из мрака появился Густав. Он быстро достиг импровизированного алтаря, взойдя по хрустким спинам и телам собственных «рабов», и навис над поверженным гвардейцем, разглядывая его. На лице Густава играло торжество над бессильным врагом, а пальцы на руках обратились в длинные, загнутые когти, напоминающие таковые у грифона. При их виде Гемма, наблюдавшая за всем из-за спин скелетов, покрылась потом. Густав осторожно, подцепил шлем гвардейца и рывком сорвал с головы, открыв взору красное, озлобленное лицо, покрытое черной густой щетиной. Глаза солдата сияли от ненависти, а зубы были твердо сжаты, но все равно сквозь них проходили капельки крови. Он изрыгнул в фон Скрепта сдавленное проклятие, но вопреки поговорке, слова не намного лучшее оружие чем белый флаг. Вампир поднял снятый шлем, придирчиво осматривая его, а потом сжал в руке, словно тот был игрушкой. Металл лопнул словно ломкий сыр, раздался лязг и вой, рвущихся волокон, и начищенный до зеркального блеска салад, стал напоминать плохо обработанное ядро. — А ты ожидал честного боя, да? — Усмехнулся Густав, отбрасывая шлем в сторону. Металлический ком с грохотом врезался в одного из скелетов, убив его наповал. — Думал что я как в книгах, приглашу тебя на поединок чести? Нееееет… Густав хищно улыбнулся, демонстрируя клыки и поднес когти к мокрому от пота лицу гвардейца. Скелеты вокруг застыли, а некоторые с шорохом рассыпались, и зеленоватый дымок магии устремился к вампиру, растворяясь вокруг его силуэта. Когти фон Скрепта издали тихий, мокрый скрип, и стали тоньше, покрывшись мелкими зазубринками. Вампир не спеша приложил когти к подбородку человека и из-под них потекли алые струйки. Когти беззвучно вошли под кожу, заставив гвардейца содрогнуться от боли. Густав осторожно, но безжалостно, погружал их все глубже и глубже, и даже издалека было видно как костяные лезвия ходят прямо под кожей, обходя подбородок, и устремляясь к щекам.  — Молись своим смертным богам… Щенок… — Прошипел напоследок Густав и рванул когти вверх. Голова гвардейца запрокинулась, кадык лопнул прорывая плоть. Миру открылась черная глотка окруженная вспоротыми «макаронинами» вен, и артерий. Поток крови ударил на вампира. Его вторая рука опустилась в карман, извлекая уже знакомые Гемме часики, а потом поднесла его к ране. Губы Густава что-то зашептали, периодически складываясь в трубочку и вместе с брызгами крови, в сторону часов скользнуло что-то сияющее золотом. Оно тихо затрещало, и заискрилось скользя по корпусу, а потом врезалось в крупный рубин, украшающий крышку. Тихо хлопнуло, подвал озарила тусклая вспышка, и на одной из граней рубина заиграла новая искорка.  — Твоя душа… Моя! — Тихо засмеялся Густав, постукивая по рубину окровавленным когтем. Но вампир не был столь сентиментален чтобы подолгу наслаждаться победой, он быстро убрал часы и щелкнул пальцами. Нежить вокруг него зашевелилась, приходя в хаотичное движение. Кости на полу опять заскрипели, постепенно срастаясь в новых солдат. Скелеты неровной толпой устремились к лестнице, готовясь расчистить хозяину путь. Двое отделились от толпы и подтащили к Густаву меч гвардейца. Фон Скрепт принял подношение. Вопреки мифам, такой клинок весил не десяток кило, но и того что было, хватало чтобы Гемма не смогла даже приподнять оружие, а Густав легко держал двуручник одной рукой. Да ещё и помахивал им, как аристократка веером. Кровопийца небрежно взмахнул клинком, как-бы невзначай убив одного из своих скелетов и приняв из рук второго ещё и ножны, повесил оружие на пояс. — Хей, ну что, ты идешь? — Не оборачиваясь к Гемме спросил он. Кожаные ремни, сами собой утянулись по фигуре вампира, мягко клацая защелками, и «кнопками». — Или прекрасная леди решила остаться здесь в компании мертвецов? — Ты… Ты… Ты больной психопат! — Выпалила Гемма, все ещё подрагивая от пережитого шока. В этом мире водилась любая неведомая хрень, пришедшая из глубины эпох, или созданная горе-колдунами, пытающимися познать тайны мироздания. Было вполне нормально видеть призраков в лесах, и встречать странных животных с множеством конечностей, голов, и даже глаз, но восстание нежити, не считалось чем-то само-собой разумеющееся. Это была не обыденная встреча, а что-то из разряда легенд (в основном потому-что мало кто мог поведать, об опыте таких встреч). Вполне естественно что Гемма, ощутила нечто среднее между непередаваемым ужасом, шоком, и трепетом. И все это вылилось в непреодолимый поток коротких, рубленых слов, преимущественно матершинного характера.  — Солнце всемогущее, да ты чертово чудовище! Что ты натворил?! — На конец выдохлась она, без сил облокачиваясь на влажную от тумана стену. Тем временем волна скелетов уже покинула подвал, и скрипели по лестнице. На втором этаже послышались удары тревожного колокола, и чьи-то отчаянные крики о помощи. — Боже… Ты, просто монстр!!! Как тебя совесть не мучает…  — Напротив, моя совесть иногда дает о себе знать… — В каком месте?! — Офенди ощутила как желудок скручивается в узел от подступающего запаха свежей крови и тел. Увиденное было для неё в новинку. — Ты хоть знаешь что это слово значит? — Ну… — Похоже вампир на миг задумался… — Сегодня я не совершил ничего за что мне было-бы совестно… — Но… Но… Ты ведь их всех убил! Просто ради того чтобы просто выйти отсюда! — Гемма была готова разревется. Наверху раздались несколько выстрелов из мушкетов. — А как ещё ты планировала покинуть это место? — Густав презрительно сощурился. По его лицу медленно стекали капли крови, а глаза мерцали как яркие, только-что полыхавшие угли. — Крадучись, как крыса вдоль стенки?! Ну уж нет… Один я бы выбрался… Но у меня на хвосте, черт возьми, ТЫ! Так-что считай, что кровь стражи на твоих руках… — Но… — Гемма никогда не славилась скоростью мышления, и уж тем более не слыла «болтологом», способным переубедить кого угодно, а потому слегка затормозила, не сразу поняв как так легко Густав перевернул все кверху ногами… — Но… Это ведь кошмар! Ты их всех убил! — О, а сколько ещё убью… — Поторапливайся, я не могу контролировать скелетов на большой дистанции. — И мирно насвистывая Густав пошел следом за своей мертвой армией. Гемма помедлила, дрожа от шока, сотрясающего внутренности, но перспектива остаться в темном, полном трупов подвале, ей категорически не нравилась. А потому когда спина Фон Скрепта исчезла за поворотом лестницы, Гемма подрагивая отправилась за ним…