Работа над ошибками. Часть первая.

Бечено - olegowna.       Четверть часа проходит в поистине напряженном молчании. Все, что могло быть сказано — уже произнесено, а потому мы с Петуньей просто сидим на соседних стульях на кухне, крепко держась за руки, и не сводим напряженных взглядов с фигуры мистера Риддла.       О том, что он испытывает какие-то чувства при просмотре этого воспоминания, говорят только его побелевшие от напряжения пальцы, которыми буквально стиснут край стола.       А затем я испуганно вздрагиваю, ощутив на себе пристальный взгляд Тома, которым он буквально пришпиливает меня к стулу, вынырнув в реальность из просмотра воспоминания. Я не менее внимательно разглядываю его в ответ, стараясь увидеть в его лице отражение хоть какой-то эмоции, но вместо этого он просто аппарирует прочь из дома, так и не произнеся ни единого слова.       — Истинный джентльмен, — изумленно произносит Петунья. — Как это по-мужски — уйти по-английски. Я полностью разочарована в этом человеке…       Она встает и, высвободив свою руку из моей ладони, сердито сопя, собирает со стола опустевшие чашки, отправляя их мойку.       А я… я сижу не в силах сделать глоток воздуха, потому что все внутри меня сводит от внезапного болевого спазма. И — нет, не физического. А, скорее, душевного. Да, душа — субстанция никем не изученная, к тому же, наверняка эфемерная, и болеть не может никак. Вот только как объяснить это ей самой?       — Сев, ты сильно расстроился? — Петти подходит ко мне настолько тихо, что я просто не замечаю ее приближения и невольно вздрагиваю, ощутив ее пальцы в своих волосах.       — Не то что бы очень, — сделав над собой огромное усилие, произношу я. — Но, честно говоря, я ожидал от него хоть какой-то реакции. Ну, там, не знаю… например: «Нет, Северус, вы не мой сын, потому что мы с Эйлин никогда…» или же: «Да, Северус, вы мой сын, и я рад этому…»       — Да, Северус, вы мой сын, и я рад этому, — тихий голос, раздавшийся за нашими спинами, звучит настолько сюрреалистично, что я подскакиваю на ноги, на одном только рефлексе выхватив свою палочку. Мы с Петуньей резко поворачиваемся и изумленно таращимся на вновь появившегося в моем доме мистера Риддла. Не представляю, как смог он аппарировать сюда совершенно беззвучно. А может, все дело в том, что я полностью погрузился в свои безрадостные мысли и просто пропустил хлопок аппарации? А он…       — ЧТО?!       Только сейчас до моего разума в полной мере доходит осознание произнесенных им слов, и я застываю на месте, не в силах отвести от мужчины изумленных глаз.       — Вижу — вы, несомненно, рады этому обстоятельству, — ехидничает он, оставаясь по-прежнему бледным как смерть. Скосив глаза на кончик моей палочки, нацеленной в его грудь, он слегка морщит переносицу. — Смею предположить — вам будет приятно увидеть это…       Только сейчас, переведя свой взгляд чуть ниже, я вижу, что он вернулся сюда уже не с пустыми руками. В настоящий момент они заняты тонкой папкой, которую он спокойно протягивает мне. Практически спокойно — потому что его руки едва-едва подрагивают от волнения, но надо постараться, чтобы заметить это обстоятельство.       Меня пронзает настолько сильное ощущение собственной беспомощности, что я стою, не в силах пошевелиться. Как объяснить самому себе, что это чувство — иррационально? Отец Рикмана умер, когда ему было всего восемь. Мне — уже восемнадцать. Что ту жизнь, что, по сути — эту, я прожил без отца. Там — его общества меня лишила смерть, здесь — алкоголь. А теперь, видеть перед собой человека, которого я бесконечно уважал все это время, и точно знать, что на самом деле он мой родной отец — более чем странно. Но моя душа, несмотря на крайнюю необычность этой ситуации — рвется ему навстречу, желая восполнить закономерный дефицит общения…       — Если позволите, — Петти, очевидно устав смотреть на то, как мы по-прежнему стоим друг напротив друга, застыв двумя каменными статуями, с заметным усилием вытаскивает из моих рук палочку и, отложив ее на стол, забирает из рук у Риддла папку. — Северус, отомри! Мистер Риддл, может, вам налить еще чаю?       — Да, — он моргает, и его глаза приобретают более осмысленное выражение. Кажется, эта новость ударила по нему ничуть не меньше, чем по мне. А, возможно, и больше. — Да, мисс Эванс, благодарю вас.       Мы снова устраиваемся за кухоным столом, на своих прежних местах, вот только настороженность так никуда и не уходит окончательно, оставшись рядом с нами в качестве незримого стража.       — Это письма вашей матери, Северус, — негромко произносит Том, очевидно поняв, что я никогда не наберусь смелости открыть предложенную мне папку. — Адресованные мне. Я подумал, что вам, может быть, будет интересно…       Мы переглядываемся с Петти, и я, дрогнувшей от волнения рукой, осторожно переворачиваю кожаную обложку. «…мистер Риддл, хочу поблагодарить вас за подарок, который сегодня утром доставил мне ваш домовой эльф, но спешу предупредить: не все будут рады подобному проявлению…» «…вчерашняя прогулка была изумительной. Никогда ранее я не думала, что маггловская часть Эдинбурга может быть такой привлекательной! А замок…» «…полагаю, вы, Том, уже получили приглашение от моих родителей? Бал состоится ровно через месяц, и мне хотелось бы точно знать — стоит ли ожидать на нем вашего появления, или же вы предпочтете снова запереться в лаборатории?..» «…о, Мерлин, Том! Я совершенно не представляю, как выразить вам свою признательность! Браслет, подаренный вами на мое восемнадцатилетие — безупречен! Я и представить не могла, что на свете существует подобная красота!» «Том, я так скучаю… наши встречи становятся все более редкими. Иногда мне кажется, что мой отец начинает что-то подозревать, потому что его взгляд, которым он провожает меня — пугает. Не хотелось бы подставить тебя под удар, ведь ты прекрасно понимаешь, что случится, если…»       Обрывки фраз, выхваченные взглядом из многочисленных писем, которых в этой папке никак не менее тридцати, отчетливо показывают, как постепенно начинал развиваться их роман. Если сначала текст писем носил исключительно вежливо-отстраненный характер и имел отчужденный тон, с которым Эйлин обращалась к своему незримому собеседнику, то с каждым последующим письмом — он начинает ощутимо теплеть, пока в одном из них я не натыкаюсь на строки: «…возможно, ты посчитаешь меня испорченной, дрянной девчонкой, но я хочу чтобы ты знал — вчерашняя ночь была лучшим из того, что было в моей жизни. Спасибо тебе…»       Я вздрагиваю и захлопываю папку, отодвигая ее на середину стола.       — О, Мерлин! — невольно повторяю я слова матери, прижав ладони к лицу. — Все это — слишком для меня. Я совершенно не уверен в том, что хотел бы знать все эти подробности… все-таки она — моя мама. А вы…       — Отец, как выяснилось, — глухо произносит мужчина, до этого мгновения не произнесший ни слова, а лишь терпеливо ожидающий, пока я просмотрю предложенные мне письма. — Не могу сказать, что я представляю, как должно вести себя в подобной ситуации, поскольку… — на этих словах Том окончательно умолкает, и я, отняв ладони от лица, внимательно смотрю на него.       — У вас нет других детей? — спрашиваю лишь для того, чтобы заполнить очередную неловкую паузу. Хотя сам ответ мне не важен. Мне все равно — есть или нет. К тому же, я практически уверен в том, что — нет. Ведь если бы были — я так или иначе услышал бы о них за год, минувший с момента моего появления в этом мире.       — У меня нет вообще никого, — в голосе Тома звучит явная ирония. — Я, если вы не знали, самый обычный ублюдок, рожденный вне брака отщепенкой вырождающегося рода от грязного маггла, который посмел бросить мою мать еще до моего рождения. Она умерла, а я попал в маггловский приют, где и вырос ненужный никому, — он горько усмехается и смотрит в мои глаза. — Впечатляет, не правда ли?       Я медленно качаю головой, отвечая на его вопрос. Нет, не впечатляет. Я точно знаю, что все обстоит именно так, благодаря памяти, доставшейся мне от Рикмана, но вот одно обстоятельство смущает меня, надо признаться, довольно сильно. В истории Джо этот момент был описан несколько иначе.       — Вы, сэр, сказали, что ваша мама не была замужем за тем магглом? Я правильно понял? — осторожно уточняю я, мысленно готовясь к всплеску эмоций, особенно учитывая, с какой экспрессивностью Том рассказывал нам с Петуньей о своем детстве. Но он снова удивляет меня.       — Моя мать была полной дурой, — произносит он спокойно. — Опоить маггла Амортенцией и продолжать надеяться, что он останется около ее юбки, привязанный к ней ребенком? Нет, она была даже не дурой, а просто форменной идиоткой. Разумеется, он сбежал сразу, как только действие зелья ослабло.       — Вы сказали, что выросли в приюте, — вклинивается в наш осторожный — как хождение по минному полю — разговор, Петти. — А вы, сэр, не пробовали найти родственников хотя бы с какой-то стороны? Быть может у вашей мамы или того маггла была какая-то родня?       — Осенью сорок четвертого года, в самом начале моего шестого курса, в Хогвартс явились представители аврората с горячим желанием задать мне несколько вопросов, — с легкой насмешкой произносит он, вцепившись в поданную ему чашку с чаем как в спасительный якорь. — Именно тогда я и узнал о том, что у меня вообще, в принципе, была какая-то родня. Причем, если вы заметили, юная мисс, ключевое слово — «была». Как оказалось — моего отца маггла и его родителей убили в их собственном доме. И эти идиоты, а я имею в виду авроров, не нашли ничего лучшего, кроме как обвинить меня в этом происшествии. И это при всем том, что я понятия не имел — кто вообще являлся моим биологическим отцом! О матери мне хотя бы рассказали в приюте.       Он возмущенно вскакивает на ноги и делает несколько бесцельных шагов по кухне. А я лихорадочно соображаю, что это — один из ключевых моментов истории Джоан. Насколько я помню, летом сорок третьего года погибла Миртл Уоррен, и именно тогда будущий Темный Лорд создал свой первый хоркрукс — дневник Тома Риддла. А затем, через полгода, убив отца-маггла и его родителей, и благополучно выставив виновным брата матери — Морфина Гонта* — он создал второй хоркрукс — кольцо с тем самым легендарным Воскрешающим камнем.       — Разумеется, у меня нашлось целых два свидетеля, подтвердивших, что я никуда не отлучался из Хогвартса, — немного успокоившись, продолжает он. — Хотя, как оказалось, время их убийства было подстроено таким образом, чтобы абсолютно точно совпасть с моей еженедельной субботней отлучкой в Хогсмит. Вот только тому, кто задумал всю эту аферу — не повезло. Именно в тот день я не смог посетить деревню, потому что прямо с самого утра, после завтрака, достаточно сильно повздорил с одним из студентов и… угодил вместо приятного времяпрепровождения на отработку. Забавно, не так ли? — Том возвращается на свое место и смотрит на меня с каким-то непонятным мне вызовом. — Странная штука — все эти случайности…       Я киваю, не произнося ни слова, одновременно с этим пытаясь уложить в своей голове то, что мне стало известно.       — Честно говоря, я не был удивлен, когда ни единому моему слову не поверили и забрали в аврорат для выяснения подробностей, — неспешно продолжает он свой рассказ. — И все это — несмотря на моих свидетелей, один из которых был смотрителем замка. К моему счастью, тот дознаватель, который вел это дело, не слишком благоволил магглам, считая их людьми… скажем так: далеко не первого сорта, а потому услышал мою просьбу и провел допрос по всем правилам, с применением Веритасерума. После чего им не осталось ничего другого, кроме как извиниться передо мной и отпустить назад в школу.       — Мистер Риддл, — в голосе Петти звучит плохо скрываемое возмущение, — вы хотите сказать, что если бы тот дознаватель относился к магглам хорошо, то… — …то меня не стали бы слушать, а посадили бы в Азкабан всего лишь на основании имеющихся у них улик. Впрочем, меня немного удивило рвение мистера Дамблдора, который по какой-то причине явился в аврорат отстаивать мои интересы и был крайне удивлен тем обстоятельством, что меня уже отпустили. Он был отчего-то уверен, что мне грозит заключение, — задумчиво хмыкает Том.       Мы переглядываемся с Петуньей, одновременно подумав об одном и том же. Кажется, все это было затеяно с целью дискредитации Тома Риддла в глазах магического сообщества. Провалившейся попыткой выставить его перед всеми психопатом-убийцей. И, кажется, теперь я точно знаю, кто виновен во всем этом. Как только подвести к этому разговор?       Пока я обдумываю то, что хотел бы сказать, он допивает чай и, очевидно, что-то решив для себя, встает со стула.       — Что ж, — произносит он устало и бросает быстрый взгляд на часы, стоящие на каминной полке в гостиной, которые прекрасно видны с его места, — полагаю, теперь, когда мы разобрались со всем этим, мне не следует злоупотреблять вашим гостеприимством… наша следующая встреча с вами, Северус, состоится, как и было решено ранее…       — Сэр, — я встаю вслед за ним, поняв, что сейчас он просто уйдет. Сбежит, можно сказать и так, ведь это будет правдой. Мужчины редко умеют с честью держать удары Судьбы. Возможно, в любой другой ситуации он бы повел себя иначе, но в этой… ему просто-напросто страшно. Как и мне. И с этим надо определенно что-то делать. — Вы позволите проводить вас?       Услышав мой вопрос, он, явно недоумевая смотрит на меня, растерянно моргая и не сразу найдясь с ответом.       — Я мог бы аппарировать… — произносит он растерянно, а затем, не договорив фразу до конца, просто кивает: — Да. Почему бы, собственно говоря, и нет?       Наложив на себя чары Отвлечения внимания, мы неторопливо доходим вместе с ним до самого конца улицы и останавливаемся перед пологим подъемом моста через узкую речку, отделяющую мой квартал от того, в котором живут родители Петти, так и не произнеся ни единого слова. Полагаю, нам обоим было о чем подумать во время этой прогулки.       Но вся эта ситуация… несмотря на солидный актерский опыт Рикмана, его память, эмоции, доставшиеся мне в этакое своеобразное наследство, я не имею ни малейшего представления о том, как следует повести себя в данной ситуации. Каждая следующая модель поведения, рассмотренная мной, кажется совершенно не тем, что нужно. А потому, окончательно сломав себе голову в размышлении над этим вопросом, я решаю «не изобретать велосипед», как говорится в известной маггловской поговорке, а просто говорю, глядя в его ярко-синие глаза и надеясь, что волнение не сильно заметно в моем голосе:       — Знаете, сэр, я хотел вам сказать… не знаю, как вы, но я рад тому, что именно вы оказались моим настоящим отцом. Потому что я безмерно уважаю вас. И вообще… — все-таки сбиваюсь и пытаюсь отвернуться, чтобы скрыть свое глупое смущение, но меня неожиданно заключают в такие крепкие объятия, что всю последующую минуту я безуспешно пытаюсь вдохнуть воздух в свои легкие.       Его парадные камзол и мантия источают свежесть соснового леса, солнечного утра и легкого весеннего ветерка, напоенного ароматом цветения луговых трав, и я, надышавшись этим умиротворяющим коктейлем, расслабляюсь, ощущая, как его дыхание легко шевелит волосы на моей макушке.       — Я тоже рад иметь такого сына, как ты, Северус, — негромко говорит он в тот момент, когда я уже успеваю подумать, что ответа на свое признание так и не дождусь, и, разжав руки, внимательно разглядывает мое лицо, отступив от меня на шаг. — Так горжусь тобой… но, вместе с тем, бесконечно жалею о том, чего был лишен все эти годы по вине Эйлин, — он умолкает и качает головой: — Что ж, оба хороши. Каждый со своими страхами, а в результате пострадал именно ты.       Молча киваю, потому что просто не представляю, что именно можно ответить на эти слова, и он, немного помолчав, добавляет:       — Северус, как думаешь, она будет рада меня увидеть? Или до сих пор… — он резко умолкает, увидев, как мое лицо искажает гримаса, с появлением которой я даже не пытаюсь бороться. Долгих полтора года минуло с момента смерти моей матери, но до сих пор боль не отпускает, стоит лишь вспомнить о ней. — ЧТО?!       — Я думал, что вы поняли, — глухо отвечаю я. — Вы ведь многое видели в том воспоминании. Она умерла, мистер Риддл. Еще полтора года назад. В то время, когда я был в Хогвартсе. А мне даже не сообщили об этом, потому что этот, так называемый отец, понятия не имел, как можно отправить магическое письмо. Вот так и получилось…       А вот теперь именно мне приходится обнимать мужчину, тяжело прижавшего ладони к своему лицу и сгорбившегося под тяжестью невыносимого горя. Это сколько же лет он любил ее, чтобы вот так переживать?..       Думается, Джо не зря приписала герою своего романа этакую «лебединую верность» по отношению к Лили. Долгие двадцать с лишним лет жизни без нее. «Всегда…» — врезавшееся в мою память. И теперь получается, что Том точно такой же? Тогда выходит, все это — семейное? Да, в очередной раз убеждаюсь, что генетика — страшная вещь…       — Прости, — произношу я тихо, прижимаясь лбом к его плечу, потому что мой рост не позволяет дотянуться выше. Все-таки Риддл намного крупнее меня. — Я думал, что ты понял.       — Откуда бы? — бесцветным голосом произносит он.       Я дергаю плечом, старательно вспоминая все, что видел в том воспоминании, и понимаю, что да, после всего увиденного, он, определенно, не смог понять того, что произошло с ней некоторое время спустя. Ведь я точно знал, что мамы больше нет, а потому и разговор деда с ней воспринимал, как своеобразное прощание с ее образом. А для него это был просто разговор мага и волшебницы. Пусть даже одна из них была сильно больным человеком.       — Прости, — повторяю еще раз и трусь лбом о шелковую ткань его мантии. — Знаешь, я думаю, что дед будет рад увидеть тебя. Поорет, конечно, не без этого, — я фыркаю, получив легкий подзатыльник от неожиданно обретенного родителя, и неохотно отстраняюсь от него, заглядывая в его глаза. — Нет, честно. Дед такой. Сначала выскажет, а потом только подумает о том, что сделал. Но я его все равно люблю.       Том смотрит на меня долго-долго. Так, что мне начинает казаться, будто он снова сомневается в чем-то. Но все-таки дожидаюсь осторожного:       — Буду рад, Северус. Если это, конечно, будет уместно в данной ситуации.       — Разберемся, — киваю я, и, обняв его на прощание, аппарирую домой, не сказав больше ни единого слова.       Глядя на Петти, уснувшую в ожидании меня на узком диване в гостиной, я задумчиво тру ладонью лоб и качаю головой. Да, простое уже позади. Теперь осталось наиболее сложное — рассказать обо всем деду…