С ней он каждый раз другой

Слишком больно, душа как будто умерла. Больно дышать, лёгкие горят, рёбра болят при каждом вдохе. А глаза пекут от слёз. Боль. Всюду боль. Она пропитала собой каждую клетку моего тела, каждое воспоминание приносит мне боль, голова болит от переизбытка эмоций: злость, ревность, боль, ненависть, апатия. Я стала схожей с зомби — такие же безжизненные глаза, спутанные волосы, круги под глазами, абсолютно без желания существовать. Друзья пытаются достучаться, помочь, справиться с этим дерьмом, а я не могу их подпустить. Джинни сидит под дверью и плачет, Рон избил Гарри, на него озлоблен весь факультет, Поттер повернул все так, будто он жертва, а не мы. Вы спросите, а почему «мы», а не «я» — Гарри был нашим другом, Рон считал его братом, Джинни тоже, а я любила его, нам больно видеть, как он ослеплен славой превращается в заносчивого психопата с «звездной болезнью». Начала наезжать на Рона, будто тот уделяет ему недостаточно внимания, а Джинни он назвал шлюхой, потому что она много с кем встречалась. — Открой дверь, и мы поговорим, — оба Уизли почти выбили мне дверь, я запечатала их заклинанием. — мы поможем тебе, Миона, ты для нас всё, пусти нас. И я открыла, впустила их, дала шанс помочь мне и избавить меня от образа Гарри, когда-то моего Гарри Поттера, мальчика с опустошенной душой, и каменным сердцем. Обняв лучшую подругу, я стала рыдать, хватать её за край рубашки, сжимать её, и как в бреду повторять его имя. POV Драко. Она не ходит на занятия уже три дня, рыжая ходит с заплаканными глазами, Уизли избил Поттера, вот за это я его уважаю, теперь весь факультет против них. Я долго не хотел признаваться, что переживаю за неё, постоянно хочу быть рядом, держать за руку, когда ей плохо. А её слёзы убивают меня, хочется прижать её и не отпускать, если бы можно было забрать её боль себе, я бы так и поступил. Это нормально, она будет моей женой, это просто хорошее воспитание и сочувствие. А если нет? Боясь себе признаться, я понял, что всегда любил её. Такую правильную, нежную, умную и колкую, а её сарказм даже не обсуждается, она всегда оставляла последнее слово за собой. Увидев Рыжую я подошел к ней. — Где Гермиона? — даже по имени её называешь? — Что с ней? — Тебе ли не всё равно Малфой, что ты от неё хочешь, ей слишком сложно. Уходи, пока Рон не пришел. — Я все равно узнаю, что с ней. — Может я пожалею, что рассказала, но ей слишком плохо, я боюсь, что она может… — она резко замолчала. — убить себя. Вот этого я позволить не могу, она слишком дорога для меня. — Я с ней поговорю, попытаюсь её надоумить, хорошо? — Иди к ней. — она убежала, оставив меня наедине с мыслями о ней. Не знаю, правильно ли поступаю, но я иду к ней. POV Гермиона. «Наушники в уши, и никто не нужен», сейчас именно тот момент. Я лежала и слушала музыку, пыталась обдумать всё, решить эту проблему, слишком много всего и сразу, информация скатывалась на меня подобно снежной лавине. I erase from memory, I will reset it. Я из памяти стираю, я обнулю его. And no one else after him. И больше никого, после него. I understand, I forget, and it’s just like this: Понимаю, забываю, и это просто так. He, where the emptiness, completely melted Он там, где пустота, совсем растаял. Стук в дверь прервал поток моих мыслей. Открыв дверь я очень удивилась. — Малфой? — И тебе привет, Грейнджер, — словно пробуя на вкус он растянул мою фамилию. — я слышал ты вздумала страдать, давай вместе, а? — он ещё и заржал, вот падла. — Не смешно, чё надо, а? — я потёрла переносицу и тяжело вздохнула — я занята. — Чем? — он приподнял одну бровь — можно с тобой? — и снова эта пошлая ухмылка. — Только в твоих мечтах, Малфой, вали, серьёзно. Никак не отреагировав, он уселся на мою кровать. Да что он себе позволяет. — Малфой. быстро. свали. отсюда. — пытаюсь донести до него своё возмущение, и выжидающе смотрю. Какого было моё разочарование, когда этот верблюд не сдвинулся с места. — Давай поговорим, окей? — Что ты хочешь узнать ? — я поняла, что легче сдаться. — Ну например: почему ты не ходишь на уроки? Или почему у тебя красные и опухшие глаза? — теперь его очередь выжидающе смотреть на меня — выкладывай. — Мне изменял Гарри, вот и вся трагедия моей блядско — болезненной истории. Он даже не любил меня, представляешь? Я делала всё для него, старалась помочь, когда ему было плохо, всегда была рядом, плевала на боли во всем теле, но бежала к нему, лишь бы ему не было больно — снова слёзы, опять я плачу — давала ему советы, но ему было мало, он хотел моё тело, меня — я сглотнула — хотел секса. — А ты, что? — Отказывала, говорила, что ещё рано, он психовал и говорил, что я не люблю его. Неужели любовь измеряется в телесных утехах? — Это один из аспектов любви, продолжай. — Обещай, что никому не скажешь — после положительного кивка я продолжила — как-то раз он был сильно пьян, пришел домой и стал звать меня, в этот момент я была в душе, выйдя я увидела его уже спящим. Приготовив ему ужин я стала его будить, ибо он не ел дня два точно. Гарри начал орать на меня, за то что разбудила его, я не выдержала и послала его, стала собирать вещи, он вырвал сумку, и стал снимать с меня сарафан, я намного слабее него, старалась вырваться — слишком больно вспоминать — он изнасиловал меня — я показала ему два шрама — так я сопротивлялась, а он разбил стакан, и осколком сделал мне эти шрамы, и это — я оказала ему запястье — там было написано «моя». — Вот урод — он встал и хотел уходить. — Не уходи. Так мы и уснули. Слыша тихое сопение рядом, я почувствовала тепло. Слишком тепло и уютно, вот бы так было всегда.