Непокорный

POV Иоки «Боги… Всемилостивые боги. Это… Это… Бесчеловечно. Это…» Мысли откровенно путались. Мне хотелось ударить себя по лицу, изрезать ножом свои руки, чтобы, наконец, проснуться. Чтобы узнать, что все, произошедшее с нами, было лишь кошмарным сном. Но, как назло, руки у меня были связаны, а ножа или иного лезвия не было. Судьба смеялась надо мной даже сейчас. — Ачэк… Губы были высушенными настолько, что верхний их слой, казалось, вот-вот треснет и отпадет с оглушительным звуком. Голос сел от нескончаемых, но, увы, бесполезных криков. Внутри все сжималось, и взгляд постоянно скользил от одной точки на полу к другой, лишь бы не натыкаться на сгорбившуюся в младенческой позе фигуру по центру помещения. — Ач… Я осеклась, закашлялась, словно прошла несколько миль в пыли. — Дух. Наконец, он дрогнул. Я не сумела вспомнить, сколько он пролежал так после того, как ушел человек в шляпе. Знала, что сначала он дрожал, а потом замолк — именно это меня насторожило. Молчание — недобрый знак, но стоило ли его тревожить сейчас? Немыслимо… Не укладывалось в голове, как такое могло произойти. Что за злобный дух сидит внутри этого бледнолицего и какие цели он преследовал? Я знала про жестокость военных. Не знала, что они способны на такое. — Он не убил меня… Он спрашивал или утверждал? Не могу сказать точно, его интонация была мне неясна. — Ачэк, послушай… — Не называй меня так! Ачэк громко засопел и затрясся — я почти увидела испарину, что прошибла его тело. Он все еще не вставал, зато обернулся ко мне. Взгляд — чистый янтарь в расплескавшемся огне безумия. Его ногти впились в землю, с характерным хрустом загоняя в себя крупицы песка и грязи. — Я не заслужил это имя. У меня его больше нет. Посмотрев на меня несколько мгновений, вождь снова затрясся — то ли в приступах болезненных ощущений, то ли в коротких безумных смешках. — Нет, есть, — со всей горячностью, что еще оставалась у меня, возразила я. — Ты… — Я тот, у кого нет имени. Безымянный. Тень предыдущего себя. Охэнзи.* Шумно вздохнув я, наконец, посмотрела в его глаза. — Ты должен бороться, вождь. Ради… — Ради чего? — наконец, Ачэк вскочил на ноги, но тотчас же едва не упал. — Наших братьев и сестер больше нет. Нет, понимаешь? Он подошел ближе ко мне, положил влажные ладони мне на плечи. — Я знаю. Мой голос был спокоен, как никогда прежде. Ачэк ответил удивленным взглядом — еще бы, я слишком спокойно об этом говорила. — Так почему? Почему я должен бороться? Ради себя? — о, сколько вопросов, на которые я могу дать лишь один ответ. — Потому что мы все еще есть друг у друга. POV Ачэк. Я забыл о боли, когда она сказала так. Я подумал о том, что для меня существует единственный выход. Я буду убивать его медленно. Из рапорта рядового Уэсли Джеттерсона, 10 июня 1847 года. «

Подполковнику Джону Мэлвэй от Уэсли Джеттерсона, рядового.

В ночь с девятого на десятое июня по причине нестабильного состояния моего желудка я отлучился с поста на несколько минут. Вернувшись, я заметил, что замок на боковой калитке возле запасных ворот сорван, а сама калитка приоткрыта. Я пошел проверить, однако мною не было обнаружено никаких признаков постороннего вмешательство на территорию лагеря. Позже, когда мое дежурство было окончено с наступлением рассвета, я отправился к полковнику с С. Селинджеру с рапортом об успешном дежурстве и отсутствии каких-либо подозрительных происшествий втечение ночи. Полковник мною обнаружен не был, и тогда я отправился на его поиски в иных помещениях лагеря. Полковник Селинджер отсутствовал и в других помещениях. Силы одного из подразделений, подконтрольных прежде полковнику Селинджеру, были брошены на его поиски. На четвертый день поиск следов обнаружено не было. Поиски продолжаются». POV Иоки — Ачэк? Мы стояли на одиноком выступе — вдвоем — и разглядывали нечто, таящееся за пределами горизонта. Воздух был чист и свеж, и я с удовольствием вдыхала его, набирала полные легкие этого медового нектара. Никогда прежде я не вдыхала так свободно и никогда прежде не различала в родном воздухе столько восхитительных оттенков. Да, воздух и впрямь был лучше любого напитка любого бога, когда-либо существовавшего на нашей благословенной земле. — Да?.. Дух Симаррона обернулся ко мне — глаза-янтари. В них — почти детская восторженность, только вот откуда ей взяться? Не понимаю. У него никогда не было таких глаз. — Ты…уверен, что мы поступаем правильно? Он снова впился взглядом в догорающий закат, не приносящий его глазам ни доли боли. Он привык, я это знаю. Как и я. Воздух не режет мне легкие, веревки не сковывают мои руки, а солнцем я готова восхищаться все оставшиеся мне зимы. Родина слишком прекрасна, чтобы оставлять ее в столь дивный час угасания. Но мы должны. Кто кроме нас совершит предначертанное? Кто восстановит то, что было уничтожено жестокой рукой жестоких пришельцев? Ветер нашептал нам это, и мы послушались его. Сейчас у нас еще был выбор, поэтому я и спрашивала своего вождя. А еще потому, что никого больше не осталось. Только я, вождь и наш родной край. Мы и впрямь были друг у друга. Мы были едины. — Конечно. Вождь кинул взгляд себе за плечо — туда, где под сенью деревьев неподвижно лежало нечто, бывшее некогда человеком. Считавшее себя таковым, по крайней мере. Лица не видно, видны лишь кровавые подтеки, тут и там расположившиеся вдоль тела, как зловредные насекомые или смертельные болезни. — Иначе и быть не может, Дождь. Он улыбается. Я — тоже.