Олесунн, Норвегия
2017 год
Первый день мая в Олесунне выдался пасмурным. С самого утра лил дождь, который лишь усилился к полудню. Неожиданно плохая погода не обрадовала жителей города. Не обрадовала она и Сольвейг Линдхольм, с лицом, хмурым как тучи за окном ее дома, наблюдавшую за несвоевременным капризом природы. Девушка сжала кулаки так сильно, что ее ногти до крови впились в кожу ладоней. Если погода не изменится, сегодня она не сможет сделать то, что планировала. И ее промедление может обойтись кому-то очень дорого. Девушка посмотрела на свои ладони, на порезы, которые ее ногти оставили на коже, и покачала головой, словно отгоняя навязчивую мысль. «Я успею» — словно заведенная прокручивала она у себя в мыслях. Сольвейг вернулась за кухонный стол и, взяв в руки длинный нож, принялась нарезать лук. Быстро и звонко застучало лезвие. «Я успею, успею, успею…» — Ай! Вместо разделочной доски лезвие наткнулось на ее указательный палец. Девушка бросила нож и осмотрела ранку. Из пореза уже стекала капля крови. Сольвейг сделала глубокий вдох и прикрыла глаза. — Der schein des lebens, — тихо прошептали ее губы. Капля крови, стекающая по пальцу, застыла на месте. Порез на пальце девушки засветился мягким золотистым свечением. Через секунду он затянулся, не оставив на руке девушки и следа. Сольвейг посмотрела на свои ладони. Порезы от ее ногтей тоже исчезли. Она вернулась за стол и продолжила готовить. Лук отправился в кастрюлю, а кастрюля на плиту. Теперь у Сольвейг появилось несколько часов свободного времени. Хотя, в данный момент тратить их ей было некуда. При желании она могла найти себе занятие, но все ее мысли были заняты сегодняшней ночью и непрекращающимся дождем. Девушка вновь подошла к окну. С холма, на котором стоял особняк семьи Линдхольм, отлично просматривался весь город. Но город не интересовал девушку. Ее интересовало лишь здание, стоящее на его окраине. Люди, что ожидали в нем своей участи, нуждались в ней. А она нуждалась в них. Возможно, она нуждалась в них даже сильнее, чем они в ней. Девушка уже не раз задумывалась над этим, но на такой трудный вопрос она так и не смогла найти ответ. Каждый имеет право на чудо. Или хотя бы право надеяться на чудо. Тогда, год назад, чуда так и не случилось. Несмотря на все ее надежды, слезы и мольбы, адресованные неизвестно кому. Богу? Дьяволу? Судьбе? Это не имело значения. Кому бы ни молилась девушка, никто не помог ей. Именно в тот момент, год назад, вся ее жизнь изменилась раз и навсегда. Словно астронавт, который пересек терминатор и оказался на темной стороне луны, она оказалась в темной половине своей жизни. Тьма, что окутала ее, была слишком густой. Настолько густой, что скрывала солнечные лучи. Настолько густой, что навсегда закрыла дорогу к свету, заменив яркие краски оттенками черного и серого. Ровно год назад ушла из жизни Кэри Линдхольм, родная сестра-близнец Сольвейг. Весь этот год оказался для Сольвейг сплошным кошмаром. Сначала ей казалось, что это лишь затянувшийся страшный сон, от которого уже давно следует пробудиться. Но время шло, а он и не думал заканчиваться. Несмотря на то, что девушка оправилась от ужаса и шока, что сковывал ее в первые месяцы после трагедии, порой ее посещало то состояние, которого она так боялась, — весь окружающий мир начинал казаться ей нереальным. Очертания вещей словно теряли свою резкость, а краски — яркость. Все смешивалось в одну сплошную пелену из тысяч оттенков серого и черного. Сейчас, когда Сольвейг смотрела из окна на накрывшие город серые тучи, эта пелена снова начала накрывать ее. Звук дождя стал единственным звуком, который она могла расслышать. Стук капель смешался в сплошное шипение, что наполнило все ее естество, стал голосом той тьмы, что поселилась в ней. Он шептал ей загадочные слова, смысл которых девушка была не в силах понять… Из оцепенения ее вывел звуковой сигнал кухонной плиты, оповестившей о готовности блюда. Сольвейг взглянула на часы и ужаснулась. Два с половиной часа пролетели для нее как единый миг. Она почувствовала, как гулко бьется ее сердце, быстро учащая ритм. У девушки закружилась голова, и чтобы не потерять равновесие она схватилась за край стола. Закрыв глаза, она попыталась унять приступ паники. Она приходила к ней каждый раз, когда девушка выходила из своего транса. Сольвейг глубоко и медленно дышала. Стук ее сердца замедлился и стал не таким сильным. Головокружение исчезло. Сольвейг подошла к одному из кухонных шкафов и достала стальной поднос. Поставив его на стол, она принялась за его сервировку. Вскоре на нем появилось ароматное жаркое и заварочный чайник с холодным зеленым чаем. Сольвейг никогда не понимала, почему ее отец любит холодный чай. Девушка покинула кухню, и спустилась на первый этаж, намереваясь сказать отцу, что обед готов. — …уверяю вас, мне об этом ничего не было известно, — услышала она его голос, — я бы немедленно принял меры! — Не вижу смысла подвергать ваши слова сомнению, Мартин, однако в ближайшее время мне придется побыть в этом городе. Руководство Аббатства Шпонхайм настаивает на этом, — этот голос Сольвейг слышала впервые. «Ассоциация» — подумала девушка. Внутри у нее все сжалось. Навстречу девушке из гостиной вышли двое мужчин. Одним из них был отец Сольвейг, Мартин Линдхольм. Второго она видела впервые. Незнакомец был одет в темно-фиолетовый костюм с черной рубашкой и фиолетовым галстуком. Начищенные туфли незнакомца блестели так, что, казалось, готовы были ослепить того, кто бросит на них взгляд. Внешний вид незнакомца резко контрастировал с хозяином дома. Мартин Линдхольм был одет в простой вельветовый пиджак кремового цвета, белую рубашку и черные джинсы с ботинками цвета пиджака. Его короткие волосы соломенного цвета были растрепаны, как и всегда во время работы. Похоже, он не ждал гостей. — Думаю, что ни мне, ни вам не нужны проблемы, — продолжал тем временем незнакомец. За разговором они не заметили девушку, — конечно, пока это всего лишь слухи и городские легенды. Но вы знаете, как быстро в современном мире разносятся слухи. И если их воспримут всерьез… — Можете не продолжать, господин Бьерк, я вас прекрасно понял. — Можно просто Расмус, — улыбнулся тот. — Что ж, на этом у меня все, Мартин… Мужчина в фиолетовом костюме заметил Сольвейг. Мартин Линдхольм тоже увидел ее. — А, Расмус, позвольте представить вам мою дочь, Сольвейг. — Леди? Простите мою неучтивость, не заметил вас. Позвольте представиться, Расмус Бьерк, — Расмус подошел к девушке и протянул ей руку. Она осторожно пожала ее. — С-сольвейг Линдхольм, — девушка растерялась. Незнакомец приветливо улыбался, но в его глазах застыло такое выражение, от которого девушке стало не по себе. Его карие глаза смотрели на нее с каким-то холодным и отстраненным интересом. Девушка подумала, что так, наверное, смотрят на лабораторных крыс, прежде чем поставить на них эксперимент. Сольвейг захотелось вырвать ладонь из руки Бьерка и бежать не оглядываясь. — Рад знакомству, мисс Линдхольм. Позвольте мне, — на мгновение лицо Расмуса приняло скорбное выражение, — выразить свои соболезнования по поводу вашей утраты. — Спасибо, мистер Бьерк, — девушка опустила глаза, не в силах больше выдерживать взгляд Расмуса. Наконец, он отпустил ее ладонь. — Что ж, Мартин, — Бьерк снова улыбался, — это было все, что я хотел сказать вам. Надеюсь, мы поняли друг друга. — Разумеется, Расмус. И, еще раз, простите за мой внешний вид. — Я сам виноват, что явился без предупреждения. Мистер Линдхольм, мисс Линдхольм, — Бьерк учтиво кивнул им, — до свидания. — Я провожу вас, — Расмус Бьерк и Мартин Линдхольм пошли к выходу из особняка. — Кто это был, папа? — спросила Сольвейг, когда он вернулся. — Расмус Бьерк. Он из Ассоциации, — устало проговорил Мартин, — и, боюсь, Сольвейг, мне придется серьезно с тобой поговорить. — А что… что случилось? — девушку охватил страх. Очень давно ее отец не говорил ей таких слов. Обычно она слышала это, когда делала что-то плохое. А такое за все девятнадцать лет ее жизни случалось всего несколько раз. Кроме того, девушка понимала — слова «Ассоциация» и «серьезный разговор» в одном предложении просто не могут значить ничего хорошего. — Пока ничего. Просто у меня к тебе есть парочка вопросов. Пойдем. Он усадил ее за стол в гостиной. — Будешь чай? — Мартин указал на заварочный чайник. — Нет, спасибо, — в иной ситуации девушка не отказалась бы от крепкого зеленого чая, но сейчас ее руки дрожали так, что она боялась пролить его. Сольвейг прижала руки к коленям и сидела, не двигаясь. — О чем ты хотел спросить меня? Мартин сел за стол напротив Сольвейг. — Что тебе известно о Белой Ведьме? — без всяких предисловий спросил он. — Белая Ведьма? Я не совсем понимаю… — девушка оборвала фразу на полуслове. Ее поразила страшная догадка. — Не совсем понимаешь? — под пытливым взглядом отца девушка занервничала еще сильнее. Ее пальцы вцепились в светло-голубую ткань джинсов. — Или чего-то не договариваешь? Девушка замолчала, сверля взглядом столешницу. — Хорошо. Сначала я все объясню тебе, — Сольвейг не могла вспомнить, когда голос отца был строже, чем сейчас. Ее снова начинала охватывать паника. — Расмус Бьерк прибыл в Олесунн по поручению Ассоциации. Если конкретно, по поручению Аббатства Шпонхайм. По его словам, в городе стали распространяться слухи о так называемой «Белой Ведьме». Сначала я подумал, что это всего лишь еще одна городская легенда, но господин Бьерк утверждает, что возникла она не на пустом месте. Мартин посмотрел на девушку. Та хранила молчание, буравя стол взглядом. Тогда он продолжил: — Расмус Бьерк рассказал мне о том, что в местном хосписе в последнее время довольно часто происходят поистине необъяснимые вещи. Неизлечимо больные люди неожиданно оказываются совершенно здоровыми, словно никогда не болели ничем тяжелее простуды. Одна из таких внезапно выздоровевших утверждает, что ее посещала таинственная Белая Ведьма. Кроме того, по странному стечению обстоятельств, это учреждение находится всего в двух милях от нашего дома. Эти слухи распространились уже далеко за пределы нашего города. И мне начинает казаться, что я чего-то не знаю. Или ты знаешь что-то, чего не знаю я. Девушка так и не ответила. Мартин поднялся из-за стола и подошел к своей дочери. Сзади на плечи Сольвейг легли его руки. — Сольвейг, ты же знаешь, что я не желаю тебе ничего плохого. Но мы не можем позволить себе действовать так, как заблагорассудится. — Как заблагорассудится? — прошептала Сольвейг. — Нет, папа, я не действую так, как мне заблагорассудится. Я всего лишь…хочу сделать хоть что-то. — Я подозревал, что на подобные чудеса способен маг, обладающий талантом, подобным твоему. Но так нельзя, ты должна понимать… — Но зачем? — перебила его девушка. — Зачем тогда мне все это? Зачем мне нужен этот талант, если он не может помочь… — слеза скатилась по щеке девушки и упала ей на ладонь, — никому. Даже Кэри… Сольвейг изо всех сил пыталась удержаться, но было уже поздно. Слезы потоком текли по ее лицу, капая на ее дрожащие руки, вцепившиеся в светло-голубые джинсы. Она сбросила руки отца, вскочила со стула и выбежала из комнаты. — Сольвейг! Девушка бежала, не оборачиваясь, пока не оказалась в своей комнате. Захлопнув дверь, она дала волю подступившим слезам. Опустившись на пол рядом с дверью, она закрыла лицо руками и заплакала. В коридоре за дверью послышались чьи-то шаги. В дверь постучали. — Сольвейг, — это был голос ее отца, — открой, пожалуйста. Девушка и не думала открывать. — Сольвейг, я знаю, что ты слышишь. Просто…просто я хочу, чтоб ты знала — я ни в чем не обвиняю тебя. Не думаю, что человек вроде тебя когда-нибудь сделает что-то, в чем я смогу его обвинить. Я лишь не хочу, чтоб ты навредила себе. С людьми из Ассоциации шутки плохи, и если они прислали сюда своего человека, значит все более чем серьезно. Просто прошу тебя, не делай глупостей. Прости. Мартин Линдхольм вздохнул, и пошел к себе в лабораторию. Но не успел он пройти и десятка шагов, как дверь в комнату его дочери распахнулась. Едва он обернулся, как его дочь бросилась к нему. Она прижалась к его груди и снова заплакала. Мартин обнял ее за плечи. — Папа, я не хотела, чтоб так получилось, клянусь… — Сольвейг, — девушка взглянула в лицо своему отцу. Взгляды из разноцветных глаз встретились. От своего отца Сольвейг унаследовала гетерохромию — ее левый глаз был голубым, а правый светло-зеленым, как и у ее отца, — я знаю. Ты уже достаточно взрослая и умная, чтобы сама решать, что тебе делать. Но умоляю, будь осторожна. Я не могу позволить себе потерять и тебя. — Но Кэри… Из-за меня… — глаза девушки наполнились слезами. — Смерть Кэри — это не твоя вина. Не ты выбирала, рождаться тебе, или нет. И, поверь мне, и я, и твоя мать сделали все возможное, чтоб предотвратить ее смерть. Не было ни дня, в который Хелен не думала бы, как спасти твою сестру, Сольвейг. Ты тоже сделала все, что смогла. Кэри родилась такой, и мы ничего не могли с этим поделать. Но, Сольвейг, можешь ответить мне всего на один вопрос? — Да… — Неужели Кэри прожила несчастливую жизнь? Вспомни все те годы, что вы провели вместе. Разве она выглядела несчастной? Сольвейг задумалась. — Нет. Это не так. Кэри определенно была счастлива. Все свои восемнадцать лет. — Да, Сольвейг. Все свои восемнадцать лет. И меньше всего ей хотелось бы сделать несчастной твою жизнь. Или ты не помнишь, что она сказала тебе год назад? — Но я…я не могу! — Ты не можешь забыть ее, и я не призываю тебя сделать это. Никто из нас не может. Ни ты, ни я, ни Хелен. Просто прекрати винить себя. Этого будет достаточно. И еще, пообещай мне, что не будешь делать глупостей. Особенно опасных. Хорошо? Сольвейг улыбнулась и кивнула ему. Мартин высвободил ее из объятий и погладил по голове. Несмотря на то, что Сольвейг было уже девятнадцать, она снова почувствовала себя маленькой девочкой. — Да, папа. — Вот и хорошо, — Мартин широко улыбнулся, — я вернусь в лабораторию. Мой проект почти готов, и, если мне удастся получить патент от Ассоциации, будет просто прекрасно. Он наклонился вперед и поцеловал девушку в лоб. — Я люблю тебя, Сольвейг. Мартин развернулся и зашагал прочь по коридору. — Я тоже люблю тебя, папа, — прошептала ему вслед девушка. Сольвейг немного постояла, глядя вслед отцу, и вернулась в свою комнату. Сильнее всего она походила на комнату обыкновенного подростка. Старомодного и очень аккуратного подростка. За год в ней ничего не изменилось. Все тот же письменный стол. На его верхней полке стояло множество фигурок лошадей. Большая часть были подарками Кэри, которая знала о любви своей сестры к этим животным. Полки с множеством книг и учебников. Половина из них уже были не нужны Сольвейг, так как она окончила школу год назад. Хотя, по-настоящему она училась в ней лишь два года. В отличие от общительной и жизнерадостной Кэри, Сольвейг всегда трудно было находить общий язык с окружающими. Поэтому, уже с третьего класса ее перевели на домашнее обучение. Стороннему наблюдателю также могло показаться странным полное отсутствие какой-либо электроники. Телевизор, компьютер, ноутбук — всего этого никогда здесь не было. Даже мобильный телефон, который несколько лет назад подарил Сольвейг ее отец, она забросила куда-то в ящик стола и практически не доставала. В углу комнаты, на небольшом табурете сидел огромный плюшевый медведь. Кэри подарила его Сольвейг, когда ей было десять лет. Она помнила, как ее сестра смеялась, глядя на ее попытки поднять его. Над кроватью девушки в аккуратной синей рамке висела фотография. С нее смотрели две светловолосых девочки двенадцати лет с разноцветными глазами. Позади них виднелась водная гладь озера. «Это же озеро Хелин» — вспомнила девушка. Семь лет назад они ездили туда всей семьей. Сейчас лишь фотография могла убедить ее в том, что это было на самом деле. Те времена уже казались ей слишком далекими и какими-то нереальными. Рядом с фотографией висела еще одна, в красной рамке. На ней было трудно разобрать что-то, но если присмотреться, в огнях фейерверков можно было заметить фигуру девушки в школьной форме. В руках у нее была гитара, перед ней стоял микрофон. Сольвейг улыбнулась, глядя на это фото. В старших классах она узнала, что ее сестра умудрилась стать ритм-гитаристом в собственной группе, но когда та вытащила ее навыпускной, и Сольвейг увидела ее выступление вживую, долго не могла прийти в себя. Она не очень хорошо разбиралась в музыке, но то, что играла ее сестра, шокировало ее. Как неожиданно тяжелое звучание музыки, так и мастерство, с которым она была исполнена. Ребята из группы Кэри тогда выложились на полную, Сольвейг до сих пор прекрасно помнила тот концерт. После него Кэри долго смеялась, рассказывая, с каким лицом за ней наблюдала ее сестра. «Я когда тебя увидела, чуть со сцены от смеха не свалилась» — сказала она ей в тот вечер. Это было последнее светлое воспоминание Сольвейг о ее сестре. На следующее утро после выпускного Кэри пожаловалась на плохое самочувствие, а потом и вовсе потеряла сознание. Так и началось самое кошмарное время для семьи Линдхольм. Сольвейг помнила тот день, словно это было вчера. Очнувшись после недолгого обморока, Кэри не сразу узнала родных. Через пару часов к ней вернулась память, и она даже попыталась пошутить над этим, однако сразу после этого у сестры Сольвейг закружилась голова. Она даже не могла стоять на ногах, поэтому ее уложили на кровать. Хелен Линдхольм попыталась воздействовать на нее при помощи множества исцеляющих заклинаний, однако магия словно не распознавала недуг, поразивший девушку. На следующий день Кэри госпитализировали. Она уже совсем не могла двигаться и с трудом разговаривала. То, что обнаружили врачи при обследовании, обескуражило всех. Мозг и вся нервная система девушки стремительно отмирали. Так, словно их срок жизни внезапно закончился. Так, словно это был естественный ход вещей. Кэри умирала восемь дней. Но еще в первый день Кэрри осознала — если ее не смогла спасти Хелен Линдхольм, сильнейший целитель Аббатства Шпонхайм — медицина ее уже точно не спасет. И все же в безнадежных ситуациях людям свойственно надеяться на чудо. В этот раз чуда не случилось. На восьмой день сердце Кэри остановилось. То, что случилось после, Сольвейг помнила смутно. Именно в тот момент ее впервые накрыла черно-серая пелена транса. Очнулась девушка уже дома, рыдая на плече своего отца. Мать Сольвейг в тот вечер заперлась у себя в комнате, откуда не выходила три дня. Однако на этом беды для ее семьи не закончились. Не прошло и недели после похорон Кэри, как к ним в особняк приехали люди из Ассоциации. Как оказалось, в Часовой Башне был вынесен Приказ на Печать. Когда маги в первый раз произнесли эту фразу, Сольвейг не поняла, что она значит. В полной мере она осознала ее значение лишь тогда, когда маги Башни забрали Хелен Линдхольм, и увезли в неизвестном направлении. Даже Мартин Линдхольм со своим статусом окружного смотрителя не смог возразить им. С тех пор судьба матери была для Сольвейг загадкой, а все попытки Мартина разузнать о Хелен были бесплодны. Но самым большим шоком для девушки были дневники собственной матери, которые она обнаружила, тайком проникнув в лабораторию своего отца. Кэри была обречена с самого рождения. Сольвейг не подозревала об этом. Зачастую она даже завидовала своей сестре. Ведь в то время как Сольвейг сидела в четырех стенах, совмещая домашнее обучение школьной программе и развитие своих магических способностей, Кэри, обделенная магическим потенциалом, жила по-настоящему полной жизнью. За свои восемнадцать лет она успела объездить множество стран, попробовать то, что Сольвейг и в голову не приходило, обучиться игре на гитаре, создать собственную школьную музыкальную группу и даже найти любимого человека, с которым она встречалась последние два года своей жизни. Да, каждый день ее жизни был наполнен яркими красками. Вот только Сольвейг не подозревала, что каждый из них мог стать для Кэри последним. «…это чудо, что она до сих пор жива. Я надеюсь, это чудо продлится как можно дольше. Мне кажется, я перепробовала уже все, что возможно. Духовные Заклинания пока работают, но кто знает, что будет, когда они перестанут действовать. Я не хочу это узнать. Никогда. Я не стану матерью, погубившей собственную дочь » — этими строками заканчивался последний дневник Хелен Линдхольм. В отличие от своей сестры, Кэри оказалась неспособна принять силу, что досталась ей по наследству от матери. Нервная система Кэри не могла выдержать силы, которую ей пришлось принять, и медленно разрушалась. Настолько медленно, что это продлилось восемнадцать лет. Во многом, благодаря ее матери. Сольвейг и в голову не приходило, какие страдания все это время испытывала ее сестра. Ей казалось, что она живет совершенно нормальной, полноценной и настоящей жизнью. До тех пор, как недуг Кэри не прорвал все барьеры, возведенные ее матерью, и не убил ее за считанные дни. Девушка отвернулась от фото. Она вновь почувствовала жуткий стыд за ту смешную зависть и нелепые обиды, которые она когда-то испытывала к своей сестре. «Ты такая смешная, Сольвейг, хоть и умная, — сказала ей Кэри, когда они возвращались домой после выпускного, — все время ходишь мрачная, грустишь и на что-то злишься. Никто ничего за тебя не решал, Сольвейг. И за меня тоже. Я просто живу так, как могу, так, как у меня получается, и пытаюсь делать то, чего мне действительно хочется. И ты так можешь. Тебе нужно просто набраться смелости и пойти своим путем. Рано или поздно у тебя это получится, вот увидишь». Ее взгляд упал на серый шкаф у противоположной стены. «Пойти своим путем, значит». Девушка заперла дверь комнаты, подошла к шкафу и открыла дверцы. В шкафу висела одежда. Но девушку интересовала не она. Раздвинув в стороны вешалки с брюками, блузками и платьями, она посмотрела вниз, на большой ящик с замком. Девушка достала из кармана своих джинсов маленький ключ, вставила его в замочную скважину над ящиком. Щелкнул открывшийся замок. Просунув пальцы в небольшие углубления в нижней части ящика, она потянула его на себя. В ящике тоже была одежда. Высокие белые сапоги, белые брюки, белое пальто с глубоким капюшоном. Рядом с аккуратно сложенной одеждой лежали еще несколько вещей — белая карнавальная маска из дешевого пластика, пенал с контактными линзами, медальон в виде небольшого круглого камня изумрудного цвета на золотой цепочке, и покрытый странными письменами стальной браслет. Сольвейг грустно усмехнулась. Да, она обещала своему отцу не делать глупостей. Но было и еще одно обещание, которое она гораздо раньше дала сама себе. И его она не может нарушить.***
К полуночи ливень практически прекратился, сменившись мелким дождиком. На задний двор хосписа Олесунна заехал синий универсал. Остановив машину на ближайшем парковочном месте, медсестра Сьюзан Райли покинула ее и быстро пошла к служебному входу. Она посмотрела на свои наручные часы. На них было 23:57. «Опаздываю!» Она практически бегом подбежала к двери и открыла ее специальным ключом. Сьюзан уже открыла дверь, чтоб войти, как вдруг услышала звук удара камня о металл. Завыла сигнализация ее автомобиля. — Это еще что за шутки? — медсестра обернулась к автомобилю, осмотрелась вокруг. На залитой светом фонарей парковке не было никого. — Чертовщина какая-то, — выругалась она и отключила сигнализацию. Открытая ей дверь на считанные секунды осталась открытой. Этих секунд хватило для того, чтобы кто-то невидимый проскользнул внутрь.***
Чудом сумев разминуться с дежурной медсестрой, Сольвейг побежала вперед по служебному коридору и свернула направо на первом повороте. Там девушка смогла отдышаться. Она очень боялась, что ливень все-таки сможет разрушить искажающий барьер, благодаря которому она оставалась невидимой для невооруженного глаза. Но, к ее счастью, этого не случилось. Ливень закончился, а мелкий дождь был уже не так страшен. Успокоившись, Сольвейг двинулась дальше. Она свернула налево и оказалась на лестнице, по которой поднялась на второй этаж. Двигаясь по белому коридору, подсвеченному тусклым светом дежурного освещения, девушка нашла палату сто семь. Как только она потянулась к ручке двери, из палаты вышла дежурная медсестра. Сольвейг резко отпрыгнула в сторону, задев локтем висевший на стене плакат, который едва не упал на пол. От столкновения барьер замерцал сине-зелеными огнями и на секунду отключился. Сольвейг уже хотела бежать, но тут руны на ее браслете снова засветились мягким голубоватым светом, и девушка снова стала невидимой. Она задержала дыхание и прикрыла рот рукой, пытаясь никак не выдать свое присутствие. Лишь едва видимые в полутьме искажения воздуха выдавали ее. Медсестра обернулась на шум. — Что… — увидев криво висящий плакат, она нахмурилась. Оглянувшись вокруг и никого не обнаружив, женщина подошла к плакату и поправила его. — Странно, — тихо произнесла она и ушла дальше по коридору. Подождав, пока медсестра скроется из вида, Сольвейг потянулась к дверной ручке, собираясь войти в палату. Но не успела девушка коснуться двери, как неведомая сила потянула ее назад. Она почувствовала как что-то тугое сдавило ее шею. Искажающий барьер вспыхнул и исчез, девушка лишилась невидимости. Сольвейг хотела вскрикнуть, но не смогла. От удушья у девушки закружилась голова. Собрав все свои силы, она обернулась. В пяти метрах от нее на полу коридора лежал небольшой шар размером с кулак. Он пульсировал мягким белым светом. От шара к девушке тянулось что-то, напоминающее тонкую светящуюся струну. Именно она обвила ее шею, лишив воздуха. Сольвейг вцепилась в струну, пытаясь сорвать ее со своей шеи. От удушья у нее подкосились ноги, девушка упала на колени. Шар выбросил вторую струну, которая обмотала руки девушки, крепко связав их по самые ладони. Теперь она не могла даже пошевелить ими, а петля на ее шее затягивалась все туже. — Нет… Не сейчас… Она же умрет… Умрет…- беззвучно прошептали ее губы. Шар не слышал ее. Мир померк, и Сольвейг потеряла сознание.***
— Как скучно и предсказуемо. Девушка открыла глаза. Первым, что она ощутила, был жуткий огонь, охвативший легкие и боль в шее. Сольвейг жадно вдохнула воздух и закашлялась. Девушка хотела помассировать шею руками, но осознала, что не может двигаться. Когда ее взгляд прояснился, она увидела, что находится на траве, посреди небольшой поляны. Сольвейг осмотрелась вокруг, насколько могла. Кругом был лес. Перед ней что-то тихо зашипело. Девушка повернулась на звук и оцепенела. Это был белый шар. Сольвейг закричала. — Не стоит кричать, Мисс Линдхольм. «Паук» способен не только обездвиживать, но и глушить звуки. В радиусе восьми метров от него ваших криков никто не услышит, — голос показался Сольвейг знакомым. — Кто вы? Что вам от меня нужно?! — она попыталась вырваться из пут. В ответ они сжались еще сильнее. Девушка застонала от боли. — Хм. Странно. А мне казалось, что мы знакомы, — Сольвейг услышала шелест травы, перед ней появился обладатель голоса. В тусклом свете луны она увидела фиолетовый костюм. — Расмус Бьерк! — К вашим услугам, — Бьерк театрально поклонился. — Как же приятно, что вы вспомнили мое имя, Сольвейг Линдхольм. — Вы, — девушку затрясло от гнева, — вы хоть понимаете, что сделали? — Вполне, мисс Линдхольм. Не дал вам навредить Ассоциации магов. Сольвейг всхлипнула. Из ее глаз потекли слезы. — Вы… вы убили ее… Убили… Убили! Убили! — Увы, людям вообще свойственно умирать. — Почему вы не дали мне излечить ее… Хотя бы ее! Почему?! Расмус устало вздохнул. — Вы и сами прекрасно это знаете, мисс Линдхольм. Ваша бурная деятельность в этом городе уже создала немало проблем. Неужели отец не говорил вам об этом? Сольвейг не ответила. Тогда Бьерк продолжил. — Почему вы так рветесь спасать людей? Неужели жизнь какой-то посторонней девочки была для вас важнее собственной? Или… — Расмус пристально посмотрел в залитые слезами глаза девушки, — здесь замешано что-то еще? — Да что вы вообще можете знать обо мне?! — с неожиданной даже для себя яростью выкрикнула она. — Ну, например то, что недавно вы потеряли близкого вам человека. Уж не связано ли это… — Заткнись! Заткнись! Замолчи… Хватит… Хватит… — Как вам угодно, — усмехнулся Бьерк и зашагал прочь от плачущей девушки, — но имейте в виду, Сольвейг, в следующий раз я не буду столь обходителен. Произнеся это, он скрылся в чаще леса. Магический шар убрал свои нити и покатился вслед за ним. Девушка осталась одна посреди поляны в ночном лесу, ощущая, как ее сознание заволакивает серо-черная пелена.***
— Сольвейг! Сольвейг! Девушка открыла глаза и увидела перед собой взволнованное лицо отца. — Господи, что случилось? Ты в порядке? — Я… Да, я в порядке. Как я здесь оказалась? — девушка поняла, что лежит на диване в гостиной. Ее перепачканное грязью белое пальто валялось рядом на полу. Лицо Мартина стало строгим. — Это я должен спросить тебя, как ты здесь оказалась! Когда я зашел к тебе ночью, тебя не оказалось дома, а в четыре утра ты заявилась домой и свалилась без чувств на пороге! Ты хоть понимаешь, как сильно напугала меня?! — Я…прости. Мартин устало вздохнул. — Сольвейг, что происходит? Где ты была? — Я просто… — нет, сказать правду она не могла, — мне не спалось, и я захотела прогуляться по ночному лесу, подышать свежим воздухом. А там мне неожиданно стало плохо… Потом я ничего не помню. Сольвейг было ужасно стыдно за свою ложь, но вариант сказать правду она даже не рассматривала. «Следы, он заметит их!» — она совсем забыла про следы от «струн» белого шара, что покрывали ее шею и руки. — Но зачем тебе понадобился амулет твоей сестры? — Амулет? — девушка нащупала у себя на груди магический амулет. Потом потрогала свою шею. У нее вырвался вздох облегчения. Защитный амулет Кэри излечил раны, нанесенные шаром, и теперь на ее шее и руках не осталось никаких следов. — Я не помню, зачем надела его. Прости. — Сольвейг, ты же обещала мне. — Я помню, папа. Я правда не знаю, что на меня нашло. Обещаю, больше такого не повторится. Мартин бросил на нее взгляд, от которого девушке захотелось провалиться на месте от стыда. Она виновато опустила глаза. — Хорошо, — смягчился Мартин, — как ты себя чувствуешь? — Я в порядке, — отец недоверчиво покосился на нее, — правда. Сейчас я в порядке. — Ладно, Сольвейг, — великодушно согласился он, — тебе стоит принять душ и переодеться. Я пока приготовлю тебе чай. Будешь? — Да, спасибо, — улыбнулась ему девушка. Мартин укоризненно покачал головой. — Неблагодарная же это доля, быть отцом-одиночкой. — Ну, не говори так, папа, — Сольвейг поднялась с дивана, и пошла навстречу Мартину, широко расставив руки, словно намереваясь обнять его. — Эй, даже не думай, ты вся грязная! — он отступил назад. Девушка решительно двинулась вперед. — Стой! — Мартин Линдхольм побежал от нее, Сольвейг пустилась за ним в погоню, — сначала помойся! И переоденься! Они пробежали два круга вокруг стола, потом остановились и засмеялись. — Обычно так Кэри делала. — Да, я тоже вспомнила ее. Я в душ. — Иди уже. В ванной девушка заметила, что на ней до сих пор надеты белые кожаные перчатки. Сольвейг стянула их. То, что она увидела, заставило ее застыть от изумления.***
— Папа, — Сольвейг повертела в руках кружку с горячим чаем. Рукава ее халата были натянуты так, что из-под них выглядывали лишь пальцы. Девушка не нашла другого способа незаметно скрыть свою находку, — можно задать тебе вопрос? — Да, конечно, — Мартин сделал глоток и отставил чашку в сторону. — Но учти, если ты собралась снова куда-то пойти ночью — я тебе запрещаю! — Нет, нет, я не об этом, — замахала руками Сольвейг. — Тогда спрашивай. — Могу я воспользоваться книгой из твоей библиотеки? — Эм…да…конечно. Тебе нужно что-то конкретное? — Да. Мне нужны «Хроники Рюудо». — Что? — Что-то не так? — Нет, но… Довольно необычный выбор. — Я знаю. Просто я тут вспомнила одну историю, которую ты мне еще в детстве рассказывал, и мне захотелось больше о ней узнать. — Да? Хм, — Мартин задумчиво посмотрел в потолок, — я что-то даже и не помню, когда я рассказывал тебе что-то подобное. Ну, раз тебе так хочется. Только прошу тебя, будь с ней аккуратна. Оригинальная рукопись уже давно утрачена, а переизданий не так уж и много. — Хорошо. — И еще, перевод там очень кривой. Сольвейг улыбнулась. — Я думаю, как-нибудь осилю. Мартин внимательно посмотрел ей в глаза. — Ты точно ничего не задумала? — Н-нет! Конечно, нет. Я просто хочу почитать ее. — Ну тогда ладно. Спустя час Мартин постучал в дверь комнаты девушки. В руках у него была пыльная толстая книга в кожаном переплете. Ее страницы пожелтели от времени. Сольвейг с благодарностью приняла ее. — С тобой точно все нормально? — возбуждение девушки насторожило Мартина. — Да, да, спасибо, папа! — скороговоркой проговорила она и закрыла дверь, щелкнув замком. Мартин обескураженно покачал головой и отправился в лабораторию.***
— Господи, что я делаю, что я творю, — проговорила вслух Сольвейг и закрыла лицо руками. Она вернулась на поляну, где когда-то лежала связанной белым шаром в ожидании своей участи. Неделю она провела за изучением старой книги. Несмотря на действительно «кривой» перевод, она смогла понять многое. Порой ей даже казалось, что она узнала слишком много. Последние три ночи полученные знания не давали ей спать. Сейчас Сольвейг держалась на ногах только благодаря исцеляющей магии. Она сделала глубокий вдох и сжала кулаки, набираясь решимости. Сольвейг подошла к середине поляны. Трава на ней была аккуратно вытоптана, в лунном свете на ее зелени виднелись ярко-красные отблески порошка, что был рассыпан в форме аккуратного круга. Внутри круга полоски порошка образовывали витиеватые фигуры и письмена. Она сбросила свою куртку и осталась в футболке. Ветер пробирал до костей, но от жара в груди она не чувствовала холода. Девушка положила куртку на землю, а на нее книгу. Сольвейг встала лицом к центру круга и протянула руку с метками в его сторону, чувствуя, как от страха у нее трясутся колени. Она не была уверена, делает ли все правильно, не была уверена в том, что хоть что-то получится, она вообще не была уверена, что знает, что делает, но что-то внутри толкало ее вперед. Чудо. Надежда на то чудо, которого она когда-то отчаянно ждала. — Пусть зов мой достигнет тебя сквозь века, — Сольвейг сама не верила в то, что говорит это. — Пусть моя воля направит тебя, а рука твоя направит поводья… Круг едва заметно блеснул. Сольвейг списала это на лунный блик. — Взываю, к тебе, тот, кто был быстрее ветра, — Пересеки границу миров, что разделяет нас, — Преодолей время, что лежит между нами, — Прошлое и будущее станут едиными для тебя, — Явись на мой зов, бесстрашный всадник, — И пусть повергнут в грязь врагов наших копыта скакуна твоего! Сольвейг тяжело и часто дышала. Ее сердце колотилось словно бешеное. Ничего не происходило. Девушка подождала еще пять минут. Результат был тот же. — Так и знала. Такое просто невозможно, — разочарованно сказала она сама себе. По поляне прокатился порыв неожиданно холодного ветра. Девушка поежилась и потянулась за курткой. Тихий и низкий гул привлек внимание. Она повернулась к кругу призыва. В его центре кружился маленький воздушный вихрь. Прежде, чем Сольвейг успела осознать происходящее, сильнейший порыв ветра ударил ее в спину, едва не сбив с ног. Вихрь стремительно рос, набирая обороты. Он поднимал в воздух магический порошок, втягивал в себя траву и листву с ближайших деревьев. Девушку почувствовала, как ее затягивает внутрь. Вокруг летали листья, земля, трава и ветки. Она закрыла лицо руками. Только сейчас она заметила, что метки на ее руке пылают ярко-алым светом. Из центра круга потянулась струйка серого дыма. Она стремительно росла, и вскоре серая дымка заполонила изнутри весь вихрь. Серое торнадо оглушительно выло, затягивая все больше окружающих предметов. Все закончилось так же неожиданно, как и началось. Вспышка яркого света ослепила Сольвейг, а резкий порыв ветра опрокинул ее навзничь. «Что я наделала?» — подумала она и, пошатываясь, встала на ноги. Пыль и дым на месте, где недавно бушевал ураган, постепенно рассеивались. — Кто… кто ты? — сквозь дым и падающую листву девушка увидела темную фигуру. Неспешно она двинулась в ее сторону. Девушка попятилась назад, поскользнулась и снова растянулась на мокрой траве, — пожалуйста, не трогай меня! Фигура была уже совсем близко, от девушки ее отделяло не более пяти метров. В лунном свете Сольвейг смогла рассмотреть ее очертания. — Какое жалкое зрелище, — грубый баритон явно обращался к девушке. — И это тот, кто призвал меня? Мой мастер? Похоже, мне крупно не повезло. Рука, затянутая в черную перчатку, скинула капюшон. В лунном свете девушка увидела лицо мужчины и его угольно-черные волосы. В ночи его глаза светились ярким янтарным светом. Они с нескрываемым презрением смотрели на девушку. С другого края поляны послышались хлопки в ладоши. — Браво, браво, — на поляне появился человек, — кто бы мог подумать. Сольвейг узнала этот голос. — Бьерк! — Не думал, что вы отважитесь на такое, мисс Линдхольм. Я впечатлен, — на поляну выкатился белый шар и остановился у ног мага. — Кто ты и что тебе здесь нужно? — мужчина в черном обернулся к чародею. — Героический Дух, — восхищенно пролепетал Бьерк, — позвольте представиться, меня зовут Расмус Бьерк. Я здесь для того, чтобы предложить вам заключить контракт. — Меня призвал не ты. — Но… Но вы же не думаете, что эта никчемная девчонка способна быть вашим мастером, — с горячностью в голосе заговорил Бьерк, — это всего лишь жалкая пародия на настоящего Мастера. Позвольте мне вести вас в бой, райдер, и вы не пожалеете о своем выборе. Я… — Замолкни. Мой мастер не ты, и тебе им не стать. — Но она не сможет… — договорить он не успел. По поляне словно пронесся порыв ветра. Фигура в черном на мгновение размылась и исчезла из вида Сольвейг. В следующее мгновение он оказался перед магом. Раздался громкий хлопок. — По…почему? — прохрипел маг. Его глаза удивленно смотрели вниз. В лунном свете девушка заметила широкое стальное лезвие, торчащее из него. — Я лучше знаю, кто достоин мне приказывать, ничтожество, — процедил человек в черном. Он вырвал клинок из груди мага и взмахнул им еще раз. Голова Бьерка упала с плеч, гулко ударившись о влажную землю. Зелень травы покрыла алая кровь. Его тело, словно пребывая в раздумьях, простояло на ногах еще несколько секунд, а потом упало на землю рядом с головой. Сольвейг закричала. Человек в черном спокойно обтер клинок перчаткой. Из земли он выдернул второй. Вокруг места, из которого он торчал, были разбросаны осколки стекла, и растекалась вязкая белая жидкость. От нее струился белесый дым. Это все, что осталось от «паука» обезглавленного чародея. Мужчина взмахнул клинками и спрятал их под полами плаща. — Нет… Нет! Зачем ты это сделал?! Он двинулся к ней. — Не подходи ко мне, не подходи! Не надо! — Зачем ты призвала меня? — Я…я… — Ответь! — Я…твой мастер… — от страха она была готова заплакать. Взгляд янтарных глаз был неумолим. — Так веди себя как мастер, девчонка. — Зачем ты убил его? — прошептала Сольвейг, когда к ней вернулась способность связно говорить. — Он слишком много попусту болтал. Надеюсь, ты от него отличаешься. — Но…что мне теперь делать? Ассоциация узнает… и тогда… — Сольвейг схватилась за голову. «Моему отцу конец. И мне тоже». Силовик Ассоциации мертв. И, пусть косвенно, виновата в этом она. — Тебя должна волновать война, для которой ты призвала меня. О его теле позабочусь я. — Но… — наткнувшись на не терпящий возражений взгляд, девушка замолкла. — Как тебя зовут? Девушка вздрогнула. — С-сольвейг Линдхольм. А… т-тебя? — Сольвейг уже пожалела, что задала этот вопрос, но, к ее удивлению, незнакомец отреагировал на него спокойно. Он посмотрел на луну. В ее свете рваный черный плащ казался сгустком чистой тьмы, подхваченной холодным весенним ветром. — Если хочешь, можешь называть меня Эрик.***
«Дорогой папа! Я прошу прощения, за все неприятности, что доставила тебе. Я знаю, со мной было нелегко все это время. Нам всем пришлось нелегко. Наверное, я до сих пор не сошла с ума только благодаря тебе, твоей доброте и жизнерадостности. Ты очень сильно напоминаешь мне Кэри. Всегда напоминал. Но я не могу и дальше продолжать сидеть, сложа руки. Я просто не могу. Ты должен понять меня. Я знаю, ты сможешь. Я не могу сказать тебе, куда направляюсь, но я очень надеюсь, что скоро мы увидимся вновь. Скажу лишь одно: я сделаю все для того, чтобы вернуть счастье в наш дом. Счастье, которого мы заслуживаем. Спасибо за все, папа. Я очень люблю тебя. Твоя дочь, Сольвейг Линдхольм» Мартин отложил записку в сторону. Его лицо было спокойным, но глаза излучали тоску и отчаяние. — Что же ты задумала? — пробормотал он. — Зачем ты ушла? Он снова принялся перечитывать строки письма. Уже в восьмой раз. В это время Сольвейг Линдхольм уже вылетела в Японию.