Слова уносит ветер

Александр чувствовал себя уставшим и раздраженным. Теперь-то он понимал, почему дополнительная дисциплина в расписании занимала всю субботу, смещая время для тренировок на свободные часы после основной учебы. Впрочем, в глубине души нефилим признавал, что Бейн – отличный учитель, поскольку в нем, как это ни странно, за взбалмошностью и эксцентричностью была спрятана просто уйма терпения. Он ни разу не повысил голос, когда Алек ошибался и руна выходила совершенно не той, что нужно, даже когда из-за такой ошибки загорелся рукав его рубашки. Магнус лишь рассмеялся, вспоминая инквизицию и сжигание ведьм. Лайтвуд с удивлением заметил, что улыбается, и от этого его раздражение только возросло. Что за вздор, в самом деле? Разве можно отвлекаться на глупости, когда изучаешь такие важные вещи. - Осторожно! – спускаясь с лестницы, Алек так погрузился в свои мысли, что не заметил идущего внизу охотника и буквально налетел на него. Книги и записи, которые нес незнакомец, рассыпались по полу. - Черт! Прости, - Лайтвуд тут же принялся собирать учебники. – Я задумался и не заметил тебя. - Не страшно, - охотник улыбнулся, потирая ушибленное плечо, и принял из рук Александра свои вещи. – Я Себастьян, кстати. А ты, наверно, Александр Лайтвуд? - Да, - Алек растерянно пожал предложенную руку. – Приятно познакомится! Но… - Я знаю, кто ты, потому что у тебя на форме нашивка факультета применения магических знаний, а я знаю всех нынешних первокурсников, кроме поступившего на факультет последним. - Ого! – Лайтвуд удивился. – С чего вдруг такой интерес к молодежи? Блондин пожал плечами. - Я сам хотел перевестись на этот факультет. Но что ни делается, то – к лучшему, не так ли? - Выходит, я занял твое место? - Нет, брось! Ты сдал экзамены лучше меня, и это место по праву твое. Не хочу, чтобы между нами возникали недоразумения. А сейчас извини, но Безмолвные братья не очень-то добры к нерасторопным студентам. Увидимся! Алек не успел ответить, а блондин уже скрылся за поворотом. ………………………… Себастьян вернул книги Безмолвному брату, забрал свои записи и направился к себе. Он делил комнату еще с двумя охотниками, но сейчас-то она должна быть пуста, ведь у нефилимов наступило время тренировок, однако ему, прибывшему всего два дня назад из Нью-Йорка после восстановления, было разрешено данное занятие пропустить. Преподаватели были обеспокоены тем, как тренировка скажется на его травмах. «Идиоты, - пронеслось в его голове, - знали бы они, насколько быстро я восстанавливаюсь…». Закрыв за собой дверь, нефилим быстро подошел к кровати и достал из-под нее сумку с вещами, покопавшись в которой, достал большую тяжелую чашу, в точности напоминавшую Чашу смерти, но бывшую, разумеется, абсолютно бесполезной. Повертев предмет в руках, Себастьян положил его обратно, застегнул сумку и вместе с ней вышел из комнаты. Сейчас самым важным было не привлекая внимания покинуть Институт. На то, чтобы осуществить его замысел и вернуться обратно, у него было не так уж много времени, а до Гарда добираться довольно долго. В лучшем случае, к утру он доберется до своей цели, и сейчас каждая минута была на счету. «Задержка с Александром была весьма некстати», - эти мысли заставили Себатьяна поморщиться. Со своим единоутробным братом он впервые заговорил сегодня. Отец обычно не позволял ему приближаться даже к матери, не говоря уже о братьях и сестрах, поэтому ни с кем из них он не был знаком, но заочно знал каждого. Алек всегда казался ему скучным и занудным, поэтому особенно неприятно было узнать, что именно он обошел Себастьяна в борьбе за место на факультете. К тому же Себастьян знал, что Лайтвуд не ладит с Клариссой, а к сестре он испытывал странные теплые чувства, и это не способствовало желанию узнать брата получше, напротив, всегда казалось, что Алек занял его место. Однажды, когда ему исполнилось пять, Валентин позволил Маризе провести с сыном целый день. Себастьян помнил, что был почти счастлив, ведь тогда казалось, что и мать, и отец принадлежат только ему. В тот день он и узнал о существовании брата, а еще о том, что вот-вот должна появиться его сестра. Тогда же, перед самым уходом матери, он в слезах прокричал ей, что не хочет брата, ведь если его не будет, то Мариза сможет полюбить своего первенца. - Но я люблю тебя, - побледневшая женщина опустилась перед ребенком на колени, придерживая огромный живот. - Нет, не любишь, не любишь! – кричал мальчик, сжимая кулачки и вытирая ими злые слезы. – Ты оставила меня здесь, одного! А он – с тобой! - Мариза, тебе пора, - Валентин положил руку на плечо сына и равнодушно посмотрел на женщину. - Что мы делаем, Валентин? – она подняла голову, пытаясь рассмотреть в глазах мужчины хоть какие-то теплые чувства. – Он ведь всего лишь ребенок. - Он – воин! И станет великим воином, если сделать все правильно, - каждым словом Моргенштерн давал понять, что не потерпит возражений. Ни плач ребенка, ни уговоры Маризы – ничто не могло переубедить его. В ту же ночь он впервые увидел у своей постели другую, очень высокую и худую женщину. Ее горячие руки касались ран на спине, оставшихся после того, как Валентин выпорол его. - Кто ты? – мальчик попытался встать, но в глазах потемнело и маленькое тельце рухнуло на кровать. - Тссс, - женщина приложила тонкий палец к его губам. – Я – та, кто позаботится о тебе, кто будет любить тебя больше всего на свете… - Никто не любит меня больше всего на свете. Даже мама, - ребенок больше не плакал, он просто констатировал факт. - Эта женщина, Мариза Лайтвуд, не настоящая мать для тебя, - Себастьяна погладили по голове, и ему вдруг стало спокойно, - разве может мать оставить свое дитя? А сейчас – набирайся сил, мой ангелочек… - с этими словами женщина поднесла к губам мальчика чашу, наполненную густой и вязкой жидкостью.