Сказка о магах, даэдра и островах

      Мир менялся, повинуясь движению Акатоша. Время текло размеренно, тягуче, неумолимо — так текла лава со склонов Красной Горы, сметая все на своем пути.       Оно отобрало у нее многих. Первыми пали ее родители. Затем ее подобрал один добрый, ласковый и общительный каджит. О, Люсия прекрасно помнила его, помнила, как он был худощав, потрепан и устал, но как светились жизнью его глаза, как целительно согревали его объятия. Поначалу им было тяжело. Ее друг, ставший ей отцом, сам был небогат. Он только-только прибыл в Скайрим, и у него не было ровным счетом ничего — только лук, штаны и меховая куртка. Сначала они жили в палатке из шкур за городом. Каджит мог пропадать неделями и месяцами, но всегда, всегда возвращался, и, как правило, с мешком припасов. Со временем он смог сколотить состояние и купить сначала Дом теплых ветров, хижинку в Вайтране, затем особняк в Солитьюде, а потом и вовсе отгрохать свой.       Люсия усмехнулась, оглядев такие родные, такие знакомые стены. Люди поколениями трудились шахтерами, охотниками, лесорубами, легионерами, торговцами и все равно далеко не всегда получали возможность отстроить себе жилище по своему вкусу. Каджит же за одну жизнь успел разжиться так, что при упоминании его имени Восточная Имперская компания начинала завистливо кусать локти.       Драконорожденный же. Куда простым смертным с ним тягаться? Люсия даже думать не хотела, на что пришлось пойти ее отцу, чтобы она в итоге ни в чем не нуждалась.       Потом каджит притащил домой вампиршу. О, Люсия помнила ее поджатые губки, ее аккуратные ручки с тонкими пальчиками и нежной кожей. Она помнила, как Серана недовольно высказывалась практически обо всем, что видела вокруг. Дождь? Мокро! Солнце! Фу, я ж вампир! Снег? Противно! Смертные? Фу, гадость! Нет смертных? Фу, скучно!       Со временем Серана оттаяла, превратилась в правую руку каджита и даже согласилась на его предложение исцелиться от вампиризма. Люсия вздохнула. Говорят, мудрость приходит с возрастом, но в случае с ее названной сестрой возраст пришел один. Несколько столетий трудной вампирской жизни не смогли выбить из Сераны бестолковую, избалованную девочку.       А потом каджит переплюнул сам себя и притащил домой дракона, бессовестно выдернутого аж из Каирна Душ.       Удивительно, что по его душу так ни разу и не пришли Дозорные Стендарра. Тут был полный комплект — оборотень (Довакин какое-то время побыл им), вампирша и дракон-некромант. Были у всего этого ужаса и свои плюсы. Когда Люсия притащила домой собаку, никто не возражал.       Но время смело их, как Красная Гора смела все живое у своего подножия. Первой пала Серана, подхватившая где-то лихорадку и не пережившая ее. Затем ее родной отец, что всегда возвращался с кучей подарков и уморительных историй, не вернулся. Вместе с ними пропал Дюрневир, и Люсия не знала, куда подался освобожденный от гнета Идеальных Повелителей одинокий дова. Затем умерла Утгерд, что была управительницей в поместье. Затем без вести пропала Райя, хускарл Ка’Баши.       Осталась только она, и неизвестно, когда время сметет еще и ее.       Боги, сколько она живет в этом поместье в гордом одиночестве?.. Сколько лет прошло с того дня, когда ее отец в последний раз переступил порог отстроенного им — и ею — дома?       Невероятно. Невероятно тоскливо и одиноко стало ей. Люсия так и не обзавелась другими друзьями; да, она пошла по стопам отца, она стала следующим после него Предвестником, и избрание ее на эту должность привело весь Вайтран в восторг, а Эйлу Охотницу — в ярость. Она молча ненавидела каджита всю его жизнь за то, что тот был тихим, ловким и бесшумным, и не влезал в ее представления об идеальном Предвестнике. Люсия вздохнула. Несносная, неадекватная тетка. Имперка надеялась, что когда-нибудь эта гадина сдохнет.       За стенами поместья рявкнул гром. По крыше застучали первые капли дождя. Люсия вновь устало вздохнула и решила растопить камин в большом зале. Она накидала в него дров, разожгла огонь и уселась на старой медвежьей шкуре, на которой перед пламенем обычно нежилась Серана.       Имперка усмехнулась. Не сказать, чтобы она испытывала какие-то теплые чувства к вампирше. Серана всегда казалась ей капризной, глупой девчонкой, не нажившей себе за несколько столетий мозгов, однако сейчас, после нескольких лет одиночества, она была бы рада видеть даже ее.       Время опустошительно. Дерево ее размеренной, обеспеченной счастьем жизни, что так старательно высаживал каджит, было срублено, чтобы сделать ему же гроб. Одиночество не всегда похоже на исступленные рыдания, на всепоглощающую тьму, и миры умирают по-разному; душа Эйлы, похоронившая почти всех истинных Соратников, которых она знала, погибала, царапаясь когтями и плюясь ядом; Люсия же умирала спокойно, с улыбкой взирая на прошлое.       Как жить, если прошлое — это все, что у тебя есть?       В дверь постучали. Имперка даже дернулась от неожиданности. Поместье стояло в отдалении от дороги в Фолкрит, и непонятно, кого судьба принесла к ней, однако она поднялась, закуталась в свою домашнюю шаль, чтобы скрыть безобразное домашнее платье, и пошла встречать гостей.       На пороге стояла молодая, болезненно-худая девушка. Капюшон дорожного плаща скрывал ее лицо, и лишь мокли под дождем пышные ее черные кудри, что выбивались из-под него. Незнакомка учтиво поклонилась и попросилась переждать дождь, ибо вымокла до нитки. Пожав плечами, Люсия пропустила странницу в свой дом.       Девушка робко зашла и стала осматриваться, не решаясь зайти дальше. Имперка дала ей обувь и одежду, велев мокрые свои вещи повесить сушиться перед камином, который она так удачно разожгла. Поклонившись, странная незнакомка повиновалась, после чего совершенно по-хозяйски развалилась на немного запылившейся шкуре.       Люсия предложила путнице ужин, но та отказалась. Имперка устало улыбнулась уголком рта и покачала головой.  — Что, до сих пор кровью питаешься?       Девушка на медвежьих шкурах замерла.  — Простите, я не понимаю…  — Да брось ты комедию ломать, не понимает она, — фыркнула Люсия. — Даэдрапоклонники не умирают просто так — а я помню, что ты была последовательницей культа Молага Бала.       Серана побледнела, лежа на шкуре, все так же не шевелясь.  — Короче, я не знаю, каким образом ты умудрилась воскреснуть из мертвых, но ты выглядишь так, словно на этот раз ты стала едой для вампира.  — Как?  — Что «как»? Как я тебя узнала? Ты легла на свою любимую медвежью шкуру ровно в той же позе, в которой лежала постоянно. Серана, детка, я на тебя пятнадцать лет смотрела. Плюс черные волосы, плюс лицо…  — Но я умерла.  — Дорогая, мой отец был каджитом, ставшим нордским героем, умудрившимся притащить домой дракона, спертого из Каирна Душ. Я уже ничему не удивляюсь, — пожала плечами имперка. — Жрать будешь?  — Если только чуть-чуть… — полушепотом ответила Серана.       Люсия скинула мешавшуюся шаль, оставив ее на спинке стула, и принялась кашеварить. Серана по какой-то причине ощущала себя пристыженной и раздавленной. Не должна она была сюда приходить. Зачем? Зачем возвращаться на пепелище?       Дурацкое желание вернуть все, как было. Время вспять не повернуть. Неумолимо движется оно вперед, такое жестокое, такое равнодушное, и Серана зачем-то пыталась откопать из-под толстого слоя застывшей лавы осколки своей жизни, те, где ей было тепло, те, где ее любили и не пытались затолкать в гроб.       Имперка молча что-то готовила. Наконец, когда скромное кушанье было готово, она протянула его Серане, усевшись рядом с ней.  — Ну, рассказывай.  — Что?  — Не юли, — строго рявкнула Люсия, и Серана виновато сжалась. — Да не трясись ты так, бить тебя я не буду.  — Я не знаю, с чего начать.  — С последней нашей встречи.  — Ох… — вздохнула Серана.  — Есть не забывай, остынет все нахрен.  — Да-да, — рассеянно кивнула она. — Ты знаешь, как я умерла.  — Да, я помню, лихорадка. Что с отцом?  — Погиб на берегу Моря Призраков от лап медведя. Тенегрив, почуяв опасность, скинул седока и оставил отца на растерзание зверю.  — Гребаная кляча. Таки надо было ее на мясо сдать, — буркнула Люсия.  — Потом я стала свидетельницей, как за душу отца стали одновременно бороться Тсун, Мать Ночи и Ноктюрнал. Он им каждому при жизни ее пообещал.  — Не удивлена. Дальше?  — А потом отец признался, что он — лорд Шеогорат, и что все присутствующие могут катиться в баню.  — Опять не удивлена. Дальше?  — Он увел меня на Дрожащие Острова, и Дюрневира дернул туда же.  — Так вот куда делся этот засранец, — кивнула Люсия. — Что потом?  — Ну, что потом?  — Ты-то тут как оказалась? Чего пришла?  — По правде… Я не знаю, — вздохнула Серана. — Я совершила ужасную вещь. Я убила его.  — Кого?  — Отца.  — Нафига?  — Потому что от каджита, за которым я пошла на Острова, не осталось и следа. Его место занял эгоистичный, самовлюбленный лорд Шеогорат, и… Я предала его. Когда он был в Нирне, я оборвала его связь с Островами, и он погиб.  — Он был в Нирне?  — Да, но под другим именем и в другом обличии. Виартур, имперец, смуглый такой…  — А, слыхала, что в Вайтране внезапно при нападении на двух эльфов скончался какой-то утырок. Вроде как имперец, и вроде как смуглый.  — Да, это он, — вздохнула она.  — Ты жрать будешь, или мне в тебя еду силой затолкать? — буркнула Люсия. Серана послушно извинилась и начала активно поглощать кушанье. — Однако вопрос, какого сприггана ты забыла тут, остается открытым.  — Честно? Я не знаю. Я не знаю, почему пришла сюда и уж тем более не знаю, что я хотела тут увидеть.  — Ты хотела увидеть тут отца, тепло и покой, верно? Но его тут нет.  — Я понимаю…  — Знать, понимать и принимать — разные вещи. Детка, проснись. Отец мертв. Для тебя он мертв дважды. Даже если ты раскопаешь его могилу, ничего, кроме костей, ты там не увидишь.       Серана вздохнула и бессильно свернулась калачиком на шкуре.  — Я чувствую себя набитой дурой.       Люсия пожала плечами.  — Расслабься. Все периодически тупят.  — Я не знаю, зачем я тут. Зачем я на Островах. Почему вообще я?  — Настолько общие и пространные вопросы тебе ответов не дадут. Ты тут, потому что так получилось. Может быть куча причин, по которой ты в итоге заняла место лорда Шеогората — от возвышенных, достойных героического эпоса, до «гы-гы, ребят, смотрите, как прикольно вышло». Какая разница, почему ты там, где ты есть?       Серана захныкала.  — У-у-у, детка, тебя из аристократской зазнайки в считанные годы превратили Вилкас-знает-во-что. Отдохни. Расслабься. Если ты королева, то помни, что подданным нужна здоровая, счастливая и трезво рассуждающая госпожа.  — Ты говоришь как Дюрневир.  — Ха. Слушай его, потому что он далеко не дурак.       Воцарилось молчание.  — Как вообще у него дела?  — Нормально. Служит мне и Дрожащим Островам. Работает охранником.  — Неудивительно, — хмыкнула Люсия. — Было бы странно, если бы он, прожив столько тысячелетий в качестве раба, внезапно смог бы не стать им повторно.  — В смысле?  — Свобода не дается рабу тогда, когда с его рук слетают цепи. Цепи должны слететь еще и с разума, а у Дюрневира за такой короткий срок это не произошло — и не могло произойти. То же самое и с тобой. Ты лишилась папкиных наставлений, и потому не понимаешь, что тебе делать.  — Мой папка запер меня в гробу!  — А мой сдох на войне, — равнодушно пожала плечами. — Но мужик, который тебя породил, и отец, бывают вообще разными людьми.       Серана сникла.  — Короче, детка. Ты зациклилась. Понимаю, тебе тяжко, но искать поддержку там, где остались только пепел и трупы, бесполезно. Лучше иди и обними Дюрневира. Не думаю, что он будет против, — бросила Люсия, и от ее жестоких слов госпоже Дрожащих Островов захотелось удавиться.       А над Скайримом сгущались сумерки. Вайтран медленно, но верно тонул в ночной тьме. Окружающие его холодные равнины безмолвно провожали засыпающее солнце, загоняя людей порывами ледяного ветра по домам. Лишь одна одинокая фигура, облаченная в фиолетово-золотое, уже потрепанное одеяние, упорно шла куда-то прочь от городских стен.       Валь ежился под ударами ледяного воздуха, но упрямо плелся подальше от города, боясь, что его услышат. Он собирался позвать Партурнакса, смутно надеясь, что тот придет к нему и поможет советом, поскольку идея пойти к нему самостоятельно медленно рассыпалась прахом.       Прошло два дня, а Серана так и не явилась. Ее депрессия, усугубляемая горькими воспоминаниями, не дала ей даже пошевелиться. Она так и лежала в своих покоях, раздавленная собственной болью, и охранял ее усталый, разбитый, но все еще преданный Дюрневир. Он сторожил ее день и ночь, не смыкая глаз, забыв про все на свете — от банальной потребности поесть до своих подопечных, Хилеви и Валя, которым нужен был его совет.       Маги не знали, куда прятать подаренные драконом книги. То, что они были даэдрического происхождения, было видно невооруженным глазом: некоторые из присланных с Островов фолиантов испускали из себя нехороший дымок, некоторые при случае стремились откусить прикасающиеся к ним конечности, некоторые комментировали каждую прочитанную страницу, рассказывали собственное краткое содержание (иногда неправильно) и уговаривали Хилеви выйти замуж за Хирсина. Зачем? Ну, а почему бы нет? Выйти с таким сокровищем на улицу было бы проблематично. Наверняка на матерящуюся книгу обратят внимание сначала горожане, а потом и Дозорные Стендарра, которые до трясущихся рук боятся второго Кризиса Обливиона, и потому накинутся на владельца даэдрической книги без суда и следствия.       Валь встал посреди равнины и запрокинул голову наверх, пытаясь восстановить сбившееся из-за тревоги дыхание. Кто он, этот Партурнакс? Не пожелает ли он его убить при встрече? Кто ж его знает, этого дракона? Со всеми ли йорре он дружелюбен? Стараясь взять себя в руки, альтмер какое-то время так и стоял, глядя в небо. Наконец, немного успокоившись, он собрался с мыслями и позвал его.       Пар-тур-накс. Три слова, соединенных в одно имя, каменным грохотом, смешанным с металлическим лязгом, прокатились по долине. Пар-тур-накс. Если имя действительно точно описывает своего хозяина, то с этим дова договориться будет сложно.       Молчание стало ему ответом. Прошла минута, две, три… Никто не явился. Валь снова позвал его, снова угрожающими раскатами грома, смешанным с запахом крови, прокатилось имя дракона по пустошам Вайтрана…  — Вы только посмотрите! Талморский сосунок освоил ту’ум! — презрительно бросил женский голос откуда-то из-за спины мага. Альтмер дернулся. Он рефлекторно начал озираться, пытаясь найти талморцев, и только потом он понял, что говорили о нем.       Он обернулся и увидел рыжеволосую, уже седеющую женщину в сопровождении двух мужчин. Вид их заставил альтмера дрогнуть.  — Хреново, — продолжила она. — Мало того, что ваша братия тут свои порядки пыталась установить, так вы теперь еще и на память наших Языков посягнули. Не зря ярл велел вас высматривать, ох не зря.       Альтмер хотел что-то сказать, но не смог. Из-за страха речь снова изменила ему. Он так и стоял, хватая ртом воздух, точно рыба, чем изрядно насмешил смотрящую на него воительницу.  — Мда, так себе дела у Талмора, если таких задохликов берут. Что ж ты, котик, от мамочки-то сбежал?       Валь замер. Любое упоминание его матери превращало его в безвольное бревно. Он вспомнил все: и свою оставленную в Алиноре библиотеку, и брата, что был так добр к нему, и постоянно раздраженную, грустную мать, которая смотрела на своего старшего сына со смесью разочарования и сожаления. До сих пор маг так и не понял, почему она всегда была грустна, почему запрещала ему покидать усадьбу, ведь он уехал в Скайрим и ничего не случилось…  — Ребята, чего стоите? Прирежьте его, пока он в ступоре, — скомандовала женщина, и два здоровых нордских амбала угрожающе двинулись на него.       «Нет. Нет. Не надо. Ребята! Не надо! — кричал внутри себя альтмер, но язык не повиновался ему. — Я же ничего не сделал!»       Черноволосый нордский юноша замахнулся на него булавой. Маг, понимая, что его противнику хватит одного удара, чтобы проломить ему череп, собрал в руках молнии и ударил ими его в грудь, рассчитывая его отбросить, как это происходило с Виартуром, но заклинание вышло слабым, да и меховые доспехи воина смягчили удар. Запахло паленой шерстью. Впадая в панику, Валь двинул молниями норду в голову, но тот успел увернуться и за долю секунды подошел к своему противнику почти вплотную.       «Проклятье. Проклятье!» — запаниковал маг. Руки дрожали. Не придумав ничего лучше, Валь вытащил откуда-то из недр своего перепуганного сознания заклинание из библиотеки лорда Шеогората. Он забыл, что означает эта формула, но все же прочитал ее, поскольку ничего другого ему не оставалось.       Черноволосый юноша внезапно остановился с интересом начал разглядывать собственную булаву. Затем, не обращая внимания на недоуменные крики своих товарищей, он глубокомысленно попытался затолкать ее себе в рот.       «Проклятие возбуждения аппетита по отношению к несъедобным предметам, — понял альтмер. — Значит, про этого можно забыть на ближайшие полчаса».  — Ты чего с ним сделал, утырок?! — взвизгнула женщина и кинулась на мага вместе со вторым нордом, сопровождавшим ее. Обоих Валь временно ослепил небольшим световым взрывом; воспользовавшись заминкой, он наложил на женщину проклятие ступора, а на ее товарища — проклятие тяги к стульям.       Рыжая воительница замерла, уронив меч. Ее боевой товарищ, как только его коснулась крошечная искра заклинания, усвистал куда-то за горизонт; не исключено, что в таверну, в которой он будет неистово чинить все стулья. Альтмер осторожно подошел к женщине, рассматривая ее. Он знал, что как минимум пятнадцать минут — десять, если у его соперницы есть какая-то врожденная устойчивость к магии — она не очнется.       Перед ним стояла уже немолодая нордка. Лицо ее и руки были тут и там покрыты шрамами, и неровно лежал боевой раскрас на ее морщинах; огненно-рыжие ее когда-то волосы потускнели, стала пробиваться кое-где седина. Альтмер смотрел на нее и понимал, что возраст не помешает ей порвать его на запчасти, а потому стал думать, что с ней делать, и руки его привычно потянулись к кончикам ушей.       «Какой-то ярл приказал меня высматривать. Надо подождать. Ступор рассасывается не сразу. Десять минут деперсонализации, еще десять — дезориентации, еще десять — депрессии, слез и страха. Где-то в этот момент и надо лезть с расспросами», — подумал он и стал ждать.       Заклинание работало как часы. Ровно через десять минут женщина, наконец, зашевелилась и начала затравленно озираться по сторонам. Альтмер осторожно прикоснулся к ее плечу, поморщившись, и женщина удивленно посмотрела на него.  — Кто Вы? — спросил он, но воительница лишь хватала ртом воздух, точно рыба, выброшенная на берег.       «Действительно, жуткие чары. Только Безумный Бог мог придумать такое», — подумал маг и снова повторил свой вопрос:  — Эй… ла? — пролепетала она.  — Эйла?  — Кто — Эйла?  — Вы?  — Я?..       «Это ужасно. Это жестоко. Я не буду больше применять это заклинание на людях», — с сожалением подумал альтмер, глядя на гордую воительницу, которая была в мгновение ока растоптана одной-единственной формулой.  — Ярл велел Вам высматривать меня?  — Ярл?.. Велел?.. — непонимающе прошептала она и с удивлением уставилась на свои руки, сжимая-разжимая кулаки. Альтмер напряг память и стал пытаться вспомнить что-нибудь из школы Восстановления.       «Что же делать? Что же делать? Тут у меня скоро второй очнется. Проклятье. Надо и его куда-то деть», — забеспокоился маг и заставил черноволосого норда с помощью уже использованного им заклинания страстно полюбить стулья. Воин послушно выронил булаву и умчался в город, возможно, в таверну, возможно, драться со своим товарищем за право чинить стулья, а маг остался вместе с женщиной, которую предположительно звали Эйла. Прошло полчаса, но стадия депрессии, слез и страха у нее не наступала. Нордка застряла в деперсонализации, и альтмер не знал, как ее вернуть обратно. Все известные ему заклинания восстановления не приносили результата.  — Валь! — услышал он знакомый голос и обернулся. К нему бежала запыхавшаяся Хилеви.  — Ллетри! — почему-то с облегчением улыбнулся он. — Ты рада, что пришла?       «Проклятье! Я же не то хотел сказать!» — подумал альтмер.  — То есть я рад, что пришла.  — Не объясняйся, котик, я поняла. В городе суматоха — два каких-то нордских чувака примчались в город и зачем-то перечинили все попавшиеся им стулья…       «Проклятье, чем я думал?!» — зажмурился маг.  — Что случилось? Кто это?  — Партурнакс. Я звал Партурнакса, — с трудом выдавливая из себя слова, начал объяснять альтмер. — Они пришли. Я защищался.  — Они пытались убить тебя? Почему? Что они сказали?  — Ярл, — зажмурился Валь. Проклятье! Ну почему его речь отказывает именно тогда, когда жизненно важно что-то объяснить?!  — Что «ярл»?  — Приказал. Талмор.  — Приказал? Что приказал? Какой Талмор?.. А. Подожди. Ты же ходишь в талморской униформе.  — Она удобная, — Валь почему-то почувствовал себя виноватым.  — Ярл… Приказал… Что приказал?  — Смотреть.  — Куда? Ва-аль, осторожнее, твоя подруга тянется за клинком, — одернула своего друга данмерка и обездвижила нордку заклинанием паралича. — Все. Теперь она ничего сделать не сможет. Успокойся, дыши полной грудью. Что случилось?  — Ярл велел им высматривать меня. Талмор, — немного успокоившись, попытался объяснить маг.  — Высматривать… Ну точно. Ярл — параноик и жутко боится заговоров. Значит, он велел резать всех талморцев без суда и следствия.  — Языки. Посягнуть на память Языков. Я.  — Точно! Ты же… дова. И можешь Кричать. Естественно, нордам не понравилось, что какой-то остроухий хмырь в талморском одеянии освоил ту’ум, — кивнула Хилеви, глядя на лежащую ничком нордку.  — Не оправилась. Она не оправилась от ступора. Застряла.  — Проклятие кататонического ступора с выходом в трех фазах?  — Да.  — Где застряла?  — Деперсонализация.  — Ну дела, — задумчиво протянула данмерка. — Валь, это плохо. Нам надо валить.  — Куда?  — Да хоть к Дагону на рога, Валь! — Хилеви ощутимо напряглась. — Слушай, если проклятие необъяснимой тяги к стульям еще можно объяснить тем, что норды задолжали хозяину таверны ремонт после своей последней попойки, то внезапный кататонический ступор у Эйлы объяснить уже не выйдет.  — А-а-э-э-э?..  — Вот представь себе, что она очнется. Как ты думаешь, что она сделает?       «Откуда мне знать?» — подумал альтмер, забыв сказать это вслух.  — Она наверняка пойдет к ярлу и нажалуется, что-де некий талморец, освоивший ту’ум, посягнувший на традиции, ко всему прочему освоил еще и ужасные чары, действие которых она и три ее товарища испытали на собственной шкуре. Ярл Нелкир — параноик, ему везде чудятся заговоры. Это значит, что он придет по нашу душу.       Валь устало молчал.  — Пока Эйла этого не сделает, два придурка, которые еще час как минимум будут страстными фанатами всякой деревянной мебели, останутся в памяти людей просто двумя упившимися придурками. Даже если они попробуют сказать, что ты их заколдовал, над ними лишь посмеются — люди не знают о библиотеке лорда Шеогората в «Гарцующей кобыле». А вот когда говорить начнет Эйла…       «…нас раскроют», — мысленно продолжил ее фразу маг.  — Поэтому мы, для начала, должны сделать одну вещь. Вернее, я — с тебя в этом плане взятки гладки, — бросила данмерка. Она подошла к лежащей ничком Эйле, раздавленной параличом и проклятием ступора одновременно, взяла ее меч и вонзила ей его в грудь. Альтмер едва не захлебнулся ужасом. Только что его подруга Хилеви убила человека. Живого. Человека.       Пока Валь окончательно не выпал в осадок, данмерка схватила его за рукав мантии и потащила в город, лихорадочно соображая, как им быть. Ничего толкового в голову не приходило; мысли ее в панике скакали от вещи к вещи, не давая соображать. Даже ходьба, которая обычно ее успокаивала и помогала сконцентрироваться, на этот раз не спасла.       Они юркнули в таверну и спрятались в свою комнату, где лежала предательски огромная гора из подаренных книг. Данмерка осмотрела их, задумчиво поцокав языком. Да уж, хорош подарочек, нечего сказать! Проблем от него больше, чем пользы. Хотя, надо отдать лорду Шеогорату должное — его заклинания работают как часы, ровно так, как написано в книгах.       Хилеви вспомнила, что в проклятии кататонического ступора, которое использовал Валь, был один нюанс. Фаза деперсонализации могла затягиваться, если у подвергшегося заклинанию была склонность к расщеплению личности. Значит, Эйле просто-напросто не повезло…       Она посмотрела на Валя. Тот задумчиво сидел в углу, раскачивался вперед-назад и поглаживал кончики своих же ушей. Данмерка снова задумчиво поцокала языком. Для начала им обоим стоит успокоиться, как бы цинично и жестоко это ни звучало; на перепуганную голову много не надумать, поэтому она с чистой совестью пошла к Хельге и купила сладких рулетов, есть которые альтмер временно отказался.  — Валь, котик, пока что от нас с тобой мало толку. Поэтому отвлекись. Потупи в книжечку, скушай рулет, станцуй, роди оленя, короче, найди себе занятие, — резюмировала она, наблюдая, как напряженно размышляет ее друг.       «В этом есть смысл. Авось Серана и Дюрневир очнутся», — подумал маг.